— «ой, там ужас-ужас». Ладно, пойдем мы, недосуг объяснять. У меня сынуля в одиночестве

— натуральный пожар с наводнением при невыясненных обстоятельствах. Особенно когда голодный, — заспешила Мариэтта.

Проводница с боредом исчезли. Оставшиеся переглянулись.

— Полегчает пилоту, — уверенно сказал Мин.

— Мне бы тоже полегчало, если б туда забрали, — проворчала Катрин. — Проблема у нас.

Опытные диверсанты уныло глядели в канаву.

— Нужно нырять, — изрекла напрашивающуюся мысль Лоуд. — Но я чисто морская даркша, а не дерьмонырная. Не уверена что справлюсь.

— Сейчас я тут заголюсь и начну плескаться, — злобно посулила командирша. — У тебя порода не та. Мину с головой арык будет, а мне ведь так только в удовольствие.

— Давайте попробуем тростью подцепить, — вмешался практичный Мин. — Саквояж вроде бы кверху ручкой бухнулся, сможем подсечь…

Задача оказалась отнюдь не простой — нащупать утопленника удалось почти сразу, но выныривать со дна он не желал. Лоуд пришлось принимать первородный вид свешиваться к самому дурно-пахнущему потоку — товарищи держали гибкую оборотниху за руку и за ногу. Использовав коллективный рыболовный опыт и достоинства несравненного сложения коки-тэно, саквояж все же удалось подсечь и выволочить на берег. Но было не совсем понятно, что делать дальше с этим сгустком городских отложений.

— Вонять на всю улицу будет, — предрекла оборотень.

— Перегружаем ценности, дерьмо здесь оставляем, — Катрин решительно подобрала подол и присела к угробленному багажу.

— Слушайте, я, наверное, побегу, — намекнул арт-разведчик. — Мне еще далеко, до рассвета бы успеть.

— Сматывайся. Успехов в боевой и политической. На связь вовремя выйти не забудь.

— Буду строго по расписанию, — заверил коротышка и удрал.

Дамы, стараясь не пачкаться, перекладывали свертки с деньгами, оружие и прочие шпионские ценности в сундук. Добротный саквояж-утопленник непоправимо промокнуть не успел, лишь слегка подмочило карты и документы.

— А эти штаны у нее тоже ничего, — задумчиво молвила Лоуд, все еще осмысливающая домашний наряд элегантной проводницы.

— Сидим как две ведьмы на помойке у потока дерьма, а ты все о модах, — вздохнула командирша неудачливой опергруппы.

— Для меня мода не самоцель, но показатель интересности, — оправдалась коки-тэно. — Всё что ли? Что с запорченным кошелем делать?

— В канаву, — Катрин огляделась. — Ничего не забыли?

— Уксова шляпа где-то тут закатилась. Наверное, на том берегу уронилась.

— Фиг с ним. На цилиндре улик нет. Идем…

Шпионки подхватили сундук и двинулись по маршруту.

— «Фиг» — тоже ругательство, — намекнула оборотень. — Уж не проиграла ли Светлоледя наш спор?

— Ничего подобного. Это дерево такое, фиговая пальма. А «фиг» — это одиночный плод данного растения.

— Ядовитое что ли? Раз им ругаются?

— Нет. Игра слов. Листками этого дерева в древности бельишко заменяли. Вот намек и остался.

— Умно. Значит, намек на этот самый, неназываемый, но через дерево? Учтем.

— Ты, учетчица, в роль входи. Первый контакт всегда особенно важен.

…- ф-фух, здесь, вроде.

— Нужно отдышаться. Этот сундук вообще такая ш… штучная вещь, — Лоуд плюхнулась на вышеозначенный предмет и принялась разминать пальцы — когда у существа четыре пальца, а вечно приходится изображать избыточно одаренную человеческую длань, это накладывает определенные сложности. Специалистка-мимикрёр уже приняла нужный, наработанный образ: на сундуке сидел белобрысый, молодой, но склонный к полноте джентльмен, в излишне тесноватом сюртуке и немодных брюках. Котелок, имеющий склонность съезжать, сдвинут на затылок, физиономия простецкая, но вызывающая необъяснимую симпатию. Что в этом типе такого родственного-фамильного с Леди-из-Медвежьей, Катрин понять не могла, но опергруппа и дипломаты в один голос заявляли — брат, однозначно. Несколько утешала сентенция Мариэтты насчет того, что в любой семье просто обязан наличествовать свой брат Иван-дурак. Но смотреть на мужчину и понимать, что это женщина, всё равно было сложновато.

— Отдыхай. Ждем кого-то проезжающего, а то будет вообще непонятно, откуда мы взялись. Вдруг хозяев бессонница мучает, и они улицу слушают? — пробормотала Катрин, озирая предполагаемое обиталище. Трехэтажный, (если считать почти полностью ушедший под землю цокольный, окаймленный каменным ровиком полуподвал), не слишком выразительный дом. По два окна на этаж — за окна здесь налоги платят. Закопченный фасад отмывать бесполезно. Но номер дома и дверной молоток, (не похожий на молоток), на месте, да и дверь, видимо, регулярно открывается, — живут люди, в меру сил денежку зарабатывают. Соседние дома жмутся вплотную, на двери того что слева тускло поблескивает табличка. Катрин прогулялась, полюбопытствовала — «К. Дж. Квиртейбл. Пошив мужских сорочек и гетр». Что ж, вполне престижное соседство.

— И кто там? — поинтересовалось Лоуд, возлегшее на сундук и вольготно скрестившее упитанные нижние конечности.

— Элитный портной. Ты не особо расслабляйся. Выглянет кто-то, сочтет тебя деревенщиной, человеком грубым и эксцентричным. И шокированные туземцы воздержатся от приглашения на чай.

— Очень надо. Тут кругом сплошная отрава, страшно подумать, чем напоят. Да и к чему скрывать от честных горожан печальную правду — да, простоват я и это… экстравагантен. Зато открыт к общению! Не трясись, сестренка, все будет нормально.

— Нахвататься оно успело, — проворчала Катрин, поправляя шляпку.

— Оно обучаемое, — подтвердило оборотничье создание и назидательно воздело пухлый палец. — Будь попроще и люди к тебе тоже потянутся! Кстати, слышишь, храпят, — Лоуд показала на окно. — Заливисто выводят. Сразу слыхать — утонченные горожане. Столица!

— Чего ж не храпеть? Ночь кругом.

Сообщники оглядели пустынную Гринфилд-стрит. По агентурным данным полисмены здесь ночью не гуляли, но все равно торчать перед домом с подозрительным сундуком довольно глупо.

— Этак до утра просидим, — Лоуд шмыгнула носом. — Сыро здесь, сестренка.

— Сопливник дать?

— К чему мне ваши запоздалые благодеяния? Унизить норовите? О, едет кто-то, — Лоуд обрадовано соскочило с сундука.

По Гринфилд-стрит катил экипаж — весьма музейно-каретного вида. Пара лошадей с шорами на унылых мордах устало клацала подковами. Катрин стало жаль скотинку — этак всю жизнь по унылому городу прокружишь, здесь же навечно мылом и останешься.

Лоуд двинулась на перехват транспорта:

— Стой, стой, милейший!

Донесся обрывистый разговор, Лоуд изумлялось:

— Сколько⁈ Да тут рукой подать! Совесть есть? Сколько⁈ Лошадей заморил и сам спятил. Езжай отсюда! Вот поговори, поговори мне еще!

Ночные кабыздохи заклацали дальше, а возмущенно сопящее Лоуд вернулось к сундуку:

— Два шиллинга! Совсем обнаглели! Что тут ехать-то? Кстати, шиллинг это сколько?

— Объясняли уже тебе.

— Как тут упомнишь? Развели денег немеряно. Ладно, ломимся, что ли?

Лоуд ухватило молоток и загрохотало по двери:

— Мистер Ивеи! Мы уже здесь! Спите, что ли? Эй, есть кто живой⁈

В доме явно ожили — молоток в лапе Лоуд обладал неоспоримой бодрящей силой. Мелькнул в окне огонек свечи, перепуганный женский голос что-то спросил и Лоуд возопило:

— Как «кто»? Мистер Бёртон с сестрой и багажом! Не ждали, что ли? Да дом ли это доброго мистера Ивеи? Это дом нумер двадцать семь? Тут у вас все так запутанно…

В доме засуетились, Лоуд обернулось к скромно стоящей у сундука начальнице и радостно сообщило:

— Живы-здоровы, но слегка застеснялись. Ужин они нам должны? Или это уже завтрак считается?

— Ты идиотизма-то поубавь, — шепотом посоветовала Катрин. — Здесь по-сдержаннее принято себя вести. Без шумного панибратства.

— Ну и пусть сдерживаются. А я честный канадец, у меня душа широко открытой незамутненности — как наши родные и бескрайние канадские просторы. У нас в Квебеке сразу бы пустили честного человека. Ужин бы уже разогревали, джин наливали…