Когда открыл калитку и вошел во двор, меня встретил аромат жарящейся рыбы, от которого заурчал живот, напоминая, что я забыл пообедать. Дед Иван сидел в кресле на веранде, закрывшись газетой.

— Добрый день! — поздоровался с ним я.

Он опустил газету, разинул беззубый рот и прищурился, силясь меня вспомнить.

— Алеша? — прошамкал он. — Ты надолго?

В прошлый раз он меня узнал, теперь же будто впервые видел. Не дай бог дожить до деменции! Это едва ли не страшнее, чем оказаться парализованным.

— Есть кто дома? — крикнул я в открытое окно.

Дверь распахнулась, обдав меня рыбьим духом, и на мне повисла Светка, получила жвачку и ускакала с криком:

— Павлик приехал! Ура! Теть Лида, Павлик приехал! Смотрите, какая наклейка!

Тетя Лида? Она здесь?

Мне навстречу приковыляла, держась за стену, бабушка Марфа и прошептала:

— Павлик, проходи. Ты прости, нездоровится мне. — Она потерла грудь. — Ежели б не Лидочка, не знаю, чего делали бы. Прилягу я.

Она пошатнулась, я подхватил ее и провел в спальню, где пахло плесенью и стариками, помог прилечь. Прибежала Светка и за руку утащила меня на кухню, где Лидия нарезала зелень, а в сковородке скворчала рыба.

— Здравствуй! — улыбнулась она. — Я пеленгаса жарю, а еще есть суп с курицей. Будешь?

— Не откажусь, — ответил я, выставляя на стол купленное. — Что с бабушкой?

— Стенокардия. Врач приходил, таблетки выписал. Сказал — возраст, ничего не поделать. Я помогаю, вот.

Одинокая женщина светилась от счастья, чувствуя себя нужной. Света вертелась вокруг нее, хвасталась:

— Я помогала! Картошку чистила! И пельмени лепила. Сама! И вареники с творогом!

— Ты — молодец, хозяюшка. А Ванька где?

— Бузе помогает, воду носит, — ответила Лидия, переворачивая куски рыбы в сковородке. — О, почти готово. Пять минут — и можно есть.

Я глянул на часы: здесь мне можно пробыть не более пятнадцати минут. Накатило волнение. А вдруг Каналья не приедет к платану? А вдруг никто не придет сбывать фундук? А вдруг…

— Спасибо вам огромное за помощь, тетя Лида, — сказал я.

— Это тебе спасибо! — поблагодарила она. — Святое дело делаешь.

Определив продукты в холодильник, она положила мне в тарелку кусок пеленгаса, на который я сразу же налетел.

— У меня дела, я ненадолго… — проговорил я, прожевав.

— Пашка! — Светка так крепко меня обняла, что дыхание сбилось. — Покатай на мопеде!

Освобождаясь из тисков ее рук, я ответил:

— Надо деньги зарабатывать, в другой раз.

Распрощавшись с ними, я поехал в свое село, думая о том, как все хорошо сложилось: Лидии нужна семья и кров, детям — заботливый опекун и крыша над головой, старикам, у которых есть большой дом — помощь и внимание. Отличный получился симбиоз! Без Лидии старики бы не справились с детьми, а так все присмотрены.

Домой я попал без двадцати пять, навстречу выбежал возбужденный Борис, показал картонку с надписью «Принимаем орехи» и воскликнул:

— Ну ты че, готов?

— Всегда готов! — отозвался я, вытащил из ящика десять тысяч, подумал немного и взял еще столько же — ну а вдруг как попрет народ?

Еще бы самому верить в то, что сказал. Как каждый раз на пороге нового, было стремно.

Из кухни выглянула взволнованная мама, вытирающая тарелку полотенцем.

— Опять ты авантюру затеял! А вдруг тебя ограбят? Может, пойти с тобой и подстраховать?

— Там будет дядя Леша, бабушкин сосед, он огромный и грозный.

— Осторожнее там. Я за тебя волнуюсь!

— Можно с тобой? — спросил Борис.

— Ну что за вопрос! Конечно.

— Наши тоже хотят, и они придут — посмотреть и поддержать, — сказал брат, и вообще стремно стало.

Вдруг никто не придет сдавать орехи, и мы с Канальей простоим до темноты, как идиоты? Вдруг фундука нанесут столько, что денег не хватит расплатиться? Опять долбанное «вдруг»! Пятнадцать минут, и все будет ясно.

Я взял несколько мешков из мешковины, скрутил и сунул в рюкзак, туда же отправились похожие на термометр весы с крючком. Уселся на мопед, посадив Бориса на багажник, и неторопливо поехал к платану, чтобы на месте быть немного раньше.

Прифрантованный Каналья уже ходил туда-сюда, он так привык к протезу, что почти не хромал. Повернулся на звук мотора. Спешившись, мы пожали друг другу руки, Борис установил картонку, что-то бормоча себе под нос.

— Что-то нет ажиотажа, — оглядевшись, сказал Каналья. — Сколько времени?

Мне подумалось, что бывший алкаш умер, на его место пришел другой человек: высокий, подтянутый, в белоснежной рубахе и черных брюках.

— Еще десять минут, — ответил Борис и отошел в сторонку, будто он не с нами.

Каналья указал на пригорок за мостом, с которого спускался мужик с мешком, а сам сместился к картонке с надписью «Принимаем орехи».

— О, кажется, первый клиент!

Мужик поравнялся с нами и потопал дальше.

— От блин! — возмутился Борис, а я спросил у Канальи:

— Интересно, хоть звонили бабушке по моему объявлению?

— Эльза Марковна говорит, что да, — сказал Каналья.

Зря я опасался, что денег не хватит. Хоть что-то бы принесли! На пригорке появились Илья с Яном и Гаечка, я развел руками, и тут возле нас остановился очкастый мужик на велике, поправил клетчатую кепку. Спешился, снял рюкзак и вытащил авоську, полную крупного фундука — сразу видно, что со своего огорода, лесной обычно мельче.

— Дешевле, чем за четыреста, не продам, — припечатал он.

Я отдал Каналье весы, тот прицепил на крюк авоську и заключил:

— Четыре с половиной килограмма!

— Должно быть больше! — возмутился продавец.

Ручные весы обычно давали погрешность, наши, насколько помню со времени торговли ставридой, тоже врали, но в плюс. Каналья молча достал вторые весы, они показали немного меньше.

— Вы специально так сделали! Знаю я вас! — проворчал он.

— Если не согласны, давайте взвесим товар на весах в магазине. Борис, проводишь, посмотришь?

Брат кивнул. Мужик сразу поубавил пыл и проворчал:

— Так за сколько возьмешь?

— Тысяча восемьсот за все, — объявил я. — Но прежде надо проверить ваш товар.

— Зачем это? Как это? — насторожился он, косясь на авоську в руках огромного Канальи — боится, что украдем, что ли?

— Я разобью три ореха. Надо убедиться, что они не прошлогодние, не лежалые, внутри не пустые.

— А за разбитые кто заплатит? — возмутился мужик.

Рука потянулась к лицу, но я остановил ее и просто проигнорировал тупую реплику. Все хорошенько перемешав, выудил три ореха из авоськи, и вдруг до меня дошло, что молоток-то я и не взял! Пришлось поднимать обломок кирпича, бить орехи им. Они оказались свежими, плотными, без плесени.

Пока отсчитывал вредному мужику его заработок, подъехал оранжевый «Запорожец». Совершенно лысый, похожий на грифа дедок вытащил целый мешок лесного ореха. Судя по цвету, прошлогоднего. Я разбил несколько штук. Из десяти только три оказались полными.

Каналья развел руками:

— Извини, отец.

Дед тяжело вздохнул. На него напустился пересчитывающий выручку очкарик:

— И как не стыдно? На что рассчитывал?

— Да как-то… не проверил, — извиняющимся тоном проговорил дед и поволок мешок обратно к машине.

На его место встала полная пожилая женщина, расстегнула клетчатую потертую сумку, наполовину заполненную лесным орехом, похвасталась:

— Не зря, видать, вчера весь день с внуком лазали!

— За мелкий — двести рублей, — сразу предупредил я.

— Где ж он мелкий-то? — возмутилась она.

Каналья сразу показал фундук, что привез очкарик и, объяснил, будто бы извиняясь:

— По четыреста вот такой берем.

Тетка погрустнела и махнула рукой.

— Ладно. Сколько тут? Вместе с сумкой отдам.

— Сперва проверьте! — проворчал мужик, который неожиданно принял нашу сторону и стал докапываться к продавцам.

Я расстегнул сумку и заметил, что орехи разного цвета: есть коричнево-песочные, а есть зеленоватые. Причем песочных где-то половина, и они похожи на старые. Вспомнилось, как сам собирал лесной фундук, и частенько палые были пустыми. Потому выбрал пять светлых и пять темных, разбил их, и оказалось, что все те, что показались лежалыми, либо пустые, либо гнилые.