Я хмурюсь. Сглатываю. Вздыхаю. Затем шепчу: «Я тоже не в восторге, Лоу. Но я же не рисую тебя с рогами в своём дневнике».

Я складываю всё обратно в ящик и убеждаюсь, что всё лежит точно так же, как было. Выходя, я провела пальцами по книжным полкам, в очередной раз раздумывая, насколько ужасным будет мой следующий год с оборотнями.

На следующий день я проспала до позднего вечера. Я достаточно устала, чтобы спать и дальше, но на обычно спокойном берегу озера творилось что-то непонятное. Доносились крики смеха и запах горелого мяса. Я поплелась к окну, чтобы посмотреть, что происходит, стараясь избегать прямого света, всё ещё пробивающегося сквозь него.

Это было похоже на барбекю, складчина или просто пикник — я так до конца и не разобралась в различиях, несмотря на объяснения Серены о нюансах человеческих социальных сборищ. Вампиры не строят сообщества таким образом, собираясь вместе без какой-либо цели. Наши дружеские отношения — это скорее альянсы. С концепцией «тусоваться», «проводить время с кем-то просто ради общения», я столкнулась только во время своих лет в роли Залога.

На берегу озера я насчитала больше тридцати оборотней. Они бродили, жарили мясо, ели, купались. Смеялись. Громче всех смеются дети: я заметила среди них Ану, которая веселилась вовсю.

А меня, интересно, позвали? Какой будет реакция, если я спущусь вниз и помашу гостям? Можно одолжить бикини у Джуно. Налить себе крови со льдом, сесть за столик в тени и спросить моих сотрапезников:

— Ну, как там эти футболисты?

Эта мысль заставляет меня хихикнуть. Я устраиваюсь на подоконнике, всё ещё в пижамных шортах и поношенной майке, которую получила на тимбилдинге на работе два года назад, и наблюдаю за сборищем. А ещё за Лоу, который вернулся домой.

Мой взгляд моментально притягивается к нему. Может, потому что он… ну, большой. Большинство оборотней высокие, атлетически сложены или и то, и другое, но Лоу превосходит их на голову. И всё же, я не уверена, что именно его внешность так цепляет внимание.

Он… не обаятельный, но притягательный. Полные губы растягиваются в лёгкой улыбке, пока он общается с некоторыми членами стаи. Тёмные брови хмурятся, когда он слушает других. В уголках его глаз появляются морщинки от улыбки, когда он играет с детьми. Он позволяет маленькой девочке победить себя в армрестлинге, театрально охает от боли, когда другой делает вид, что бьёт его по бицепсу, толкает мальчика в глубокую воду к его нескрываемому восторгу.

Он выглядит любимым. Принятым. Словно он на своём месте, и мне интересно, каково это. Интересно, скучает ли он по своей супруге, или паре, или кем там у них принято считать вторую половинку. Интересно, много ли ему сейчас удаётся рисовать, или красивые дома по большей части так и остаются в его голове.

Он определённо не выглядит так, будто только оправился от болезни, но что я понимаю? Я не пульмонолог.

Я уже собираюсь спрыгнуть с подоконника и заняться своими делами, когда замечаю его. Макса.

Он держится особняком от остальной толпы, на краю пляжа, где песок сначала переходит в кустарники, а затем сгущается в лесные деревья. На первый взгляд, я не придаю этому особого значения: в отличие от большинства участников вечеринки, он одет в кофту с длинными рукавами и джинсы, но эй. Я и сама раньше была стеснительным подростком, пытавшимся спрятаться за одеждой, когда за три месяца вымахала на пятнадцать сантиметров. И к тому же, по словам Серены, меланома — это страшно.

Но потом он опускается на колени. И начинает разговаривать с кем-то гораздо ниже его. И всё моё тело напрягается.

Говорю себе, что нет причин хмуриться. У нас с Максом, конечно, были разногласия (Разногласия? Одно, но зато какое.), но он имеет полное право общаться с Аной. Насколько я знаю, они могут быть родственниками, и он, возможно, нянчился с ней с тех пор, как она была в подгузниках. В любом случае, это не моё дело. Я здесь очень нежеланная гостья, и мне пора принять свою ежедневную часовую ванну.

Но… что-то тянет меня обратно к окну. Мне это не нравится. То, как он разговаривает с Аной, показывая куда-то, куда я не вижу, куда-то между деревьев. Ана качает головой — нет. Но он, похоже, настаивает, и…

Я параноик? Скорее всего. Рядом, в нескольких десятках футов, за ней наблюдает её родной брат.

Но это не так. Он играет во что-то с рыжеволосым шафером — Кэлом, его зовут Кэл — и ещё несколькими людьми. Бочче, если я правильно опознала игру, исходя из периода увлечения Серены вариациями боулинга. Надо же, у оборотней и людей действительно есть кое-что общее. Может, отец и прав, опасаясь альянса между ними. Впрочем, это меня не касается, и…

Внезапно Макс хватает Ану за руку и тащит в сторону, и мой мозг перезагружается. Мик на посту, и я босиком вылетаю из комнаты, собираясь предупредить его. Но его кресло пустует, на нём лишь использованная тарелка с остатками капустного салата.

Вероятно, он в туалете. Я подумываю поискать его там, но потом понимаю, что времени нет. Несколько заблудших нейронов подают сигнал о том, что сейчас самое подходящее время вломиться в кабинет Лоу и поискать информацию о Серене. Оставшиеся 99 процентов моего мозга, к сожалению, сосредоточены на Ане.

Боже! Ненавижу, ненавижу, ненавижу, что мне не всё равно!

Я бросаюсь вниз по лестнице, а затем на улицу через кухню. Жара обрушивается на меня волной, замедляя движение, а солнечный свет колет кожу, словно миллион маленьких акульих зубов. Чёрт, как больно. Слишком светло, чтобы я могла выходить наружу.

Парочка оборотней замечают меня, но не приветствуют. Мелкие острые камни больно впиваются мне в ступни, но я терплю, направляясь к лесу. К тому времени, как я добралась до деревьев, моя кожа горит, я хромаю, и дважды чуть не навернулась из-за кучи формочек для песка и нарукавника.

Но я вижу ярко-синий купальник Аны среди зелени, тёмно-серую кофту Макса и с криком «Эй!» пробираюсь сквозь гущу деревьев. — Эй, стой!

Макс продолжает идти, но Ана оборачивается, видит меня и радостно скалится, демонстрируя щербинку между зубов. Её сердцебиение сладкое и радостное.

— Мирези!

— Это не моё имя, мы уже говорили об этом. Йо, Макс? Куда ты её тащишь?

Должно быть, он узнал мой голос, потому что остановился. И когда он посмотрел на меня, его лицо было искажено чистой ненавистью.

— Что ты здесь делаешь?

— Я живу здесь, — я почти уверена, что сосновые иглы впились мне в кожу. Кажется, я ещё и горю. — Что ты делаешь с шестилетней девочкой посреди леса?

— Семилетней, — весело поправляет меня Ана, отпуская руку Макса и показывая шесть пальцев, ну и ребёнок.

— Ана, иди ко мне, — я протягиваю ей руку, и она радостно бежит ко мне, раскинув руки, словно собираясь обнять меня — ой. Сердце падает, когда Макс подхватывает её на руки и уносит в противоположном направлении. — Какого чёрта ты…

Именно в этот момент происходит несколько вещей одновременно.

Ана извивается и кричит.

Я бросаюсь на Макса, готовая освободить её, разорвать его на части своими клыками.

А из окружающих нас деревьев выскакивает примерно дюжина оборотней.

Глава 8

Было бы проще, если бы она не нравилась ему как человек.

— Совать свои острые клыки в чужие дела и рушить их планы — это у вампиров в крови? Или это просто личное дело Мизери Ларк?

Я лечу свои израненные подошвы на диване в гостиной меньше пяти минут, но мне уже в третий раз задают вариации одного и того же вопроса. Поэтому я держу голову опущенной и игнорирую заместителя Лоу (того, который выглядит как кукла Кен), выковыривая из пальца разный мусор. Мне нужен пинцет, но я его не взяла. А оборотни ими пользуются? Может, как прародители фуррей3, они считают их морально отвратительными? Вдруг они считают священным волосяной покров тела, и любое посягательство на его законное место на коже считается богохульством.