Один из них брызнул из спинных спиц в Брассику, окатив её сапоги.

— Ой кошмар! — закричала девушка, прыгая в ужасе от кислоты. Маркус потянул остальных вниз.

— Живо, бегом! — проорал он, толкая Рудольфа вниз; священник потянул за собой Атропу.

Ядозубы преследовали их, скрипя когтями на лапах об каменный пол и неточно метая в людей едкую смесь. Брассика шла позади, изредка поворачивалась, чтобы пустить костяное копье в чудовищ.

Наконец, первый из них истощил свое здоровье от ран, споткнулся и повалился в ущелье. Следующий за ним ядозуб как бы в отместку мгновенно метнул яд в грудь девушки.

Она попыталась закричать, но её голос резко заглушил Маркус своей рукой: «Нельзя, чтобы нас услышали».

— Погоди-ка, — шепнула Брассика. — Кажется, я поняла: на меня не действует яд.

— Да ты отравилась уже. Бегом вниз!

— Я поняла! Поняла!

Брассика оттолкнулась от объятий Маркуса. Ядозуб прицелился и выбросил очередную струю едкой жижи. Брызгами задело всё тело девушки. Ни следа ожогов, ни проявления боли.

Рудольф немо наблюдал за двоицей, боясь потерять и друга, и субъект своей страсти. Но у девушки внезапно, прямо из-под куртки, выросли два кожаных крыла.

— О боги, — пролепетал Маркус, в страхе прижавшись к выдолбленной стене.

— Что происходит? Брассика? Ты чудовище?! — воскликнул Рудольф. За ним Атропа опасливо заглянула через плечо, пытаясь узнать, что происходит.

Крылья хлопнули, расправившись полностью. Не такие большие, всего в полтора локтя, но страшные, как у древней рептилии.

Брассика взяла жезл с головой рубиновой змеи и неритмично произнесла длинную фразу. Обычно все её заклятья имели ладное звучание, но это получилось скомканным. Сказанное материализовалось: из клыкастой головы брызнул поток зелёной гадости, светящейся и шипящей.

Ядозуб, видимо, не был готов к встречной атаке ядом — его обожгло целиком, а спинные железы вспыхнули огоньком, как свечи; он упал на ступени и загорелся целиком. Третий ядозуб, последний из оставшихся, то ли испугался, то ли ощутил непобедимость врага, но решил вернуться назад.

Всё затихло. Снизу и сверху не наблюдались посторонние движения.

— Что ты такое?! — голос Маркуса звучал дрожью.

— Я Брассика из Эйны, — заулыбалась девушка. Крылья за её спиной ритмично шевелились. — Забыл, чудик?

Рудольф яростно взмолился.

В самом низу цитадели находилась стража из еретиков Тёмной церкви. Они поначалу не придали особого значения приближающимся — шедшие впереди вели себя спокойно, будто свои.

— Да прибудет с вами Дрекавац! — привествовал один из них.

В ответ им прилетели капли яда. Обоих настиг мгновенный паралич. Всё остальное довершили Маркус и Рудольф.

— И эти братцы тут, — удивилась Атропа.

— Никакие они нам не братцы, — воспротивилась Брассика. Её крылья, аккуратно сложенные, слегка покачивались в такт её дыханию. Жезл змеи всё больше наполнялся отравляющим зелёным светом. — Мы даже не знаем, как обстоят дела у моих друзей в Эйне. Может, эти нелюди уже всех перебили? Таких можно не жалеть.

«От воинственности до бесчеловечности — один шаг, не больше», подумал Рудольф.

— Сейчас не время для печали, — отрезал Маркус. — Папаша, как ты? Опять притих. Уж не он самый на тебя давит?

Рудольф сказал, что с ним всё в порядке, но лицо выдало в нём плохо спрятанный страх. Его старческие руки тряслись.

Священник знал о магическом морфинге: долгое познание закрытых (или все-таки запрещенных?) искусств приводит к изменению не только состояния головы, но и тела. Человеческое существо подверженно тлетворным влияниям извне. Церковь всегда требовала соответствующего отношения к магическим новшествам — такие вещи считались безбожными и нарушающими заветы добрых богов. Священники никогда не пускали в божий дом представителей магической гильдии, у которых явственно обнаруживалась чужеродная инаковость от остальных прихожан.

У мага мог вырасти рог, например. Или крылья, как это случилось у Брассики. Или шипы на руках. У кого-то из спины росли диковинные ветви, а кому-то вместо ног доставался левитатор…

Некоторые пытались смягчить догматику. Искали в морфинге знак божьей милости или избранности. Но иерархи остались непреклонными — человеческое создание незыблемое от возникновения, заключенное раз и навсегда в один и тот же органический обряд, так велели боги — жители Абсолюта.

Рудольфа страсть обрела крылья. Как отвратительно. Юное тело, полное очарования, разошлось в змеиной природной дерзости. Да, это именно дерзость. Дерзновение богам. Сердце священника стучало быстро: «Что же, кому теперь служить, кого любить и ненавидеть? Кто добр к людям, а кто зол? Я запутался, я страшно запутался, я не понимаю, древние законы попраны, а новых просто нет!»

— Рудольф, нам пора идти, — Маркус пригласил внутрь.

«Иду, иду я, — кивком ответил ему Рудольф, а сам задумался. — Но в правильном ли направлении? Не запретна ли моя любовь к этой деве? Не запретна ли она сама? Она — чудовище? Или я чудовище, посягнув на верность демону? Господи, почему же ты не бросишь теплый луч на мое уродство?»

Внутренне цитадель выглядела гораздо лучше, чем снаружи. Под лунным светом внешний ансамбль магической башни был испещрен глубокими трещинами, развалами кладки и побитыми оконцами; изнутри всё выглядело более чем целым, но только наклоненным вбок. Крен был небольшой, но в некоторых местах приходилось опираться об что-нибудь.

Своды казались крепкими, в коридорах тлели факелы, изредка сверкали ночные кристаллы, прямо как в академии магии. Множество лестниц вели на самый верх. Каждый этаж наполнен древнейшими свитками в каменных ячейках, но ничего кроме пергамена на глаза не попадалось.

Если замок магов Эйны поражал своей статностью и гордостью, то провалившаяся башня в Выше как будто бы скромно напоминала о необходимости умерить пыл, когда в твоих руках сосредоточена всесокрушающая мощь.

Четверо старались быть осторожными: скрытность поможет не привлечь грозного врага. Рудольф заметил, что всюду лежали брошенными кирки и лопаты, тачки и лампы-налобники из свиных свечей. Видимо, копали с нескольких сторон, чтобы добраться до депозитария.

Стражу расставили по-глупому: она была рассредоточено редко, как правило по одному на коридор; все до единого еретики. Действовать приходилось жестко: Брассика парализовала ядом еретика, а Маркус убивал быстрым ударом. Атропа следила ушами, ощущая близкое присутствие живого, и выдавала направление.

Двигаясь малым шагом вверх, четверо пробовали найти хоть какой-нибудь знак или подсказку. Поиски казались безнадежными, но никто не говорил об этом прямо; Рудольф старался поддерживать тихим напутствующим словом, в которое сам не верил, но ему изредка мерещилось, что это не он говорит, а кто-то другой, кто-то вторгающийся в чертоги его разума. Дрекавац ли это? Или наконец-то услышали добрые боги его мольбу о помощи?

— Посмотри ещё раз на листок, — Атропа указала Брассике на сверток, который передал ей директор Ларс.

— Ну что ты хочешь там увидеть?

— Не я, а ты. Тебе виднее, что в ваших потемках творилось!

— Тише вы, — пригрозил Маркус.

Он пытался выяснить, кто наверху.

— Друг мой, мне мерещится? — спросил Маркус у Рудольф. — Скажи мне, что у меня помутнение рассудка.

Священник взглянул на верхний балкон. У окончания винтовой лестницы стояли гоблинши-амазонки.

— Неужели они заодно? — прошептал в страхе Рудольф.

— Не знаю. Похоже, что так.

— Как люди могут соединяться в союзе с отродьем, с настоящим злом? Разве еретики не могли заметить, как наверху сидят гоблины?

— Могут. Могут, и ещё как, дражайший вы наш отец, — рыцарь многозначительно взглянул на священника. Рудольф испытал стыд, прочитав во взгляде порицание собственных поступков.

К ним подкралась Брассика.

— Мне кажется, что этот рисунок — схема башни сверху, а не какой-нибудь рунический артефакт.