— Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Я не знаю, что ты планировал насчет части бизнеса Энтони, но я хочу взять на себя ответственность за Джию и помочь ей с управлением. Я имею в виду, если она этого захочет. Она не должна проходить через это в одиночку, — говорит Марко, его голос наполнен преданностью и решимостью. Ясно, что он не спрашивает разрешения; он заявляет о своем намерении, готовый взять на себя любую роль, необходимую для ее безопасности.

— Марко, — начинаю я, — ты знаешь, что это значит, да? Если Джиа в какой-то момент решит устроить неприятности, они ударят и по тебе. Если ты хочешь взять на себя ответственность за нее, возьми на себя ответственность за всё.

— Я справлюсь с Джией.

Некоторое время я изучаю его, ища любой намек на сомнение, любую трещину в его броне. Но ничего такого нет. Марко стоит передо мной решительный как страж, непоколебимый в своем долге.

— Хорошо, — соглашаюсь я.

Я делаю глубокий вдох, мои мысли лихорадочно мчатся, предвкушая потенциальный хаос впереди. Правда может выйти на поверхность, как бы глубоко она ни была спрятана. И когда это произойдет, Джиа, возможно, не сможет так просто простить меня за ту роль, которую я сыграл в смерти ее отца.

— Давай вернемся, — говорю я, и Марко кивает. Мы возвращаемся в зал ожидания, наше присутствие сразу привлекает внимание группы.

— Какие новости? — шепчет Амелия, и ее голос пронизан надеждой.

— Пока никаких.

Когда мы усаживаемся на жесткие пластиковые стулья, погруженные в свои мысли, я ощущаю тяжесть бремени лидерства.

Кажется, время тянется бесконечно, пока мы ждем новостей о состоянии Нико. Ни один человек не уходит, и к тому времени, как мы видим приближающегося к нам врача, все капо уже прибыли и расселись по комнате.

— Семья мистера Руссо здесь? — спрашивает он, держа в руке диаграмму.

Мы с Марко встаем и киваем.

— Да, мы здесь ради Нико Руссо. Как он?

— Вы члены семьи?

— Его братья, — хором отвечаем мы оба.

Врач смотрит на нас, затем снова на карту и снова на нас.

— Я не буду приукрашивать. Травмы мистера Руссо были серьезными, но хорошая новость заключается в том, что операция прошла успешно. Сейчас его состояние стабильно, но ему понадобится время на восстановление.

Коллективный вздох облегчения наполняет комнату, напряжение медленно рассеивается.

Джиа, которая сидела молча с тех пор, как проснулась около часа назад, вскакивает на ноги.

— Могу ли я увидеть его? — спрашивает она дрожащим голосом.

Доктор смотрит на нее с сочувствием.

— Мне очень жаль, мисс, но в отделении интенсивной терапии могут находиться только ближайшие родственники. Вы сможете увидеться с ним позже, когда его переведут в обычную палату.

Она делает шаг вперед, в ее взгляде пылает решимость.

— Мне нужно увидеть его.

Марко встает перед ней, нежно касаясь ее плеча.

— Полегче, Джиа. У тебя еще будет время навестить его.

Она неохотно кивает, закусывая нижнюю губу, чтобы сохранить самообладание.

Доктор сообщает нам, что лучше дать ему отдохнуть, прежде чем неловко извиняется и уходит.

— Давай, Джиа… — тихо говорит Марко, его голос полон сочувствия, — выйдем на свежий воздух.

Она смотрит на Марко, ее глаза полны благодарности и доверия.

— Хорошо, — шепчет она дрожащим голосом.

Пока они направляются к выходу, я не могу перестать думать, что Джиа заслуживает знать правду о смерти своего отца, но сейчас не время. Марко взял на себя ответственность присматривать за ней, и я верю, что он это сделает.

Я оглядываю комнату и вижу семью, которую создал мой отец. Не только его потомки, но и капо, солдаты и даже семья человека, за которого вышла замуж Амелия. Никто из них не колебался прийти мне на помощь, когда женщина, которую я люблю, оказалась в опасности. Когда один из нас был ранен, они сидели бок о бок с нами, и ждали новостей.

Возможно, мой отец и создал эту семью, но сейчас ею управляю я, и каждый из этих людей, присутствующих здесь сегодня вечером, доказал, что мне не нужен ужин или что-то еще, чтобы закрепить за собой свой статус. Они уже преданны мне.

Глава 34

Две недели спустя

Каждое окно старого дома отражает разные воспоминания. Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоить назревающую внутри меня бурю, и свежий воздух обжигает легкие. Мои пальцы скользят по краям вывески во дворе с надписью «Продается».

— Винсент? — голос Евы звучит мягко и нерешительно, — ты уверен, что хочешь? Тебе не обязательно это делать.

Она подходит ближе, ее беспокойство окутывает меня, словно одеяло.

— Это всего лишь дом, — говорю я, пожимая плечами.

— Но всё же, с этим местом связано много прекрасных воспоминаний.

Я вздыхаю, прежде чем повернуться и взять Еву на руки. Она наклоняется ко мне, и нежный ветерок щекочет наши тела.

— В этом месте есть столько воспоминаний, которые я предпочел бы забыть.

Руки Евы скользят по моей спине, сжимая ткань моей рубашки. Я вижу, что она обеспокоена тем, будто я совершаю ошибку. Я не знаю, как убедить ее, что этот дом на берегу был мечтой моего отца, а не моей. У меня есть всё, о чем я когда-либо мечтал или хотел, — прямо здесь, в моих руках.

Я стискиваю ее крепче, желая передать своими прикосновениями то, что мне трудно передать словами.

— Ева, иногда историю невозможно переписать, — шепчу я ей на ухо, и мой голос полон сожаления и решимости, — но я бы предпочел вместе писать наше собственное будущее, чем застрять в прошлом.

Она слегка отстраняется, ища в моем лице ответы на свои вопросы.

— Винсент, я хочу быть с тобой, несмотря ни на что. Ты ведь знаешь это, верно?

— Да. Я знаю, что эта жизнь не всегда легка, но каждый божий день, что я дышу, я буду работать над тем, чтобы сделать твою жизнь как можно прекрасней.

— Как ты думаешь, полиция больше не будет задавать вопросы об Энтони? — спрашивает она, утыкаясь головой мне в грудь.

Из меня вырывается смешок.

— Ты скоро поймешь, что полиция никогда не перестает задавать вопросы. Если не об Энтони, то о чем-то другом.

— Разве тебе это не надоедает? Постоянное чувство страха и беспокойства.

— Но я не боюсь и не беспокоюсь. Я знаю, тебе трудно это понять, но вся моя жизнь протекала в постоянном хаосе и неопределенности, поэтому меня трудно запутать или сбить с толку.

— Я не знаю, буду ли я когда-нибудь так же спокойна, как ты, в подобной ситуации, — признается она.

— Тебе и не обязательно, — уверяю я ее, — всё, что тебе нужно сделать, это поверить, что я не остановлюсь ни перед чем, чтобы защитить тебя.

Я беру Еву за руку и тяну ее к крыльцу, усаживаясь в кресло, я тяну ее к себе на колени.

— Это действительно красивое место, как-то жалко его продавать, — говорит Ева, оглядывая дом.

— Оно прекрасно, но если нам нужно место на побережье, я хочу выбрать дом вместе. Место, которое станет нашей мечтой и частью нашей истории. Я готов оставить своего отца и всю ложь, которую он хранил в прошлом.

Ева ерзает у меня на коленях, и по тому, что она избегает зрительного контакта, я могу сказать, что она что-то скрывает.

— Что-то не так?

Она закусывает губу, глядя на меня с опаской в глазах.

— Джиа не открыла мне дверь, когда я пыталась навестить ее, — говорит она.

Я качаю головой.

— Мне бы хотелось сказать ей правду, но эта ложь необходима для того, чтобы защитить нас.

— Она думает, что убила своего отца, Винсент. Марко говорит, что она в такой депрессии, что даже не выходит из дома.

— Она справится с этим.

— А что, если нет?

— Джиа сильная. В конце концов она оправится, но я не могу рисковать, рассказав ей правду о той ночи.

Пальцы Евы сжимают мои, когда она смотрит мне в глаза, ища утешения.

— Я не понимаю. Почему ты не хочешь рассказать ей? Энтони предал семью. Все поймут, почему ты сделал то, что сделал.