— Боже, ты такой пушистый. И… прости, но ты довольно милый. Знаю, ты мог бы убить меня быстрее, чем я успею вставить трубочку в пакет с кровью. Но ты такой мягкий. И твоя шерсть даже не мерцающе-розовая. Не знаю, чего ты стеснялся, величественный пушистик… да, ладно, я иду.

Он практически волочит меня к гардеробной и не перестаёт командовать, пока я не ложусь на своё любимое место. Интересно, как ему удалось его найти? Наверняка, по запаху.

— К твоему сведению, твои Альфа-замашки в этой форме ещё хуже.

Он высовывает язык и лижет мою шею.

— Фу, противно, — хихикаю я. Его зубы смыкаются на моём предплечье. Шутливое, игривое предупреждение, способное сломать мне локтевую кость. Но не сломает.

— Можно тебя погладить?

Он поворачивает голову, подставляя её под мою руку. Да, пожалуйста.

— Ну, тогда, — полусмеюсь, полузеваю я, почесывая его за ушами, наслаждаясь прекрасным, успокаивающим ощущением его шерсти. Когда он в такой форме — свирепый охотник, который любит пообниматься, несложно спросить: — Хочешь остаться? Поспать со мной?

Видимо, ответить согласием тоже несложно. Лоу не колеблясь сворачивается прямо рядом со мной. И когда я делаю глубокий вдох, запах его сердцебиения тот же, что и всегда: знакомый, пряный, насыщенный.

Я засыпаю, прижавшись к нему, чувствуя себя в большей безопасности, чем когда-либо прежде.

Глава 21

Она сказала ему, что вампиры не видят снов. И всё же, как только полуденный отдых заканчивается и наступает вечер, её сон становится беспокойным и тревожным. Его прикосновение, кажется, успокаивает её, и эта мысль наполняет его гордостью и чувством предназначения.

Серена прибыла в резиденцию Залогов в конце приятно тёплого января, спустя много месяцев после моего въезда, и достигла совершеннолетия в начале неприятно дождливого апреля, проводя расчёты, пытаясь понять, насколько хватит промежуточной суммы денег, выделенной ей Бюро по связям между Людьми и Вампирами, в реальном мире. Дождь барабанил по оконным стёклам, не переставая. Мы собирали вещи и пытались решить, какие части прошедшего десятилетия взять с собой в новую жизнь, просеивая воспоминания, разделяя те, которые ненавидели, от тех, которые всё ещё ненавидели, но не могли отпустить.

Тогда-то и появился он: восьмилетний ребёнок, новый Залог, посланный вампирами для официальной церемонии посвящения. Его сопровождали доктор Аверилл и несколько других советников, которых я, как помнится, встречала на различных дипломатических приёмах. Море сиреневых глаз. Но, как ни странно, не родителей мальчика.

Это был явный знак того, что пора освобождать помещение, но мы не торопились. Вместо этого Серена наблюдала за ребёнком, бродившим по безупречным коридорам, где мы когда-то ссадили коленки, спорили о правилах игры в прятки, разучивали не самые впечатляющие танцы, сетовали на холодную жестокость опекунов, гадали, найдём ли мы своё место в этом мире, и терзались вопросом, как же мы будем поддерживать связь, когда наше время здесь закончится.

— Почему это всегда дети? — спросила она меня.

— Должно быть, он родственник какой-то шишки, — я пожала плечами. — Вот как превращают Залога в орудие устрашения: берут наследника влиятельной семьи, того, кто дорог высокопоставленному лицу.

Она фыркнула. — Они не знакомы с твоим отцом.

— Ауч, — сказала я со смехом.

Мальчик услышал это и направился к нам, его взгляд задержался на моём рту, словно он подозревал, что я могу быть такой же, как он. Когда он подошёл, Серена опустилась на колени, чтобы быть с ним на одном уровне.

— Если ты не хочешь здесь оставаться, — сказала она, — если хочешь уйти с нами, просто скажи.

Не думаю, что у неё был план, даже какой-нибудь наигранный, неправдоподобный, только для вида. И я не знаю, как бы мы спасли — похитили? — ребёнка, если бы он попросил нас увезти его. Где бы мы его держали? Как бы мы его защитили?

Но такой была Серена. Крутая. Заботливая. Стремящаяся поступать правильно.

Мальчик ответил: «Это большая честь». Слова прозвучали заученно, слишком официально для его возраста. Совсем не так, как я вела себя в девять лет, когда снова и снова умоляла отца позволить мне вернуться на территорию вампиров. — Я стану Залогом, и это большая привилегия, — он развернулся и ушёл.

Я была совершеннолетней, наконец обрела свободу и решила не посещать его церемонию.

Это не то воспоминание, которое навсегда врезалось в память. Я почти никогда его не вспоминаю, но думаю о нём сейчас, лёжа без сна перед самым закатом. Возможно, из-за того, что произошло после того, как мальчик нас покинул: Серена, охваченная яростной решимостью уничтожить весь мир — вампиров, людей и всех, кто поддерживал систему Залогов.

Я слушала её гневную тираду, не до конца понимая. Всё, что я могла испытывать — это смирение. Во мне почти не осталось сил бороться, и я просто не могла тратить их на то, что было безнадёжно и неизменно, когда каждое утро, просыпаясь во враждебном мире, и так выбивало меня из сил. Её гнев вызывал уважение, но тогда я его не понимала.

Впрочем, теперь я понимаю. В тусклом, жёлтом свете, проникающем в мою гардеробную и размазывающемся по стенам, в той ноющей боли, поселившейся в костях, — теперь я понимаю её гнев. Что-то внутри меня, должно быть, изменилось, но я всё ещё чувствую себя довольно точной версией себя прежней: измотанной, но разъярённой. И главное, благодарной за то, что жива. Потому что у меня есть дело. То, за что я готова бороться. Люди, которых я хочу защитить.

«Мне нужно, чтобы тебя хоть что-то волновало, кроме меня, Мизери! Хоть что-то!»

Ну, Серена, ты в любом случае в этом варишься, хочешь ты того или нет. Но есть ещё Ана. И Лоу, которому действительно нужен кто-то, кто о нём позаботиться. На самом деле, мне лучше пойти к нему.

Подняться на ноги мне удаётся только с нескольких попыток. Его нет в комнате, поэтому я закутываюсь в одеяло и спускаюсь вниз. Путь кажется в пять раз длиннее обычного, но когда я вхожу в гостиную, он там, в окружении более дюжины людей.

Все они, его заместители. Некоторых я знаю, но большинство вижу впервые. Должно быть, это собрание, потому что все выглядят напряженными и серьёзными. Красивый оборотень с косичками говорит о припасах, я улавливаю концовку его объяснения, вижу, как несколько человек кивают, а потом теряю нить разговора, когда знакомый голос задаёт уточняющий вопрос.

Потому что это голос Лоу.

Остальная часть комнаты исчезает. Я облокачиваюсь о дверной косяк и смотрю на его знакомое лицо, на тёмные тени под его ясными глазами и щетину, которую он не удосужился сбрить. Он говорит терпеливо и властно, и я ловлю себя на том, что задерживаюсь, слушая ритм его глубокого голоса, а не само содержание, моя глубокая усталость наконец-то успокаивается.

Затем он замолкает. Его тело напрягается, когда он поворачивается, мгновенно сосредотачиваясь на мне. Все остальные тоже смотрят, но не с тем едва скрываемым недоверием, которого я ожидала от них.

— Вам пора, — мрачно командует Лоу. — Увидимся позже.

— О, да, — я заливаюсь румянцем. Остро осознаю, что полураздета и прерываю важное собрание стаи, которое, вероятно, касается того, как справиться с их бесконечным конфликтом с моим народом. — Я не хотела прерывать, — но он уже идёт ко мне, а когда его заместители остаются стоять, я понимаю, что это не меня прогоняют.

Лоу в своей привычной человеческой форме, и я задумалась, а не привиделась ли мне встреча с белым волком. Его заместители проходят мимо, некоторые кивают мне на выходе, пара хлопают по спине, все желают мне поправляться. Я не знала, что сказать, пока мы с Лоу не остались одни.

— Ну, — я театрально указала на себя. — Похоже, я выжила.

Он серьёзно кивает. — Мои поздравления.

— Ну, спасибо. Сколько я была в отключке?