— Я не могу спать по ночам, беспокоясь о том, что на самом деле я не так сильна, как мне кажется. Что даже моей подготовки недостаточно, чтобы…

— В помощи нуждаются не твои навыки. Это твоя жажда крови, тебе нужно верить в эту тьму внутри тебя, чтобы сохранить себе жизнь. Это то, что делает тебя выжившей. Сколько раз ты не спала, чувствуя вину за то, что убила этого мудака? — Я потребовал ответа.

Татум колебалась, как будто боялась сказать мне правду.

— Нисколько, — выдохнула она. — Я думаю об этом и пытаюсь почувствовать вину, раскаяние, жалость… Но всякий раз, когда я вспоминаю, каково это — вонзать в него лезвие, я просто чувствую… облегчение.

Мои губы скривились в улыбке, когда она признала это, и я не мог отрицать, что извращенной части меня понравился этот ответ. Она была такой же безжалостной, как и я, может быть, даже такой же кровожадной…

— Скажи мне, как ты хочешь заставить Ночных Стражей поплатиться, — настаивал я тихим голосом, желая знать, планирует ли она превратить эту безжалостную часть себя в оружие, которое она могла бы использовать, чтобы нанести им удар, или нет.

Она пошевелилась подо мной, и мое сердце бешено заколотилось, когда я прижал ее к себе, мне слишком нравился вид, но я не мог отстраниться.

— Я собираюсь заставить их молить о пощаде перед самым концом, — прошипела она. — Я собираюсь составить список всех без исключения способов, которыми они причинили мне боль, и заставить их заплатить за все преступления. И я использую все оружие, которое есть в моем распоряжении, чтобы уничтожить их.

Яд в ее тоне заставил желание пронестись сквозь меня, и когда она снова пошевелилась подо мной, я был уверен, что она почувствовала, насколько я был тверд для нее, но я все еще не мог заставить себя отступить. С таким же успехом это мог быть я, пригвожденный к мату, мое лживое тело изнывало от желания, пока я держал ее там в своей власти.

Все эти разговоры о мести были лучше любых грязных разговоров, которые я мог себе представить, ее слова напрямую затронули мое либидо и заставили меня хотеть ее больше, чем когда-либо.

— Они хотят, чтобы я стал четвертым Ночным Стражем, — признался я. — Они хотят, чтобы я был полностью с ними. Но…

— Сделай это, — прорычала она, ее грудь поднималась и опускалась быстрее, а глаза загорелись от этой идеи. — Мы можем разобрать их вместе изнутри.

До этого момента у меня была тысяча возражений, протестов и веских причин отклонить их предложение. Но когда я посмотрел в глаза девушки, которой они причинили зло, и увидел знакомую жажду мести, танцующую в них, я понял, что ничто из этого не имело значения. Все, что имело значение, — это уничтожить этих парней, преподнести их головы ей на серебряном блюде и склониться к ее ногам, когда она купалась в их крови. Если она хотела достичь этой цели с моей помощью, то я был готов. Она могла заполучить меня, помогать, использовать или оскорблять. Я обнаружил, что даже не возражаю против этого. Если она хотела меня, то я был готов на все. Однажды я уже убил ради нее, так что нельзя было отрицать, на что я готов пойти, чтобы защитить ее.

— Хорошо, — согласился я. — Я приму их предложение. И я с нетерпением жду возможности пролить еще больше крови на твоей стороне.

Улыбка, которую она мне подарила, была яркой и наполненной желанием отомстить; она была прекрасна в каком-то ущербном, извращенном, испорченном виде. И в этот момент я понял, что я в ее власти. Я не мог отрицать притяжения, которое испытывал, предъявляя на нее права, даже если знал, что не смогу этого сделать. Но я мог сделать это для нее. Я мог бы войти в ад рядом с ней и пометить трех демонов в перекрестии прицела. Я просто надеялся, что мы все еще будем улыбаться по ту сторону.

Мои сны были наполнены призраками моего прошлого. Воспоминания эхом отдавались во мне, но это было размытое пятно, как будто я наблюдала за всем этим через забрызганное дождем оконное стекло, и я тянулась к тому, кто лежало по другую сторону от него. Смех моей сестры звал меня, а вдалеке звучал грубый голос моего отца. Но я не могла приблизиться к ним, как ни старалась. Мне нужно было окружить себя их любовью, их словами утешения. Папа сказал бы мне, что я поступила правильно, Джессика сказала бы, что я не убийца, а выжившая. И они оба сказали бы мне смириться со своими демонами, чего бы это ни стоило.

Мое тело затряслось, и шепот страстного желания вырвался из меня как раз перед тем, как обжигающе горячие руки сомкнулись вокруг меня, и меня притянули обратно к твердой груди.

Мое дыхание сразу же замедлилось, и я почувствовала утешение от того, что меня вот так держали. Но по мере того, как мой разум приближался к осознанности, мои мысли обострялись, и я моргнула, просыпаясь, взглянув вниз на загорелые руки одного из моих похитителей. На самый долгий миг я позволила себе утонуть в ощущении его такой близости, мое сердце выбивало голодный ритм, когда я вдыхала его пряный аромат. Во сне я жаждала утешения, а когда проснулась, обнаружила монстра, обнимающего меня. Я была удивлена властью, которой каким-то образом обладала над этим человеком, который ненавидел меня с силой урагана. И все же сейчас он прижимал меня к себе, как будто хотел залечить каждую рану, которую нашел во мне. И я эгоистично позволяла ему давать мне то, в чем я нуждалась, когда мои мечты улетучивались, и я цеплялась за комфорт его объятий.

Мой язык был влажным и тяжелым во рту, дыхание стало прерывистым, когда я вспомнила, как была придавлена мощью этого жестокого существа. Казалось, это было целую жизнь назад. Иногда я не была уверена, что в нем что-то осталось от того Блейка Боумена, которого я встретила в свой первый день в Еверлейк, но иногда казалось, что он скрывается под поверхностью, смотрит на меня своими полными ненависти глазами, умоляя освободить его. Особенно с тех пор, как он вонзил этот клинок в Мерла. Часть меня хотела продолжать выманивать этого улыбающегося золотого мальчика из глубин его плоти и никогда не позволять ему снова исчезнуть. Но другая, более злобная, презираемая часть меня хотела увидеть, как он сгорит под палящим солнцем.

Я схватила его за руки, разводя их в стороны, и встала с кровати, когда он проворчал что-то бессвязное, перекатываясь лицом вниз на мое место.

— Ты нарушил правило, придурок. — Я уперла руки в бедра, и он застонал в мою подушку. Я наклонилась, толкая его в бок и заставляя перекатиться на спину в центре кровати.

Он приоткрыл глаза, ухмыляясь мне сквозь пелену сонливости и веселья. Мое сердце бешено забилось при виде его, распростертого вот так, выглядящего таким соблазнительно восхитительным, что самой развратной части меня захотелось заползти обратно в постель, запустить пальцы в эти непослушные темные волосы и полностью разбудить его. Но он уже нарушил правило. И мне не нужно было большего оправдания, чем это, чтобы привести в исполнение свое первое наказание. Поэтому я запихнула свое дикое либидо в коробку и крепко заперла ее на висячий замок.

— Ну, и что ты собираешься с этим делать? — Прорычал он, от его глубокого тона у меня дрожь пробежала до кончиков пальцев на ногах. Он прикрыл глаза рукой, явно намереваясь снова заснуть, но к черту это.

Я вышла из комнаты в черной ночной рубашке, которую Блейк выбрал для меня прошлой ночью. И под выбрал я подразумеваю, что он выудил первую вещь, которую нашел в шкафу Сэйнта, и бросил ее мне.

Я зашла на кухню, и жуткие нарастающие и затихающие звуки музыки Сэйнта наполнили Храм.

Дверь склепа была приоткрыта, и из-за нее до меня доносились ругательства и ворчание Сэйнта. Прошлой ночью я мысленно отметила каждое жестокое действие Ночных Стражей против меня и намеревалась воздать им по заслугам в равной степени, когда бы они ни нарушили какое-либо из моих правил. Так что я точно знала, как Блейк будет наказан этим утром.