Завидев нового клиента, деда, принесшего медали, валютчик сместился к нему, а я отошел в сторону, размышляя, как найти сирот, когда осталось так мало времени до тренировки. Покатил мопед через торговые ряды к плитам, где мы обычно встречались.

На плитах спал бомж, подстелив под себя газету. Второй заснул на земле, мычал, сучил ногами, а под ним растекалась лужа, источая острый аммиачный запах.

Хоть ори на всю округу: «Ваня! Света!»

Ну а что делать? Вдруг случилось что-то из ряда вон выходящее? Лучше минута позора, чем до пятницы мучиться неведением.

Но заставить себя орать, как базарная баба, я не смог, стало стыдно. Как ни убеждал себя, что окружающим плевать на орущего подростка, все равно решил просто решил обойти рынок по периметру, осмотреть парковки — вдруг Бузя, промышлявший мытьем машин, там?

Я не ошибся, увидев его полирующим зеленый «Москвич». Парнишка постарше вытирал лобовое стекло, отодвинув дворники. На меня они не обращали внимания, потому пришлось окликнуть Бузю. Он изменился лицом и рванул ко мне, что-то сказав напарнику.

По его виду я понял: таки да, что-то случилось, но задать вопрос не успел, Бузя крикнул на бегу:

— Баба Марфа того… померла!

Я остолбенел и спросил лишь сперва пару мгновений:

— Когда? Как?

— Вчера утром. Не встала. Ну, не проснулась. Дед по дому бродит, как дурак, в штаны навалил, говно по полу размазал. Светка давай бабу будить, а она холодная. Светка — орать. Шо делать, ваще не вдупляем. Мне — работать, малые ссутся… ну, боятся. — Он выругался.

Я тоже выругался. Представляю, что испытали дети! Опыт взрослого подсказал: звонить 02 и 03, но озвучить это я не успел, Бузя продолжил:

— Хорошо теть Лида пришла в два дня. Бабку увезли в морг. Завтра приедет ее дочь, нас выгонит.

И что теперь? Детям снова идти на улицу? Нет. Надо срочно искать им жилье. Еще тренировка… И Кабанов должен сказать, какую сумму кредиторы выставили его матери.

А что, если выкупить его дом? Внести недостающее и поселить там сирот с тетей Лидой? Нет, это влажные фантазии. Скорее всего, у меня не будет нужной суммы. А если и будет, я не могу вложить деньги в чужой дом и потерять все. Потом свое не заберешь и не докажешь, что вкладывал. А дом у них дорогой, тысяч пять баксов стоит, столько я разве что за год соберу.

Одно, блин, к одному!

— Тетя Лида сейчас где? — спросил я.

— За дедом смотрит, шоб не потерялся. Рулит там всем. Ночевать останется.

— Это хорошо. Мне сейчас надо домой, подумаю, что можно сделать.

Бузя пожал плечами.

— А шо ты можешь? Бабку-то не оживить. Ты когда приедешь?

Как-то даже обидно стало от этого «шо ты можешь». Да побольше некоторых взрослых!

— Сегодня к ночи или завтра после обеда, — пообещал я.

Наверное, все-таки ночью, надо с Лидией переговорить. Снять им квартиру или дом, это будет недорого и всем хорошо: и Лидии, и детям, к которым она привязалась.

У бабушки я так и не перекусил, потому купил по пирожку с мясом себе и Бузе, который не хотел меня отпускать и идти в дом, где случился покойник. Но не с собой же его тащить? У меня еще есть обязательства. Слишком много обязательств для четырнадцатилетнего парня.

Внезапно я ощутил всю тяжесть мира, упавшего мне на плечи. И так стало пусто, так одиноко, хоть вой. Никто мне в этом не поможет, и рассказать… Рассказать, конечно, есть кому, но откуда-то я знал, что нельзя.

Простившись с Бузей, я покатил к своим на базу. Итак, сперва — тренировка, потом — Кабанов, затем — позвонить деду. Нет, Кабанов, тренировка, дед. И лишь потом думать о новых проблемах. Но мысли все равно крутились в голове, как когда нельзя думать о белой лошади.

Лучше уж о ней. Или о белом гноме. Интересно, у кого еще кто был, о ком думать нельзя?

В итоге на базу я добрался ровно в шесть, ругнулся, вспомнив, что хотел купить конфет, чтобы отпраздновать Борину победу, спустил мопед в подвал.

Но ребята справились сами, каждый принес, что смог: кто-то — шарлотку, кто-то — компот, кто-то — конфеты, и стол был накрыт, все ждали меня и светились от предвкушения праздника. Все-таки русский дух живет в нас с детства: с юных лет ищем повод что-то отметить.

Из общей массы выделялся мрачный Кабанов, сидящий на диване и погруженный в себя. Я брякнулся рядом и спросил:

— Что?

Остальные с расспросами приставать не стали, наблюдали молча. А может, уже все знали.

— Две пятьсот баксов, — припечатал он и добавил: — Две — долг, пятьсот — проценты. Братки оценили наш дом в пять штук, предлагают две комнаты в общаге здесь или двушку в промзоне. На раздумья дали три дня, счетчик остановили на неделю.

— Ты понимаешь, что, если бы не афганцы, вы бы потеряли все? — сказал я, ощущая отвратительную беспомощность.

— Двушка в промзоне! — воскликнул Кабанов и сжал кулаки. — А две штуки взять негде!

— И мне негде, — вздохнул я.

К Новому году эти деньги должны заработаться, но нет столько времени.

— А если однушку здесь? — спросил я.

— Тут продается один отстой! И где мне спать? На балконе? На раскладушке в кухне? В общагу мать отказывается категорически.

— Пусть они вам деньгами отдадут, только долларами, а не рублями. А вы купите, что понравится, — предложил я.

— Не хотят, — проворчал Санек. — Или так, или — пошли вон на улицу.

— Думаю, афганцы договорятся, но придется им заплатить, — предположил я. — Если баксов двести — это ж не фатально? Подыщите плохонькую двушку в нормальном районе. Они и стоят в пределах двух тысяч.

— Если заплатить решалам, меньше останется! — воскликнул Кабанов. — Хватит на однушку. Ваще не знаю, что делать. Как теперь жить? — добавил он жалобно.

Вспомнилась квартира бабы Вали, которую наследники наверняка будут продавать. Да, однушка, но — с большим балконом, где можно оборудовать комнату и жить с весны до осени. Стоит такая полторы тысячи баксов, может даже меньше. Соображениями я поделился с Саньком, но новость не вызвала у него воодушевления.

— Заработаешь, немного добавишь, купишь двушку, — закончил я.

— Как я заработаю? — всплеснул руками Санек.

— Да перед Новым годом штуку баксов — легко. Давай потренируемся, и так уже выбиваемся из графика, и я расскажу как.

Поднявшись, я собрался скомандовать, чтобы все строились, но увидел плотного высокого парня с рюкзаком за плечами, идущего к нам широким шагом. Только когда он подошел поближе, я узнал в нем толстяка Тимофея.

— Привет, — пробормотал он, и все обернулись. — Не прогоните?

Превозмогая любопытство, тренировку я все-таки провел, и лишь потом, взмыленные и разгоряченные, вместо того, чтобы праздновать, мы окружили Тимофея, и я спросил:

— Так понял, что из дома ты сбежал.

— Да! — гордо ответил он. — Не хочу там жить и учиться с дебилами!

— Мужик! — улыбнулся Рамиль, припечатав кулак к ладони.

— А иначе было нельзя? — остудил я пыл Тимофея.

Он мотнул головой.

— Она хочет продавать нашу дачу. Считает, что вы на меня плохо повлияли. И наотрез отказывается меня переводить в другую школу. — Тим скривился и передразнил опекуншу: — Ехать двадцать минут! Ты под машину попадешь! Цыгане тебя утащат!

— Ну а ты? — спросила Саша, отправляя в рот конфету.

— Я сказал, что или перевод в другую школу и дача остается. — Тимофей инстинктивно потянулся к шарлотке, но опустил руку. — Или я ухожу.

— А она? — вытянул шею Ян.

— В истерику. Испортился я, управы на меня нет, что ни день, так драка. Через год мне поступать, а денег нет, сам я не поступлю, потому дачу она и продает. Но на самом деле — чтобы я не виделся с вами.

Он замолчал, налил себе компот и продолжил, сменив тон с воинственного на жалобный:

— Я правда пытался, но она меня тупо не слышит! Достало, что она со мной — как… как… С отсталым! Вот, сутки ехал. Еще сутки у меня есть, искать-то начинают только на третьи. Пусть подумает.