— Выпей ещё, — приказывает он, толкая меня на кровать. Мы оказываемся на боках, лицом друг к другу. Не то положение, которое я бы связала с диким и необузданным сексом.

— Если я начну пить, мы не сможем…

Он кладёт мне руку на затылок и направляет моё лицо к своей шее.

— Сможем, — рычит он, сбрасывая джинсы. Теперь я чувствую только его горячую кожу, прижатую к моей, грубые волоски на руках и ногах кажутся чуждыми, но в то же время волнующими. Я просовываю голень между его коленями и провожу рукой по его телу, любопытная и жаждущая исследовать. Он восхитительно непохож на меня, и хотя я не из тех, кто восхищается красотой, не могу перестать думать о том, что он мне нравится: его внешность, его прикосновения, его отношение ко мне. Лёгкая дрожь в его пальцах, когда они ложатся мне на талию, а мышцы тела напрягаются в терпеливом ожидании.

— Ты так красива, — шепчет он мне в висок. — Я думал так с тех пор, как мне показали твою первую фотографию. Ты шла к алтарю, а я боялся поднять взгляд. Я ещё даже не почувствовал твоего запаха, а уже не мог оторваться.

Смутная, сладкая и пугающая мысль, совсем не свойственная мне, проносится в голове: «Как бы я хотела быть твоей парой». Я знаю, что лучше не говорить этого. Знаю, что лучше даже не думать об этом. Вместо этого чувствую, как его большая рука обхватывает мой затылок.

— Мизери, я правда хочу, чтобы ты покормилась.

Впиваться в него зубами становится уже привычным делом, его вкус прекрасен и знаком. Я не позволяю себе думать о том, как я вернусь к холодным пакетам крови. Я просто делаю глубокие, блаженные глотки, и когда слышу его протяжный, вибрирующий стон, когда он тянет моё запястье к его члену и смыкает пальцы вокруг него, я счастлива, податлива и жажду угодить.

Он твёрдый, но при этом мягкий, и многого не требует. Он один раз проводит моей рукой вверх и вниз, ещё раз, и на этом его инструкции для меня заканчиваются. Моего прикосновения, кажется, достаточно, как и всего остального во мне.

— Я собираюсь кончить очень быстро, — пыхтит он.

Я отпускаю его вену с влажным хлопком. — Тебе не нужно.

Он смеётся, качнувшись навстречу моему кулаку. — Выбор невелик, — он усиливает хватку на моём кулаке, создавая давление, которого он так жаждет. — А потом я покажу тебе, что ты со мной делаешь.

Всё, что ему нужно, нужно и мне. Его бедро вклинивается между моих, и я трусь о него, смущённая непристойными ритмичными звуками от этого прикосновения, беспорядком, который я на нём оставляю. Но это приятно, настолько приятно, что невозможно остановиться, настолько, что хочется забыть обо всём. И становится ещё приятнее, когда его рука массирует мою грудь и перемещается к пояснице, чтобы обхватить мои бедра, располагая меня так, чтобы… да, тут.

— Тут, — я промычала это слово ему в шею, сквозь глотки крови. Бесстыдная, с головокружением и мимолётно счастливая, я тёрлась о него, ища удовольствия, как будто оно у него припасено для меня — не «если», а «когда». Я сделала последний глоток, проглотила и спросила: — Так хорошо?

Глаза Лоу смотрят на меня невидящим взглядом, и то, что он, похоже, слишком потрясён, чтобы говорить, его неуклюжие, нескоординированные попытки кивнуть в знак удовольствия — именно это доводит меня до грани.

Я издаю низкий, протяжный скулёж, и мой оргазм разливается тёплой волной по моему телу. Дыхание участилось, взгляд затуманился, и меня всю затрясло, прижавшись к бедру Лоу, извиваясь на нём, словно дикое существо. Я полностью отдалась моменту, забыв обо всём, что делала для него, о том, какой темп задавала, какие ласки ему нравились. Но даже в этот момент, ему было достаточно просто видеть и слышать моё наслаждение.

Его руки крепче сжимают меня. Его член становится твёрже. Его губы, прижатые к моим, произносят лихорадочные слова о том, как сильно он этого жаждал, как я прекрасна, как он будет думать обо мне всякий раз, делая это, с этого момента и до самой смерти. Его сперма горячая на моих пальцах, на моём животе. Звуки, вырывавшиеся из его горла, напоминали рычание дикого зверя, потерявшего связь с разумом.

«Это прекрасно», — думаю я. Не только само удовольствие, но и разделение его с кем-то ещё, с кем-то, кто мне небезразличен и кого я, возможно, даже немного люблю, насколько я способна.

И тут содержание его слов изменилось. В отличие от моего оргазма, который накатил волной, достиг пика и постепенно сошёл на нет, его длиться. Нарастает. Лоу содрогается, тяжело дышит и издаёт сдавленные звуки, прежде чем спросить меня:

— Ты хочешь узнать?

Я киваю, всё ещё тяжело дыша. Его рука опустилась вниз, чтобы провести моей по его члену, пока мы не достигаем основания.

— Чёрт.

Его щеки раскраснелись, голова запрокинута назад. Я не сразу понимаю, пока его нежная кожа не меняется. Что-то набухает под моей ладонью. Рука Лоу сжимает мою, прижимая её туда, обхватывая выпуклость, словно он просто хочет, чтобы её держали, заключили во что-то. Она увеличивается, и сдавленные стоны Лоу становятся громче, и…

— Мизери.

Он произносит моё имя, словно молитву. Будто я — единственное, что отделяет его от рая на земле. Именно в этот момент я понимаю, что он имел в виду.

Возможно, в сексуальном плане мы с ним не совсем совместимы.

Глава 23

Она заставляет его смеяться. Это дорогого стоит.

Проблема с использованием подарка как повода навестить губернатора Дэвенпорта заключается в том, что мы не можем явиться с пустыми руками. Понадобился час на территории людей, три разных антикварных лавки и куча препирательств, прежде чем мы с Лоу нашли подарок, который оба сочли подходящим. Он забраковал мой выбор винтажного велосипедного насоса («Это кальян, Мизери»). Я наложила вето на его керамическую вазу («Там внутри чей-то дедушка, Лоу»). Сначала мы завуалировано критиковали вкус друг друга, затем пассивно-агрессивно, а потом с неприкрытым презрением. Когда я уже собиралась предложить выяснить отношения на парковке и испытать на прочность его когти против моих клыков, у него произошло озарение, и он спросил:

— Тебе вообще губернатор нравится?

— Нет.

— Может мы слишком заморачиваемся?

Мои глаза расширяются. — Да.

Мы возвращаемся в последнюю лавку и покупаем загадочную пепельницу в форме белого медведя. Это одновременно самая уродливая вещь, которую мы смогли найти, и стоит она больше трёхсот долларов.

— Откуда вообще деньги берутся? — спрашиваю я.

— Чьи деньги?

— Твои деньги. Деньги твоих заместителей. Деньги твоей стаи, — я сверкнула на него глазами, пока мы шли к машине, убедившись, что вокруг никого нет. На мне коричневые линзы, но я давно не подтачивала клыки. Если бы я открыла рот на людях, на меня б, наверное, вызвали службу по контролю за животными. — Ты подрабатываешь в страховой компании, пока я дрыхну днём?

— Мы грабим банки.

— Вы… — я останавливаю его, положив руку ему на предплечье. — Вы грабите банки.

— Не банки крови, не радуйся так сильно.

Я ущипнула его за левый бок, обидевшись.

— Ой. Моя… — мимо прошла пожилая человеческая пара, бросив на нас снисходительный взгляд, как на молодую влюблённую парочку. — Печень?

— Не та сторона, — шепнула я.

— Мой аппендицит.

— Опять мимо.

— Желчный пузырь?

— Нет.

— Гребаная человеческая анатомия, — пробормотал он, переплетая свои пальцы с моими, и потянув меня за собой.

— Ты же несерьёзно, да? Про ограбления?

— Нет, — он открывает передо мной дверцу машины. — Многие оборотни работают. Большинство, на самом деле. У меня тоже была работа, раньше… До того, как…

До того, как его жизнь стала принадлежать стае.

— Понятно.

— У большинства стай оборотней очень грамотно выстроены инвестиционные портфели. Именно оттуда берутся средства на инфраструктуру и на содержание руководства, у которого нет времени на другую работу, — он наблюдает, как я сажусь на пассажирское сиденье, затем наклоняется вперёд, опираясь одной рукой на дверцу, а другой на крышу машины. — Это отличается от финансовой системы вампиров.