Ожог на моей руке был ничем по сравнению с жаром в моей крови, когда я увидел, как она смотрит на меня. Похоть, желание, потребность.

Черт. Я был по уши влюблен в эту девушку и был почти уверен, что она начинает это понимать.

Я внезапно отвернулся и водрузил матрас обратно на кровать, поправляя покрывала и подушки, прежде чем обернуться и обнаружить, что она смотрит на меня так, словно у нее есть тысяча мыслей, которые она хотела сказать, но не могла выбрать ни одной.

Я снова подошел к ней, снова предлагая ей свою руку и крепко сжимая ее пальцы, когда она взяла ее.

Я поставил ее на ноги, затем опустил руки на ее бедра, прижимаясь своим телом к ее телу вровень, чтобы она могла почувствовать, как сильно я хочу ее, когда мой ноющий член прижался к ее теплой плоти.

Я начал идти, подталкивая ее спиной к кровати, пока не довел ее на обычное место. Я прижимал ее к себе до тех пор, пока она не оказалась лежащей там, ее бедра раздвинулись, а грудь поднималась и опускалась, когда она смотрела на меня так, словно хотела, чтобы я развратил ее так основательно, как только смогу. И если бы не правила, которые связывали меня, я бы сделал это сто раз.

— Спасибо за просвещение, Барби, — выдохнул я, так же быстро отодвигаясь от нее.

Она уставилась на меня, разинув рот, когда я укрыл ее одеялом и поправил его.

Я положил подушку в центр кровати, чтобы убедиться, что мой член не потянет меня через нее, чтобы прикоснуться к ней ночью, затем обошел кровать и плюхнулся на свое место со вздохом разочарования, когда мой член напрягся от самой отчаянной потребности закончить то, что мы начали.

— Серьезно? — Татум зарычала, поворачивая ко мне свои большие синие глаза как раз перед тем, как погас свет и наступила полночь.

— Не я устанавливал правила, Барби, — ответил я, мрачно усмехнувшись, когда она проклинала меня.

Я медленно выдохнул и закрыл глаза, пытаясь заставить себя забыть, что она была всего в нескольких футах от меня, и ее тело гудело в темноте так же сильно, как и мое. Но дело было не в этом.

У меня в груди стало легко, когда я подумал о том, что мы только что сделали, и впервые в жизни я задался вопросом, был ли я прав, полагая, что у меня нет реального способа усмирить демона во мне. Возможно, были вещи, которые я мог бы сделать, чтобы утолить эту боль в моей крови и мою отчаянную потребность в контроле, которые не были такими разрушительными, как все, на что я всегда полагался.

Когда дыхание Татум выровнялось, я повернулся на бок, опираясь на подушку, которую подложил, чтобы держаться от нее подальше, и стал наблюдать за ней в лунном свете, который проникал через витражное окно над моей кроватью.

Я знал, что в этой девушке есть что-то особенное, с того самого момента, как впервые увидел ее. И теперь я был еще более полон решимости заставить ее принять свое место среди нас. Потому что, если это не судьба, тогда я не знаю, что это было. Татум Риверс была моей. И я никогда не собирался ее отпускать.

Мой будильник зазвонил без четверти шесть, его жужжание вибрировало в моей подушке. К шести мне нужно было спуститься на колени перед склепом, и я слабо застонала, пытаясь заставить свое тело проснуться.

Я хочу остаться здесь, в этой удобной кровати, навсегда. Это определенно стоило порки, но теперь, когда Сэйнт знал, что мне это нравится, я сомневалась, что он собирается наказывать меня всерьез таким образом. Черт, почему я должна была вот взять и испортить все хорошее? Не то чтобы я была особенно расстроена, поскольку Сэйнт поиграл со своей потребностью в контроле.

Прошлой ночью я мерила шагами его комнату, готовая к тому, что он уничтожит меня, пока будет в ванной. Я собиралась умереть. Мертвее дохлой мухи на подоконнике, и моя кончина была бы гораздо менее мирной, если бы я не действовала быстро. То, что я должна была сделать, поразило меня с силой молнии. Что в тот момент казалось таким очевидным. Мне нужно было полностью уступить ему, показать полное подчинение, тогда как он мог наказать меня?

Я чуть не рассмеялась, когда это сработало, тихо самодовольствуясь, но, когда он рассказал мне о том, что пластинки подарила его бабушка, я каким-то образом нашла в себе силы пожалеть и его тоже. Почувствовав вину за то, что я сделала. Я знаю, что Сэйнт уничтожил мои письма, и все же я бы никогда сознательно не сделала то же самое с ним, уничтожив что-то настолько личное. Незаменимое. Я понимаю, что это означало, что я не была таким монстром, как он. Хотя иногда мне хотелось, чтобы это было так, чтобы я могла быть такой же жестокой и бессердечной по отношению к нему в своей мести, как он был ко мне.

Мой телефон снова зазвонил, и я откинула одеяло в сторону, мои глаза чуть приоткрылись, пока я глупо пыталась уцепиться за сон.

Я уже ступила одной ногой на прохладные доски пола, когда до меня донесся голос Сэйнта.

— Больше никаких коленопреклонений перед склепом.

Я повернулась к нему, задаваясь вопросом, говорил ли он просто во сне или кто-то другой идеально подражал его голос, потому что, черт возьми, зачем ему это говорить?

— Эм, что?

— Ты слышала меня, Барби. — Его глаза все еще были закрыты, как будто он не мог заставить себя открыть их не в установленное время. — Я хочу, чтобы с этого момента ты становилась на колени только тогда, когда сама захочешь, — сказал он, и его голос приобрел соблазнительные нотки, которые заставили мое тело затрепетать.

Когда я хочу встать на колени? Срань господня.

— Почему? — Спросила я, все еще не доверяя ему.

— Потому что я так сказал, — прорычал он. — А теперь возвращайся в постель.

Ну и черт с тобой, если я собираюсь оспаривать этот приказ. Я скользнула обратно под одеяло, из меня вырвался стон, когда я перевернулась, обнимая подушку, которую Сэйнт положил между нами. Он тоже перекатился ко мне, его рука покоилась на подушке, как будто он тянулся ко мне ночью. Но даже в полном бессознательном состоянии я знала, что Сэйнт не нарушит моих правил. Хотя…прошлой ночью он был довольно близок. Я прикусила губу, думая о том, как его твердая длина прижимается к моим бедрам. Я отчасти ненавидела себя за то, как хорошо это было, как сильно я тосковала по нему. Если в мире и была душа, которая меньше всего заслуживала моего тела, то это был он. Так почему же вчера я жаждала его прикосновений? Почему я начала думать, что было бы неплохо забыть о нашей ненависти на одну ночь и просто предаться самым мрачным фантазиям, которые только мог вызвать наш разум?

Даже не думай об этом.

Мои глаза закрылись, и я улыбнулась, поняв, что у меня есть еще целых полтора часа, чтобы поспать. Так продолжалось до шести утра, пока из динамиков по всей комнате не полилась «Лунная ночь» Дебюсси. Здесь было намного громче, чем где-либо еще в Храме, и это о чем-то говорило.

Я застонала, засовывая голову под подушку и прижимая ее к уху.

Я почувствовала, как Сэйнт поднялся с кровати, и музыка в комнате приглушилась, как будто он выключил здесь динамики. Я откинула подушку и смотрела, как он готовится к тренировке, а затем трусцой спустился вниз и скрылся из виду. Я потеряла дар речи. Он только что сделал для меня что-то приятное?

Не думай об этом. Сэйнт Мемфис никому не делает ничего хорошего, если это не приносит пользы ему самому.

Однако после этого я не могла заснуть. Мой разум отгонял мысли, которым не было места в моей голове. Действительно ли у Сэйнта есть совесть глубоко под всеми этими слоями льда? Невозможно.

Я наконец встала, потратив лишнее время в постели, затем спустилась вниз и начала готовить завтрак для всех.

Когда Сэйнт появился из склепа, я изо всех сил старалась не смотреть ему в глаза во всем великолепии его потных, закаленных мышц, сосредоточившись на подаче приготовленной мной еды, пока он поднимался наверх.