— Возвращайтесь к нам учителем русского, — предложил Илья.

— Да, на кого вы нас покинули? — сыронизировал я, хотя знал ответ, и Вера Ивановна подтвердила мои предположения:

— Меня никто не спрашивал. Людмила Кировна захотела ваш класс, а мне дали пятые.

— Потому что с мелкими сложнее, — усмехнулся я.

— Может, и поэтому, — уклончиво ответила Вера Ивановна.

— Интересно, если всем классом отказаться от Джусихи, вас вернут? — спросил Илья. — Так ведь не делается! Ну, так, как она с вами поступила.

— Увы, делается, — вздохнула учительница. — Про дедовщину слышали?

— Да, — грянули мы в один голос, и я развил тему:

— Везде то же самое, в любом учреждении. Молодой специалист не особо имеет право голоса. Вот если двадцать лет продержится в зоотеррариуме, тогда да, приобретет вес. В итоге остаются не самые лучшие, а самые ядовитые. Гнилая система. Ненавижу.

В той реальности Веру Ивановну из школы выжили, а Еленочка наша продержалась, потом вышла замуж и сменила место жительства.

— Откуда ты такой умный? — удивилась учительница.

Вспомнился анекдот, где эту фразу обронил муж во время ссоры с женой, теща услышала и крикнула из соседней комнаты: «Тебе показать?» Этого я, конечно, не сказал.

— Оттуда, откуда все.

Возле дорожки, ведущей к Илье, мы распрощались с Верой Ивановной, и я заметил Каюка на качелях, который хотел поехать к бабушке со мной. Увидев нас с Ильей, он вскочил и ломанулся навстречу.

Убедившись, что справедливость восстановлена, я спустился в подвал, выкатил мопед и с Каюком на заднем сиденье поехал к бабушке, ловя завистливые взгляды дворовых мальчишек. До чего же хорошо, когда тепло, ветер по щекам, и ты — не крошечная шестеренка, которую стачивает система, адаптирует под себя, а ее пусковой механизм. Важная деталь, приводящая в движение все вокруг.

Как же было страшно, когда взрослый ушел, и как же здорово сейчас!

Ехали мы чуть дольше получаса, притормаживали, пропуская грохочущие фуры, потому что казалось, они нас просто сдуют с дороги. Пыхтели с горки на горку. Перекрывая рев мотора, Юрка хвастался школьными успехами, и что дядь Леша купил раму мопеда и колеса, а еще он ремонтирует соседские машины. Сам покупает запчасти, чтобы хозяева не напрягались, и перепродает. Копит себе на нормальный протез. Вспомнилась мать Юрки, которую я попытался закодировать. Интересно, почему не сработало?

С моим отцом не получилось, потому что он сильный. С ней — вероятно, потому что она совсем пропила мозги и превратилась в ничего не понимающее двуногое животное, цель жизни которого — прибухнуть и не просыхать. Здорово, что Каналья не пропил мозги. Или пропил не все. Или их у него изначально больше.

Бабушкин пес Боцман почувствовал гостей издали, встал на задние лапы, высунул голову за забор — казалось, что она наколота на колья — и поприветствовал нас радостным лаем, а когда я вошел во двор, бросился на грудь, попытался лизнуть, но я отвернулся. Из кухни выбежала бабушка, вытирающая руки о передник. Разулыбалась.

— Мальчики, айда к столу! Я борща сварила!

— У меня «четверка» по русскому! — похвастался Каюк, рванув переодеваться.

— Андрюша приехал. Идем, поздороваешься. — Бабушка сделала приглашающий жест.

Вот уж кого видеть не хочется, а придется.

В кухне восседал двоюродный брат. Что это с ним? Побледнел, заерзал, глазки забегали. Сразу видно — не рад мне братец. Глянул на электронные часы, кивнул мне и вскочил, будто на пружинах. Видимо, здорово я его самомнение пошатнул.

— Ба, мне пора. Автобус уйдет. Так ты утку мне дашь?

Бабушка вытащила из холодильника пакет, и по кухне распространился удушающий трупный запах.

— Она точно свежая? — уточнил я и помахал перед носом.

Бабушка развернула пакет.

— Да вот только зарубила. А пахнет горелым — тушку обжигала над плитой.

И тут до меня дошло, что это не утка воняет. Силуэт братца на миг превратился в манекен, покрытый гниющими струпьями. Я мотнул головой, и наваждение исчезло вместе с запахом, и волосы встали дыбом во всех местах.

— Че вылупился? — буркнул Андрюша, направляясь к выходу.

Бабушка устремилась за ним, говоря:

— Андрей, ну что ты так? Вы же родственники! У тебя есть толковый брат! А ты…

Что он пробурчал в ответ, я не расслышал. Чего он так? Да потому что гниет заживо, а я каким-то чудом научился видеть гниль и червоточины в людях, они словно обнажают передо мной свои душонки. Умение полезное, но отвратительное. Интересно, в силах ли я как-то помочь тем, кто гниет? Может, есть какое-то ментальное лекарство?

И еще один момент — все они меня на дух не переносят.

Под столом стояли пакованы кофе в двух белых пакетах, и постепенно насыщенный кофейный аромат вытеснил прочие запахи. Прохудилась пачка, что ли? Я потянул пакет на себя, обнаружил на дне бурый порошок, принялся искать бракованную пачку.

Из первой попавшейся под руку посыпалась коричневая струйка, марая красно-белую бумажную упаковку. Пробой был таким, словно пачку ткнули ножом. И одну, и вторую и третью…

Вот сучонок! Выругавшись, я оттолкнул вошедшего в кухню Юрку и рванул догонять Андрюшу.

— Эй, ты че это? — донеслось в спину.

Чего-чего… Из Андрюши полилась гниль и испортила мой товар. Хана тебе, братец!

Глава 33.

Бабушку и Андрюшу я увидел в конце улицы и рванул к ним. Собаки среагировали на бегущего меня, подняли гвалт, заметались вдоль заборов. Братец обернулся на шум и оцепенел, напрягся, сжав кулаки. Вид он имел растерянный, но, видимо, еще надеялся, что его диверсия не вскрылась.

Бабушка не заподозрила неладное и улыбнулась.

— Все-таки решил проводить Андрея? Правильно. Родным надо держаться друг друга.

По моему виду брат все понял, отвел взгляд, сглотнул слюну, дернув кадыком.

Я шагнул к нему и, подавляя желание врезать, прохрипел:

— Ты ничего мне сказать не хочешь?

— А че, должен хотеть? — промямлил он совсем неубедительно.

Вот только сейчас бабушка насторожилась, уперла руки в боки. О, до чего же трудно сохранять самообладание, кога в груди клокочет ярость!

— Стоимость одной пачки кофе — десять тысяч рублей, — прошипел я, хватая его за грудки. — Так-то меньше, но с учетом доставки именно столько. Итак, сколько штук ты испортил? Сколько теперь мне должен?

— Я ниче не делал, — пробормотал он.

— Андрей, это правда? — спросила бабушка таким тоном, словно вскрылось, что Андрюша кого-то расчленил и закопал.

— Нет! — по-девичьи взвизгнул он и просительно заглянул ей в глаза.

Бабушка молчала, переваривая услышанное. Я метнулся к нему, взял его шею в захват, прижал башку к боку и поволок братца назад.

— Ну, идем смотреть.

Он принялся вырываться, и я его выпустил. Андрюша потер пылающее ухо, выругался и зашагал к остановке.

— А ну стоять! — рявкнула бабушка.

От ее голоса он дернулся, будто от выстрела, и замер. Медленно опустил ногу и обернулся.

— Домой! — приказал она и указала направление.

А я испытал необыкновенное облегчение от того, что бабушка приняла мою сторону, хотя мы знакомы-то четыре месяца, в то время как Андрюшу она с пеленок растила, и он точно был любимым внуком, в зад зацелованным.

— Если это правда, — в ее голосе звякнул металл, — я тебя убью. И только попробуй сбежать! Ноги твоей в моем доме больше не будет.

Братец остолбенел, судорожно втянул воздух и выпалил:

— Ты ему веришь, да? Он сам это сделал, чтобы меня подставить!

— Что сделал? — тоном прокурора спросила бабушка.

— Пачки продырявил!

Попался дурачок.

— А откуда ты знаешь, что они продырявлены? — прищурился я. — Вдруг просто обгажены?

Но Андрюша меня словно не услышал, всплеснул руками.

— Бабушка, как ты можешь ему верить⁈ Мне обидно.

— А уж как мне обидно, что такого… выродка вырастила, — прошептала она и, ссутулившись, зашагала домой.