А Тиффани останется ангелом и через двадцать лет. До самой смерти. Господь неутомимо посылает испытания всем живым. Он почти как тот русский — оборванный и безжалостный. Он посылает на землю ангелов — посылает в самую грязь, сосать и раздвигать ноги, сбывать краденое, сидеть в тюрьме, умирать от болезней. Но хрупкие существа все равно остаются ангелами, даже когда рожают детишек и у них отвисают сиськи.

Плейг поворочался, сел и нашарил под кроватью сверток. Вещи нужно переложить подальше, легавые наверняка сунут свой нос и сюда.

Он занялся делом и оно успокаивало. Хотелось курить, но Плейг отказался от табака, когда все сложилось. Всё та же смешная цепочка случайностей, что когда-то привела тринадцатилетнего юнца учеником в мастерскую на Госсет-стрит. Сопляк складывал заготовки под навесами, а она была еще совсем маленькой — хорошенький ребенок, ежедневно бегающий к булочнику с зажатыми в кулачке пенни. Ее дед владел лавкой, запущенной и грязной, но сама девчушка была ухоженной, сытой и даже казалась веселой. Забавная кроха, с мордашкой которую невозможно забыть. Плейг (тогда еще не Плейг) проработал на Госсет-стрит не так долго. Ушел в паяльную мастерскую, потом стал учеником механика. Потом случилась та неприятность с хозяином, и молодой подмастерье счел уместным срочно завербоваться в первый попавшийся полк Её Величества. Возможно, это был не самый лучший выбор, но есть ли смысл сожалеть? Казармы, военные мастерские, потом Крым… Невидимая цепочка случайностей неумолимо вела к неизбежному…

Он снова оказался в Лондоне. Глухой, с пенсией в десять пенсов в день и очевидным, но не пугающим финалом, что так маняще побулькивал на дне бутылки. Ирландский виски и эль, по кругу, пока не кончались деньги. Любой случайный заработок, драки, немного тюрьмы, снова дешевый виски и дешевый эль. Где-то жила сестра, брат вроде бы давно умер — еще в эпидемию инфлюэнцы. В любом случае им был не нужен мистер Плейг, а они не были нужны мистеру Плейгу…

А узнал он выросшего ангела с первого взгляда. И чуть не выпустил пустую бочку, что закатывал на автоматон. Девчушка была немыслимо взрослой, но это была она, и Плейг замер, словно пораженный громом. Боже, как она изменилась! Строго одетая, настойчиво торгующаяся за пару старых шкафов-витрин. Какой-то миг Плейгу казалось, что он видит двоих: и маленькую и взрослую, истинное наваждение, даже пустая глухая голова закружилась. Ругался водитель автоматона, Плейг не совсем соображая, что делает, затолкал оставшиеся бочки в кузов, получил заработанный шиллинг. Непонятно на что надеясь, торчал у ворот склада, читая по губам что говорила она, что отвечал толстяк-конторщик. В какой-то миг Плейг понял, что больше ее не потеряет. Не приближаясь, проводил, смотрел как она садится на трамвай, как уезжает в завесе пара и содрогании литых колес. Уверенность не оставляла — так вот к чему волокли дурака-солдата те грубые звенья собачьей цепи судьбы.

Дальше было довольно просто. Он действовал медленно и очень осторожно, но просто. Если человеку некуда торопиться, и он бросил пить, у него многое получается…

…Плейг спрятал не востребованные «Редкостями» вещички, разделил деньги. Причитающееся поставщикам убрал в карман сюртука, свою долю ссыпал в помятое ведерко паровой бани — там скопилось пять фунтов, надо бы отнести в банк. Когда Тиф поднимется еще на ступеньку, эти деньги не будут для нее лишними. Понятно, глухой пень останется где-то здесь, на Пламберс-стрит, но он будет счастлив следующему шагу девочки.

Плейг был человеком без иллюзий и не верил в театральное слово «любовь». Но некоторые слова и не нуждаются в вере.

[1] Подразумевается горелка газового рожка

[2] (сленг.) заражение венерическими болезнями

[3] кладбище близ Нью-Ривер-Хед в Ислингтоне

Личный состав группы ждал, сумерки уже сгустились, пора было приступать к делу. Как всегда перед переходом, Катрин обуял приступ мнительных и неприятных колебаний, усугубленных кошмарными ощущениями от викторианской формы одежды. Между тем, агенты и проводница, смотрели на нее в ожидании судьбоносного сигнала.

— Что ж, если ничего не забыли, то чего нам стоять? — проворчала предводительница шпионов.

Действительно, стоять было неудобно. Сама Катрин держала за боковую ручку основной предмет багажа — с другой стороны этот довольно увесистый сундук подхватил Укс. Лоуд прижимала к груди саквояж (опять же нелегкий, зато редкостного для здешних мест дизайна и качества). Мин имел наиболее бравый вид: на груди разведчика перекрещивались лямки двух парусиновых торб, образцом при изготовлении которых послужила сумка противогазная увеличенная. Мариэтта, как проводник, была нагружена символически: трость и командирская шляпка. Собственно, Катрин и без шляпки чувствовала себя отвратительно: аутентичное дьявольски неудобное черное платье, туго затянутый корсет и неудобные кружевные перчатки раздражали неимоверно. Парик был жарким, да и вообще…

— Так, прошу полного внимания и сосредоточенности, — призвала Мариэтта.

— Вот занес топор палач, а народ кричит — хреначь! — вдохновенно продекламировала Лоуд, в последнее время словно губка впитывавшая переводные шедевры как народной, так и всякой иной поэзии.

— А если палкой? — осведомилась проводница, помахивая изящной, но не очень легкой тростью.

— Излишне, — кротко признала оборотень. — Пошли, а? Уж больно трепетно, прям как в первый раз под мужчинку.

— Я и говорю, сосредоточитесь, — приказала Мариэтта. — Шесть, пять, четыре…

В целом. Переход осуществляемый опытнейшим сотрудником ФСПП — особых трудностей не составлял. Багаж, оружие и анархичные наклонности попутчиков особой роли сейчас не играли, в этом отношении профессионализму Мариэтты можно было только позавидовать. Впрочем, личный состав дружно отстранился от ненужных мыслей, и послушно повел обратный отсчет…

Кратчайший миг глухоты, исчез мягкий рокот морского прибоя, и Катрин осознала, что слышит нечто дробное — где-то громыхали колеса по булыжной мостовой… Вокруг клубилась мутноватая ночь. В следующий миг в нос хлынули запахи: удушливая смесь дыма, гари, угольной пыли, чего-то едкого… Ну, и биологическими отбросами шибануло.

Мин чихнул, зажал нос, остальные ошеломленно пытались вдохнуть, но не очень получалось.

— Чуть ближе к коллектору мы попали, — сообщила Мариэтта, успевшая защитить нос и рот легким респиратором. — Я, между прочим, предупреждала. Одели бы вы защиту. Для ускоренной пятиминутной акклиматизации и адаптации. Дать респираторы?

— Ты подожди, — Лоуд смаргивала и озиралась. — Мы точно ближе к этому твоему коллектору? Не в нем самом, а?

— Без паники и абзацев, — призвала проводница. — Принюхаетесь, это только сначала так круто. Всё нормально, ориентиры на месте. Фонарь приметный, вон там труба, а вон Гринфилд-стрит. Нет, можно было и в парк высадиться, но оттуда выбираться сложно.

— Ничего, сейчас пройдет, — Катрин промокнула уголки слезящихся глаз — кружевной платочек из рукава пришелся как нельзя кстати.

— Знаете, я, пожалуй, сразу двину к повстанцам, — пробормотал Мин. — Под землей хуже не будет.

— Да что вы такие нежные? — удивилась Мариэтта. — Не взморье, конечно. Сейчас оклемаетесь.

Действительно, первый удар по обонянию удалось выдержать. Катрин оглядела угол пустыря, сориентировалась по угадывающейся за забором шеренге газовых фонарей — действительно, Филдгейт-стрит. Выйти вдоль стройплощадки, свернуть — до места назначения всего десять минут пешочком.

Агентурная группа двинулась в путь.

— Я до угла и домой, — уже не в первый раз предупредила Мариэтта. — Спиногрыз без мамки спать не ляжет.

— Не трепещи, сами управимся, — заверила оборотень. — Слушайте, а к этому кожаному кошелю-переростку нельзя было лямку присобачить? Вовсе волочь несподручно.