Только я обрел смысл! Уверовал, что если буду делать что-то правильное и хорошее, меняться к лучшему, то сумею сдвинуть катастрофу! Только мне понравился процесс, и вдруг — бац!

Хотелось поделиться с Ильей, но я не решался. Хватит с него фантастики, это мой груз, и ответственность нести мне одному.

— От фулиганье! Шо вам тут, медом намазано! — заорала агрессивная бабка, которая гоняла нас в прошлый раз. — А ну пошли вон! Курют тут и матерятся! Наркоманы!

Наташка показала забору средний палец. Мы не стали дожидаться, когда нас начнут побивать камнями, и удалились. А бабка все заходилась криком, жаловалась и причитала, бросала комья земли на место, где мы только что стояли.

Илья заметил, что я расстроен, и предположил:

— Мама сильно наехала за вчерашнее?

— Вообще нет. Не выспался просто. — Я демонстративно зевнул.

Войдя в здание школы, мы первым делом сверились с расписанием. Сегодня планировалось пять уроков, но последний отменили и Рамиль с воплем Тарзана рванул по коридору, чуть не сшиб мелюзгу.

Четыре урока — хорошая новость. Значит, успею все, что запланировал. На второй этаж, на алгебру, я поднимался молча, пытаясь разложить по времени вторую половину дня. Бабушка Марфа обещала контролировать, чтобы Ваня со Светкой хоть как-то занимались дома, но я понимал, что это не дело. Решить проблему не получалось: в детдом они идти отказывались, к родителям — тем более, а желающих их пригреть и оформить опекунство не находилось. Без опекунов и документов их ни в одну школу не возьмут.

Задумавшись, я вяло бросил одноклассникам, столпившимся под дверью кабинета: «Салют» — и, не дожидаясь ответа, отошел к окну, наблюдая, как первоклассники на улице драконят местного имбецила Фафу, чтобы он за ними гонялся: кидают камни, те, кто посмелее, подбегают со спины и бьют под зад, а дурачок мечется, не соображая, кого наказать. Потому что, стоит ему кого-то догнать, этот кто-то разводит руками, типа он ни при чем.

Наконец выбежала техничка с метлой, вполне пригодной для полетов, и разогнала детей, чтобы они не топтали астры в клумбах и осенние цветы, которые все называют зорькой.

Меня отвлек крик Карася:

— Пошли вы нах! У меня есть свое мнение!

Я отвернулся от окна. Райко, Плям и Барик зажали в углу Карася и что-то ему шепотом втолковывали. В сторонке стоял Памфилов с соткой в руке.

— Да, не согласен! — набычился Карась.

Это на него мое внушение подействовало, и он начал сопротивляться давлению? Интересно, чего они от него хотят? Деньги вымогают? Так без толку: все знают, что их семья еле сводит концы с концами.

Зыркнув на меня, Барик ударил Карася в живот — тот выпучил глаза, которые и так навыкат, и стал похож на аквариумную рыбу-телескопа.

Парни подошли к подоконнику, Памфилов протянул сотку Пляму, затем ему деньги отдал Райко, виновато развел руками.

— Сейчас это все. Батя с сигаретой поймал, лишил довольствия.

— Саня, может, что у тебя? — В голосе Пляма слышалась мольба.

Ко мне с одной стороны подошла Гаечка, с другой — Илья.

— Что там у них? — спросил друг.

В воздухе буквально звенело напряжение. И такое впечатление, что мы — отправная точка, то самое око циклона, вокруг которого бушует стихия.

— Они что, на киллера для тебя скидываются? — пошутила Гаечка.

Кабанов вывернул карманы. Ходят слухи, что его отец уехал за машиной, забрав все деньги, его убили и ограбили, а мать, привыкшая к достатку, не умеет зарабатывать и сейчас распродает предметы роскоши за бесценок, чтобы хватало на еду.

— Саня теперь нищеброд, — осклабился Райко, обнимая его за плечо.

Кабанов сбросил его руку.

— А ты — жлоб, что еще хуже. Посмотрел бы я, как ты запел бы, если бы твой отец умер.

— Ты не охренел⁈ — вызверился на него Райко.

Они замерли друг напротив друга, как два делящих территорию кота.

— Парни, что у вас? — погасил ссору я.

— Иди нах! — рыкнул Барик. — Это все из-за вас!

— Что из-за нас? — не понял Рамиль и напрягся, готовый отражать нападение.

— Идите нах все. Вы сдохли. Вас нет. — Ответил Райко.

Рамиль развел руками.

— Да что за нафиг? Вы совсем долбанулись?

Гайка хлопнула меня по плечу.

— Ща у девок узнаю.

Она подошла к Инне Подберезной и грудастой Лихолетовой. Рая взмахнула руками и принялась что-то оживленно рассказывать. К ним подошла Попова, закивала. А потом они все повернулись и посмотрели на нас пятерых. Гаечка постояла с ними, вернулась и сказала:

— В общем, Чума в больнице. Его отлупил отец.

— Что с ним? — спросил Илья.

— Не знают. Плям ходил, его не впустили. Говорят, Чума так орал, что соседи ментов вызвали, когда они приехали, он был без сознания. Райко с Бариком всех подговаривают, чтобы с нами не разговаривали.

— С хера ли? — возмутился Рамиль.

— Типа, его избили из-за нас, — объяснился Гаечка.

— Какая хрень! — возмутился Илья. — Не мы ж его били!

У меня в голове все сложилось. Но неужели это из-за Чумы время отмоталось назад? Он же отброс, и через год-два помрет от передоза!

— Надо объясниться, — прогудел Чабанов, разворачиваясь к недругам, но я схватил его за руку.

— Нет. Не поможет.

— Но почему? — изумился Илья.

Как им втолковать про манипуляции массовым сознанием? Про то, как целые народы лишались разума, когда им из года в год в уши лить дичь? Как рассказать, что так, поймав на эмоцию и скрепив кровью, манипуляторы вербуют самых ярых последователей?

Барик с Райко поймали нужный момент. Наверное, воспользовались ситуацией вслепую, но очень уж удачно для них все сложилось.

«Шагают бараны в ряд, бьют барабаны». Как там дальше? «Мясник зовет, за ним бараны сдуру топочут слепо».

— Ну, смотри. Появилась новость: плохой батя чуть не убил бедного Чуму. Батя плохой? Да. Чума — бедный? Да. Все сразу забыли, что он творил, теперь он жертва и все ему сопереживают. А раз сопереживают, хочется наказать зло — эмоция требует выхода. Батю не накажешь. И если в такой момент рассказать, что зло — это мы, никто особо не будет вникать. Негодование найдет выход, все накажут нас и успокоятся.

— Но это ведь неправда! — возмутился Минаев.

— Никому правда и не нужна. Эмоция требует выхода так сильно, что на правду наплевать. Хочется потакать своим желаниям.

Взрослые на такое ведутся, а подростки, у которых гормональный шторм — и подавно, потому ими всегда так просто управлять и они во главе протестных движений разной степени тупости. Спасибо, память взрослого, с тобой намного проще понимать жизнь.

— Девятый «Б»! — громогласно произнесла Инна Николаевна, открывающая дверь кабинета. — Что опять за напряжение? Снова драка назревает? А ну быстро на урок!

Друзья, в субботу — выходной.

Прозвенел звонок. Сонливость как рукой сняло. Одной половиной мозга я думал над темой урока, второй — решал задачку посложнее: как разрулить ситуацию, но главное — как поступить правильно, чтобы остановить обратный отсчет на таймере, периодически переключаясь на дела. Хотел замутить сбор фундука, но какой теперь! Разве что на следующих выходных, потом будет поздно.

А грецкий орех собирать надо в конце сентября. Виталя рассказывал, что до закрытия границы на Украине целый бизнес был — ореховый.

Пока сезон винограда и груш, товар у деда есть. Потом добавлю орехов. Как дополнительный поезд отменят, придется доплачивать тете Ире, чтобы возила мой товар контрабандой, полцентнера заныкать нетрудно. Ладно, это все потом, сейчас надо думать, что делать с Чумой.

Получается, Чума нужен реальности, и он нужен в нашем классе. Но нафига, когда от него столько неприятностей⁈ Сложно смириться с тем, что Цой умер молодым, типа он тут лишний, а всякий шлак типа Чумы жрет и плодится. В этом нет справедливости.

Как говорила бывшая, нельзя требовать справедливости от мира, где есть самцы и самки, а соответственно, разные стартовые условия для развития.