Вдруг за одеянием Пракия, в области его груди что-то замерцало белым. Пракий вздрогнул. Вытянул из-за ворота балахона небольшой медальон. Круг из блестящего металла с четырёхгранной звездой в центре, и эта звезда горела белым, и свет её из тусклого, почти незаметного, становился всё ярче.
— Тьма… — прошептал Пракий, не отрывая глаз от медальона. Миг. Второй. Бородач вскакивает и устремляется к лошади. — Сюда, оба! Живо!!! — рыкнул Пракий, и мальчишки подскочили. Пракий достал из седельных сумок небольшую книжицу, на кожаном переплёте выгравирована руна. Руки Пракия вспыхнули белоснежным светом, его глаза засияли так же. Сила из его рук перетекала в книгу, он безостановочно бурчал что-то про себя, со лба его катился пот. Чак с Тоддом стояли рядом и наблюдали, тела их дрожали, ноги стремились бежать. Вдруг книга поднялась и повисла в воздухе, она сама собой раскрылась и замелькали страницы. Пракий задрал кверху руки и прокричал:
— Священный купол, да защитит нас светлый дух! — от книги прокатилась волна силы, вокруг троицы, костра и лошадей из выпущенной силы образовался тонкий купол. Его свет осветил поляну, и в двадцати шагах, немного слева от троицы, мелькнул тёмный силуэт.
— Вот где ты, проклятая мерзость! — сквозь сжатые зубы проскрежетал Пракий. В той стороне, за барьером дымилось и перетекало тьмой что-то неизвестное, у чего красным голодным огнём сверкали глаза, мелькнули длинные когти, тварь за миг возникла у грани барьера, раздался звон, и стена барьера покрылась трещинами.
Пракий указал рукой в сторону твари, стена барьера там стала толще, трещины тут же затянулись, а Пракий осел, ноги его подломились, и он рухнул на колени.
— Живааа….ааа… — голос Пракия дрожал, самого его трясло, — заааалезайте на коняяя… быстро… я дооолго не продеррр….жусь…
Треск стекла звучал всё чаще, всё с меньшей периодичностью, тварь стояла к барьеру вплотную, и безостановочно кусала и рвала его когтями. Её лапы отскакивали от грани барьера, но из раза в раз там оставались трещины и дыры, которые не успевали затягиваться. Сейчас, в свете барьера тварь стала видна полностью, дымка исчезла. У неё были огромные совиные глаза, что изнутри горели красным, обтянутой кожей человеческое лицо, челюсть безостановочно шевелится, что-то стекает из рта, и постоянно мелькают два верхних неровных клыка. Тело быстрое, покрытое тонким мехом, с костяными наростами на плечах, длинные четырёхпалые руки с закруглёнными когтями, как у рыси… её руки продолжали мелькать с дикой скоростью, а глаз она не сводила с Пракия. И эта тварь была огромной, почти в два человеческих роста.
Первым пришёл в себя Тодд, от маленького тела его повалил белёсый пар, он резво схватил Чака за руку, и чуть не выдернув её из сустава закинул друга на лошадь. Подскочил рядом и руками уцепившись за веревку, которой кобыла была привязана к дереву, разорвал её с неожиданной лёгкость. Затем шлёпнул лошадь по крупу и замер.
Лошадь Чака от резкого шлепка устремилась вперёд, пришедший в себя рыжий тут же натянул поводья, лошадь дико взбрыкнула, но Чак смог усидеть, и он тут же повернулся в седле, вновь протягивая другу руку:
— Хватайся быстрее, идиот!
Треснуло. Вдруг стало разом темнее. По ушам ударил резкий звон схлопнувшегося барьера. Тодд кинулся к едва видимой руке, ухватился, попробовал запрыгнуть на лошадь, но соскользнул с гладкого бока, рука Чака натянулась, рыжий замычал от боли. Во второй раз Тодд прыгнул удачнее, приземлившись позади Чака, и даже сумел удержаться. Лошадь тут же попыталась встать на дыбы, но Чак с силой ударил ногами по боку животины, и та устремилась вперёд, с места стартанув в галоп.
По лицам всадников больно хлестали ветви, кобыла то и дело спотыкалась о корни. А позади всадников вдруг раздался шлепок и одновременно хруст, словно кусок мяса отделили от туши, а следом за ним визг мага, вспыхнуло белым, и мальчишки на миг углядели дорогу, Чак направил горошину по ней. И свет тут же погас. Визг мага оборвался. И тишина. Вновь тишина. Лишь стук копыт, шуршание ветвей, и частое дыхание двух мальчишек. Позади раздался лошадиный дикий гогот, перешедший в верещание. Он продолжался несколько долгих мгновений с такой силой, что в звуке проявился отчётливый хрип, который всё нарастал и так же резко оборвался. Вновь тишина. Лишь стук копыт по пыльной дороге.
Сколько это продолжалось? Сколько они ехали в тишине, ощущая, как быстро колотится сердце, как дрожит тело судорожно от каждого лишнего звука. Они потеряли счёт времени. Небо успело чуть посветлеть. Лошадь бежала со всей скоростью, на какую была способна, Чак даже не подгонял её. А Горошина то и дело гоготала, ускорялась, взбрыкивалась и всё бежала и бежала. Она чувствовала что-то, наверняка чувствовала запах чего-то нехорошего, раз сама ускорялась и бежала без понуканий. В какой-то миг она свернула с дороги, мальчики поняли это по неожиданному толчку и изменившемуся звуку, по ветвям, которые с безжалостной силой били по лицам, рассекая кожу. Чак пытался натянуть поводья, пытался как-то успокоить лошадь, но у него ничего не выходило, Горошина обезумела.
Тодд пытался удержаться позади друга. Пытался не свалиться от резвых толчков, пытался увернуться от веток, но ему это не удавалось.
Вдруг в грудь Чака ударилась толстая, основательная ветвь. Она сбила его с седла, зацепила Тодда. Они кубарем покатились по сырой земле, натыкаясь телами на камни и корни. Тодд рассёк кожу над правым глазом, лицо быстро залило кровью. Чак стонал и лёжа ничком обеими руками держался за живот.
Лошадь скрылась, звук её копыт поглотила ночная тишина, животное, кажется, так и не заметило потери седоков.
Первым встал Тодд, его голова кружилась, и тупая боль пульсировала в висках, тело отзывалось внутренней давящей ломотой, после перегрузки. Но он смог сделать несколько шагов и не упасть. Смог дойти до друга, едва различая силуэт Чака в полутьме лесной чащи, ориентируясь больше на болезненное мычание.
Тодд склонился над Чаком, потряс его за плечо.
— Как ты…
— Я… я… щас сдохну… проклятая ветвь прошлась по рёбрам…ааах… пожалуйста не бросай меня, Тодд… пожалуйста…
— Угу… тебе нужно подняться… нам обоим нужно бежать отсюда… давай я подниму тебя…
Тодд потянул Чака вверх, рыжий протестующе застонал.
— Больно… нет… перестань… больно…
Тодд всё равно поставил друга на ноги, Чака шатало из стороны в сторону, он обеими руками держался за живот, и заваливался обратно. Тодд едва успел его поймать.
— Тебе нужно держаться, Чак… иначе нас обоих…
— Я не могу… не могу идти… больно! Как же больно…ааааа….ссс…х…
Тодд задумался на миг, боль в его висках не желала угасать, и сильно мешала. Ему не пришло ничего в голову, кроме как понести Чака.
— Чак… слышишь… залезай ко мне на спину… быстрее…
Чак послушался, едва шевелясь он вцепился сзади в шею Тодда, и тот подхватив друга за ноги упрямо потащился назад, в ту сторону, где по прикидкам Тодда должна была быть дорога.
Неизвестно сколько они так шли. Руки Тодда постепенно обмякали, мышцы болели безумно сильно. Но он шёл. Продолжал идти. А Чак уже даже не мычал. Его голова бессильно повисла на плече Тодда, однако руки его не отпускали шею друга. Он тихо сопел, отправившись в забытье.
Расцвело ещё сильнее. И потный, едва переставляющий ноги, Тодд смог углядеть поломанные ветви и глубокие следы от конных копыт на мягкой влажной земле. Оказывается, они были от дороги совсем не далеко, просто блуждая рядом кругами.
Тодд вышел, хромая от тяжести, на дорогу. И пошёл прямо, надеясь, что этот путь ведёт не назад, а в сторону Прамонда, вокруг не было знаков. Направления он не знал.
Он плёлся по твёрдым камням, стирая ноги в кровавую кашу. Та ткань, что была намотана на его ноги, оборвалась где-то в кустах, и сейчас, Тодд медленно стирал о дорогу остатки кожи со ступней. Боль подстегнула его, он додумался сойти с пути и идти по обочине, по пыльной, сырой траве.
Спустя неизвестное количество времени впереди мелькнул силуэт. Тодд замер. Ему померещилось страшное. Но силуэт шёл не к нему, а от него. И был не высокого роста. А ещё это был не человек, а лошадь. Тодд ускорился. И вскоре нагнал едва живую, хрипло дышащую Горошину. Она почувствовала Тодда, повернулась к нему лицом и уткнулась носом в мальчишечью потную от натуги и очень грязную грудь.
