Я заставил себя ухмыльнуться ей, как будто был впечатлен, и в каком-то смысле так оно и было. Она делала то, о чем мы говорили, плела вокруг них паутину, втягивала их в нее, чтобы заставить их страдать по ней так сильно, что они даже не заметили бы, как она вырвет ковер прямо из-под них и пустит им кровь. Но, с другой стороны, теперь у меня была пригоршня измельченных шариков, которые таяли, превращаясь в комок, такой же жидкий, горячий, как моя ярость при мысли о том, что они прикасались к ней после того, что они сделали.

— Тебе не нужно меня защищать, — медленно произнесла она, как будто пыталась понять, о чем я думаю, и если бы она знала, то я бы тоже не возражал против подсказки. Была только одна реальная причина для моих чувств, и я не хотел признавать это. Потому что я не мог ревновать. У меня не было на это прав. И я, конечно, не мог возлагать на нее ответственность за какие-то дурацкие чувства, подобные тому, что могли возникнуть у меня. Она ничего мне не должна, когда я ничего не могу ей предложить.

— Мы в этом вместе, — напомнил я ей. — И я буду защищать тебя, хочешь ты этого или нет. Всеми возможными способами.

— Хорошо, — сказала она, одарив меня настоящей улыбкой, от которой у меня перехватило дыхание.

— Итак, какова следующая часть твоего плана? — Спросил я.

— Пока что они играют мне на руку, давая мне повод обрушить на них наказания, которым они даже не могут противостоять. Правила, которые я установила, означают, что они не могут прикоснуться ко мне, но они все равно продолжают это делать — ну, точнее Блейк и Киан, но у меня пока не было повода наказать Сэйнта.

Я постарался не вздохнуть от облегчения, когда она признала, что ничего не делала с Сэйнтом. С двумя другими я могу справиться. Она выбрала быть с Блейком до того, как все это началось, и я знал Киана достаточно хорошо, чтобы понимать, откуда взялась большая часть его боли. На самом деле, я чувствовал себя немного дерьмово, стоя в стороне, пока она пробиралась к нему под кожу, зная, что он так нуждался в чем-то реальном, в то время как она всего лишь играла с ним. Но я понимал, почему она должна была это сделать. Я знал, что он с ней сделал. И я также мог позволить принести себя в жертву во имя приближения меня к Сэйнту Мемфису. Я бы просто чувствовал себя полным придурком из-за этого в свое свободное время.

— Значит, у тебя получается мстить им так, что они даже не могут предпринимать ответных действий, потому что они согласились на это, когда ты устанавливала правила? — Я ухмыльнулся гениальности этого плана.

— Ага. И я составила список. — Она сунула в рот мальтезер и схватила свой школьный дневник, перевернула его на последнюю страницу и, взяв ручку, записала «рыбное рагу», а мой взгляд пробежался по преступлениям, которые она наметила. — Я не остановлюсь, пока не расквитаюсь за все до последнего пункта в этом списке, а потом и за некоторые другие, — яростно добавила она.

Секс-видео.

Тушеная рыба

Невыразимые.

Буря.

Купель

Ванна.

Лед.

Пистолет.

Одежда.

Унижение.

Душ.

Письма.

КЛЯТВА.

— Ты злой гений, — поддразнил я, хотя вроде бы именно это и имел в виду. Она была жестко сбита с ног этой сворой придурков, и вместо того, чтобы сломаться или хотя бы поклониться, она начала свой личный бунт прямо у них под носом. И я был ее первым новобранцем.

— Я только начала, — пообещала она мне, и страсть в ее голосе заставила меня захотеть сделать то, о чем мне действительно не следовало думать.

— Так что дальше? — Спросил я.

— Невыразимые должны восстать, — решительно сказала она. — Я уже начала работать над ними, но с той ночи, когда произошло нападение, было трудно снова заставить их мыслить в правильном направлении. Я также не могу быть замечена разговаривающей с ними, поэтому донести это до их ушей непросто. Но Ночные Стражи дали мне два часа спокойно позаниматься вечером в библиотеке, и я вижу некоторых из них там. Они должны осознать, что все вместе они достаточно сильны, чтобы выстоять против трех чудовищных парней. Как только они это сделают и сбросят с себя оковы этого ужасного гребаного титула Невыразимых, который им дали, я думаю, у нас будет хороший шанс встрясти всю школу. И тогда мы увидим, насколько царственно ведут себя эти придурки без своих корон.

Я фыркнул от смеха, когда зазвонил таймер на духовке.

— Ты ведь не делаешь все наполовину, правда, принцесса?

— Мой отец вырастил из меня бойца, — сказала она, убирая свой дневник обратно в сумку и давая мне возможность избавиться от расплавленного, раздавленного мальтезера в моем кулаке, который я там еще сжимал.

Я быстро смыл шоколад с рук и, достав пиццу из духовки, нарезал ее ломтиками, прежде чем отнести тарелку обратно к ней.

Глаза Татум расширились, и она застонала от желания, когда я поставил тарелку с сырно-мясной пиццей на кофейный столик и ухмыльнулся, как кот, которому достались гребаные сливки. С моей стороны было полным идиотизмом смотреть на нее так, как я смотрел, но иногда было чертовски трудно не делать этого. Особенно когда мы были вот так наедине.

— Ты полон решимости развратить меня сегодня вечером, Нэш, — прокомментировала она, когда я взял с тарелки кусок пиццы и протянул ей.

— Совсем чуть-чуть, — пошутил я, пытаясь не ухмыльнуться как идиот при звуке моего имени на ее губах. Я почти мог притвориться, что мы просто парень и девушка, когда мы были вот так наедине. Представить, что между нами не было прочных стен, которые запрещали бы нам быть чем-то большим. Это было опьяняюще и опасно одновременно.

Вместо того, чтобы взять еду из моих рук, она приоткрыла губы, и я мгновенно вложил еду ей в рот, мой пульс участился, когда она закрыла глаза и застонала так, что это действительно должно было быть сексуально. Мой член определенно думал, что это так. И остальная часть меня тоже так думала, пока я не заставил себя отвести взгляд.

Расправляясь с пиццей, мы погрузились в молчание, и я со вздохом удовлетворения откинулся на спинку дивана, не отрывая взгляда от потрескивающего огня.

— Итак… ты, конечно, можешь послать меня нахуй, если хочешь, — начала Татум, медленно придвигаясь ко мне, пока ее колено не прижалось к моему бедру, и я был вынужден обернуться к ней. — Но ты бы не хотел рассказать мне, почему ты так сильно ненавидишь Сэйнта и его семью?

Мое сердце подпрыгнуло, затем заколотилось, а затем ушло в глубокую тьму, оставшуюся после того, что семья Сэйнта сделала с моей.

Я не хотел ей говорить. Но я также чертовски долго ни с кем не разговаривал об этом. И я чувствовал, что она поймет. По крайней мере, отчасти. Она рассказала мне о потере своей сестры. Она достаточно знала о боли, предательстве, душевной боли, горе…

— Это не очень приятная история, — предупредил я ее.

— Я обещаю, ты можешь довериться мне в этом, — выдохнула она, потянувшись, чтобы взять меня за руку. И я позволил ей. Потому что у меня уже была ученица, запертая со мной дома на ночь, и это шло вразрез со столькими правилами, что я даже не мог их сосчитать. Держать ее за руку было наименьшей из моих проблем.

Я обхватил пальцами ее маленькую ручку и провел большим пальцем взад-вперед по ее нежной коже.

— Когда я рос, у нас ничего особенного не было. Моего отца не было рядом, и мой младший брат Майкл его совсем не помнил. Честно говоря, я тоже. Я знаю, что он был высоким и много кричал. И что моя мама говорила: скатертью дорога плохому мусору всякий раз, когда упоминалось его имя после того, как он ушел. У нас был маленький, но уютный дом. Мама работала медсестрой и часто брала дополнительные смены, так что мне довольно часто приходилось помогать присматривать за Майклом… — Я нахмурился, вспоминая те счастливые дни. Я делал это недостаточно. Как будто мое горе и гнев окрасили все это в черный цвет и заставили меня забыть. Я держал боль в сердце при себе, но, возможно, я терял часть того, что у меня было, постоянно сосредотачиваясь на том, что у меня отняли. Но пока я не расквитаюсь за то, что с ними сделали, я не видел другого способа избавиться от своей боли.