— Буду краток: надеюсь на встречу, — сказал Часлав.

— Я уверена, что она состоится. И даже в самое ближайшее время. Грядет буря.

Часлав испуганно посмотрел на неё. «Ох, зря я так, сейчас он подумает, что я наколдовала!», — расстроилась Брассика.

— Береги себя, — Часлав сделал едва заметный поклон и немедля покинул торговый караван.

Добравшись до Эйны вместе с караваном, Брассика попросила дойти вместе в Академию магии, и там уже разойтись. Но Атропа грубо отказала ей: «Я же исполнила свою клятву? Теперь я должна быть свободной. Отпусти меня — я нужна детям».

Томление в тюремной камере, сплошь сделанной из камня и металла, довело женщину до отчаяния. Всю дорогу ноги несли её самостоятельно, из уст не вышло ни звука. Лишь при первой после тюремной разлуки она кратко обмолвилась:

— Как ты? — спросила тогда Брассика.

— Никак, — холодно ответила Атропа.

Как много потеряно времени. Сколько дней ушло на путешествие? И что теперь с детьми? Причуды в Данаре заставили её усомниться в победе над королевой гоблинов. Атропа чувствовала себя предательницей, а то и дурой, польстившейся на увещевания бродяг, случайно забредших в её таверну.

Брассике ничего не оставалось, кроме как выдать оставшуюся денежную долю из копилки беса-торгаша. С этой целью они направились в купеческий район.

Бес, сидевший на улице под навесом, крайне неохотно достал из своего сундука кошель с золотом: «Помилуйте, за что? Последнюю заначку отбирают! Неужели так срочно понадобились деньги? Спасите от разорения, прошу»

— Тише ты, не реви, — замахнулась на него Брассика.

Бес сразу же утих.

— Помилуйте, — повторил он, — оставьте хоть сотню-две монет, ну пожалуйста. Разве так можно грабить?

— Да что с тобой? Кто тебя ограбил?

Бес в слезах рассказал последние новости. Среди горожан бродит слух, будто некая молодая колдунья, собрав с собой небольшое войско, отважилась захватить трон королевы гоблинов из Бриллиантового леса. Никто не знает, получилось ли у колдуньи исполнить задуманное, но уже неделю мистический путь оказался закрытым для всего сказочного бестиария и магов.

— Ни войти, ни выйти. Тьма! Мы пропали. Что теперь делать? Слышал, будто некоторые застряли между небом и землёй, блуждают в чистилище и помощи ждут. Я не кошка, девять жизней не имею, поэтому ни за что не отправлюсь в Абсолют за вашими вещицами. Хоть убейте, а не забирайте у меня последние деньги.

— Тебе не нужно искать в моем хранилище вещи. Просто отдай мое золото, что я припрятала у тебя на прошлой неделе.

— А-а-а… Интересно. Хорошо.

Бес-торгаш, поняв, что ему не нужно отправляться в Абсолют, расправил мелкие крылышки.

— Кстати, вы мне двести золотых должны.

— Чего? — возмутилась Брассика.

Бес-торгаш погладил свои рога на голове.

— Ну, миленькая барышня, из-за рисков услуги дорожают. Как уж не знать о таких важных мелочах?

— Дитя ты дьявольское, прибить бы тебя тут за проделки! — на этот раз нахальством беса возмутился священник. Атропа приметила, что в отличие от девушки, демон торговли совсем не боялся отца Рудольфа. Напротив, мелковатый бесенок испытующе на него глядел, выпучив свой глаз.

— Порядки вам известны, люди добрые. А мне по природе дано проказничать, мошенничать и чревоугодничать. Кхе.

Расплатившись c Атропой, Брассика пожелала, чтобы она посетила её в академии. Поразмыслив, трактирщица ответила согласием: «Как только вернусь к детям, непременно встречусь с тобой».

Девушка встала перед Атропой, положив свою руку на её, и произнесла:

— Я, Брассика из рода Крич, своими словами и при свидетелях подтверждаю, что Атропа… эм… из рода… нет, не так. Атропа, урожденная Даймонд, исполнила обет. Отныне эта женщина свободна.

— Подтверждаю, — сказал Рудольф.

— Подтверждаю слова, — произнес Маркус.

Атропа получила большое облегчение. Не скрывая волнения, она глубоко вздохнула и сделала поклон. Затем, подойдя к священнику, женщина сказала: «А ты пойдешь со мной. Проводишь до вашей церкви».

— Пойдем, — согласился Рудольф.

Народ остроухих знал Эйну с древних времен. Когда-то давно это место представляло собой песчаный нанос, расположенный у реки. Ничего не росло в этой почве, а поверхность камней и деревьев часто покрывало черной хворью, от которой спасало только солнце.

Но появились первые люди, основатели поселений. Будучи колонистами, чей удел покорение новых земель, они принялись строить. Сперва появился замок, затем возвысился небольшой храм. Дома, коробчатые, в черепице, прямые, обложенные каменной мостовой, стояли аккуратной линией. Всё строилось в камне, дерево как материал не любили, в отличие от Данара, Ладьи ходили по реке, привозя с собой груз, зерно и драгоценные камни, столь желанные, сколь и порочные для сердца остроухого.

Остроухим не нравилось в городе категорически всё. И людей они признавали сородичами с натяжкой, несмотря на внешнюю общность и способность к языку, чему, например, всё никак не могли научиться гоблины и орки. Город, тем временем, рос, увеличивал свои пределы, ширились его улицы с мастерскими цехами и купеческими складами, а торговцы всё чаще посещали селения остроухих; затем появился Данар, город ещё более жадный до золота и владычества, а после люди захватили святую Шуму, первый и священный город остроухих. На его месте возник Выш, окончивший судьбу так же трагично, как и Шума.

Остроухие, в отличие от людей, не желали строить границы. Они довольствовались текучестью природных сил. Если горы огородили эту землю — значит, так тому и быть. Если река протекла вдоль лесов, то чистая вода будет пограничной межой между семьями. Природа жива, движима, её дети всюду, и даже камень без души нарочно падает со скалы. Людям это никогда не нравилось — спокойному ладу остроухих они предпочитали владычество, ибо им казалось, что так достигается порядок.

Эйна, в отличие от двух остальных городов, среди братьев и сестер Атропы прославилась относительным благоразумием. Возможно, тому причина трудолюбие и книги. Или школа магии, отличавшаяся стремлением угомонить людские страсти. Люди в Эйне охотно перенимали чужие знания, к культуре обращались с интересом, в отличие от Данара, где в избытке были сладострастные увеселительные карнавалы, а к труду относились с известным презрением. Потому торговцы из Эйны могли посещать поселения остроухих, а соседние вышинцы и данарцы — нет.

Атропа шла за Рудольфом. Он был не в своей рясе, всё в той же тунике, приготовленной к бою с королевой. Сопротивление уличной толпы приходилось преодолевать с большим усилием. Народ свистел, покрикивал, выглядел взбудораженным, шел куда-то вглубь, в самый центр Эйны; было много лиц с опасливо-безумным взглядом, глаза таращились на прохожих. Церковь находилась рядом с ратушей, по словам Рудольфа, идти было минут десять, но женщина всё сильнее заражалась страхом.

— Где мои дети? — Атропа в недоумении смотрела на покрасневшего отца Иону. Священник хлопал глазами, как будто он и сам взбудоражен их отсутствием.

Детей в церкви не было. Едва пройдя через ворота, Атропа принялась звать Мику и Любу. Навстречу вышли монахи, с озабоченным видом они предостерегающе махали рукой: «Тише-тише, храм божий, не шуми»

Но женщина не унималась. Её душу рвало. Геройское безрассудство, питавшееся отчаянием последних дней в Бриллиантовом лесу, когда гоблины осмелились нападать на таверну почти каждый день, поначалу сменилось бурной надеждой на долгожданный конец. Она жива! Она будет жить, и будут жить её дети — в мире, в ладе с природой! Затем неожиданная тюрьма. Страх. Боль. Везде камень, металл, и ни одного живого существа, только надзиратель, знавший три фразы «не знаю», «ешь» и «жди». Когда их выпустили на волю, Атропа хотела шлепнуть по щеке девушке, которой дала обет, но сочла такое поведение глупым. Поэтому она заговорщически просила как можно скорее попасть в Эйну.