По мере продвижения я вижу, что она хочет сказать что-то еще.

— Что?

Она вздыхает и качает головой.

— Я просто хочу, чтобы ты знал, если ты захочешь когда-нибудь поговорить о том, что случилось с твоими родителями…

Я оборвал ее немного резче, чем собирался.

— Мне особо нечего сказать, Джиа. Моя семья… — из меня вырывается горький смешок, — они были лжецами. Большую часть того, что я знал, во что я верил… оказалось неправдой. Но нет смысла ворошить прошлое.

Ее рот открывается, затем закрывается и я понимаю, что она не может сформулировать ответ. Ей хочется спросить, углубиться в тени моего наследия, но она воздерживается.

— Хорошо, — ее нежный голос, словно успокаивающий бальзам для моей резкости.

Мы подходим к балкону в главной спальне. Ночной воздух освежает, а звезды отражаются на поверхности воды.

— Это потрясающе, — говорит Джиа с длинным выдохом.

В тот момент, когда она была рядом со мной, я почти верю в то, что этот дом может снова стать убежищем для нашей семьи, фундаментом для еще не написанного будущего, — местом, не затронутым грехами семьи Кинг.

— Мой отец купил это место, потому что… ну, когда мы подросли, он хотел, чтобы нам было куда сбежать. Отдохнуть от обязательств, от жизни, я полагаю, — я неопределенно жестикулирую, пытаясь охватить нечто большее, чем окружающее нас пространство.

— Похоже, его это волновало… сильно.

Джиа понятия не имеет, насколько сильно она ошибается насчет моего отца. Он был готов натравить нас с сестрой друг на друга в попытке решить, кто будет из нас достойнее занять его место. Он не был тем любящим отцом, каким его считали многие люди. Мы с Амелией поняли то, чего большинство людей никогда не сможет понять, — насколько он был расчетлив.

— Празднование Рождества здесь было священной традицией, — я продолжаю, предпочитая игнорировать плохие воспоминания о моем детстве, — вся наша семья собиралась под одной крышей.

Мой голос затихает, когда я понимаю, насколько чуждыми кажутся эти воспоминания. Как будто это происходило в другой жизни и не со мной.

— Может быть, мы могли бы возобновить эту традицию, — тихо предлагает Джиа, встречаясь со мной взглядом полным надежды, — я бы хотела пригласить Амелию и ее мужа на праздники. Объединить семьи, понимаешь?

Насмешка вырывается из меня прежде, чем я успеваю ее сдержать. Идея абсурдна — две семьи, связанные кровью и предательством, сидят за обеденным столом, как будто нет ничего проще.

— Джиа, это так наивно звучит. Ивановы и Кинги сидят вокруг елки? Что-то запредельное, мы же не в сказке.

Она не вздрагивает и не отступает.

— Ну, тогда, наверное, я предпочитаю жить в сказке. Мы всегда были близки с семьей моей мамы, пока она не заболела. Я скучаю по своим кузенам и дому, полностью наполненному членами моей семьи.

Серьезность в ее глазах ослабляет мой цинизм, хотя я с ним борюсь.

Она задумчиво смотрит на воду, держась за перила, а затем бросает взгляд в сторону горизонта.

— Здесь мы можем оставить новые воспоминания и положить начало нашим собственным традициям, — добавляет она.

— Значит, ты всё еще думаешь, что хочешь заключить этот брак? — спрашиваю я и, чувствуя ее оптимизм, который притягивает меня, словно магнит, подхожу ближе.

— Любой знает, что ты всегда стараешься быть хорошим человеком, и я верю, что ты так же постараешься стать хорошим мужем, — она поворачивается ко мне, и в ее хрупких чертах отражается решимость, — и, честно говоря, меня взволновала идея попытаться построить что-то другое, что-то лучшее.

— Надеюсь, ты понимаешь, что в нашем мире, как бы я ни старался быть хорошим человеком, но время от времени мне придется совершать ужасные вещи, — напоминаю я ей.

Она качает головой.

— Если то, ты будешь делать это ради защиты семьи, то я не посчитаю это чем-то ужасным.

— Ух ты… — я не часто слышу подобную точку зрения, — так ты по жизни оптимист?

— Какой смысл быть кем-то другим? Ты получишь от этой жизни столько, сколько готов в нее вложить. Я вижу, как много значит для тебя то, что построил твой отец, и мне очень приятно стать частью этого.

Я провожу ее обратно в спальню, а затем предлагаю спуститься в гостиную, где собираюсь разжечь камин.

— Звучит идеально, — отвечает она.

Оказавшись в гостиной, я быстро разжигаю огонь, прежде чем занять место рядом с ней на кожаном диване. Я смотрю на Джию, ее взгляд выглядит невероятно мягко в свете камина.

Глядя на свои руки, сжатые на коленях, я говорю то, что тяготило меня весь вечер.

— Если мы действительно хотим, чтобы эта договоренность сработала, я знаю, что должен быть готов открыться тебе.

— Ты не обязан, — уверяет она меня.

— Я знаю, это не обязательно, — продолжаю я, — но ты имеешь право знать, за кого выходишь замуж. Ты можешь спрашивать меня обо всем, что захочешь.

— Даже о том, — она закусывает губу, — что случилось с твоими родителями?

— Что случилось…? — повторяю я, пытаясь растянуть время. Мое сердце гулко стучит о ребра, словно неустанное напоминание о секретах, которые я храню, и о том, что я никогда не смогу поделиться ими с Джией, даже после того, как она станет моей женой, — что ты слышала о той ночи?

— Мой отец рассказывал, что Эдвард заболел, но никому об этом не сообщил. Он не хотел, чтобы люди узнали, что у него рак, поэтому, когда он узнал, что летальный исход неизбежен, он решил уйти на своих условиях. Когда Изабелла нашла его, она была настолько охвачена горем, что тоже покончила с собой.

Пока Джиа рассказывает ложную историю, которой мы с Амелией поделились с миром, я вижу, как ее глаза ищут в моих подтверждение или опровержение.

Правда в том, что мой отец никогда не болел, а Изабелла убила его. Она бы убила и Амелию, и меня, если бы я не убил ее первым. Только те, кто был там той ночью, знают, что на самом деле произошло, и если наша семья хочет оставаться в безопасности, истории нужно оставаться именно такой.

— Это ложь… — вылетают из моего рта слова.

— Ложь…? — повторяет Джиа, широко раскрыв глаза, услышав серьезность моего признания.

Тяжесть откровения повисает в воздухе между нами. Мое сердце пропускает несколько ударов, когда я заглядываю в глаза Джии и вижу в них беспокойство от осознания моих слов.

— Винсент? — с нажимом спрашивает она, — что ты имеешь в виду, говоря, что это ложь?

Вот он. Момент, когда я могу начать новую жизнь с Джией. Рассказать ей правду о том, что произошло той ночью, о том, как Ева помогла нам всё скрыть. Я открываю рот, не зная, что сказать, не совсем понимая, что собираюсь сказать.

— Амелия и я, мы узнали правду незадолго… до того, как всё произошло той ночью, — я делаю глубокий вдох, готовясь к потоку эмоций, которые непременно испытаю, — Изабелла не наша мать.

— Что? — Джиа тяжело дышит, ее шок очевиден.

— Она не была нашей биологической матерью, — я внимательно наблюдаю за ее реакцией, — мою настоящую мать убили Ивановы в отместку за то, что моя семья сделала с их семьей. Мой отец вырос без матери, и он не мог вынести мысли, что мы вырастем так же, как он. Поэтому он женился на Изабелле, подруге семьи. Мы были так молоды, что она стала единственной матерью, которую мы с Амелией когда-либо знали. Они решили никогда и ни за что не говорить нам правду.

Джия прикрывает рот рукой, ее глаза широко раскрыты от шока.

— О, Винсент, — шепчет она, и ее слова наполнены сочувствием, — вы узнали это, а потом вам пришлось иметь дело с его смертью.

— Именно, — отвечаю я, и горечь многих лет лжи обжигает мой язык, — я предполагаю, что некоторые из его капо, которые служили дольше всех, знали правду, например, твой отец и Бруно. Но нам никто ни слова не сказал.

— Не могу поверить, что ты никогда об этом не догадывался, — отвечает Джиа.

Я качаю головой.

— Может быть, мы не хотели видеть правду, я не знаю. Но именно поэтому, если мы с тобой решим пожениться, я хочу начать с тобой всё заново, Джиа. Никакой лжи, никаких секретов, — ложь исходит от меня легко.