Все наши парни будут любить Инну, вызывая ревность красавицы прошлых лет Семеняк и злость Барановой. Памфилов и Чума — явно, остальные — тайно. Потом Инна загуляет с новым русским, и он ее увезет, а всеобщая любовь обратится на скромняшку Оленьку из параллельного класса, с которым объединят наш.

Чума окинул класс таким взглядом, словно прикидывал, кого бы ограбить или прирезать, зыркнул на Елену Ивановну и занял парту за Рамилем, как раз под плакатом, где обезьяна эволюционирует в человека. К нему приплыл Карась, но Чума его шуганул на последнюю парту второго ряда, Карась не понимал, что он — кто-то вроде опущенного.

Елена Ивановна поздоровалась, раскладывая по столу цветы, которые не влезли в банки — мы встали, громыхая стульями. Мои хризантемы удостоились воды. Несчастные многочисленные астры пойдут в воду, когда учительница понесет домой красивые букеты. А таковых было несколько: розы Райко, почти свадебный букет грудастой Лихолетовой, родители которой торговали цветами и понимали, как сделать красиво, и хризантемы, включая мои.

— Итак, ребята, мы с вами знакомы, я веду биологию, зовут меня Елена Ивановна. Очень рада видеть вас снова. Как вы повзрослели и похорошели, многих и вовсе не узнать!

Она вполне искренне улыбнулась, парни посмотрели на меня, девчонки — на Гаечку.

— Видите, что у нас новенькие, — она по очереди их представила, — надеюсь, вы поладите. Некоторые не пришли…

— Я видел Фафаню! — гоготнул Чума, имея в виду нашу Фадееву, которая подрабатывала на дороге. — Отгадайте где?

На галерке засмеялись.

— Надеюсь, у них есть на то уважительная причина, — не замечая его реплику, продолжила классная. — Начнем с того, что для многих этот год будет последним в школе, и вы пойдете в техникумы. Нам предстоят выпускные экзамены, два обязательных, три на выбор. И если кто-то получит более двух неудов в году, можно сказать, что девятый класс вы не закончили.

Она пристально посмотрела на Желткову на первой парте, потом — на Карася и Заславского. Чуму она, похоже, побаивалась. Насколько помню, у Желтковой будет девять двоек и колов, у Карася семь, а Чума получил неаттестацию из-за прогулов.

— Пойдет Люба на говноляпа! — съязвил Памфилов, встретился с недобрым взглядом учительницы и смолк.

— Хорошо спрятался за Яниной спиной, — ухмыльнулась учительница. — Достойный поступок. Теперь поговорим о насущном. О форме.

По классу пронесся протяжный девичий вздох. Попова поднялась и сказала:

— Что делать, если у меня нет денег на колготки⁈ Вообще не приходить?

— Наташа, не утрируй. Светлый верх, темный низ, но не белые лосины, как у тебя!

— Это штаны, — огрызнулась Натка, присаживаясь. — Колготки только наденешь — и сразу стрелки от стульев!

— Мне все равно, хоть голыми ходите. Просто имейте в виду, что дежурные вас не впустят в школу.

Учительница посмотрела на наш ряд с любопытством и спросила:

— Вы специально оделись в одинаковые рубашки? Это что-то значит?

— Инкубатор! — брякнула Семеняк.

«Позже узнаете», — мысленно ответил я и сказал, вставая:

— Считайте совпадением.

Потом последовала лекция о ярком макияже, о цветных серьгах кольцами, которые нельзя носить. Затем — о дисциплине и посещаемости, что за прогулы вводится отработка, или последует отчисление. О том, что нам предстоит дежурить в школе по графику всем классом и в классе после шестого урока — то есть мыть пол и доску, потому что техничек не хватает.

Эксплуатация и унижение достоинства! Деток работать заставляют! Случись такое в современной школе, директора бы уже растерзали оскорбленные яжематери. Как все-таки здорово мне выпало учиться! Никакого ЕГЭ, где дети падают в обморок. Такое впечатление, что вопросы составлены так, чтобы запутать, а не проверить знания. Мои современники сдают нормальны честные экзамены.

— Теперь давайте поговорим о вас. Встаете, называете себя, говорите, чем вам запомнилось это лето.

Как там в будущем будут говорить? Рука-лицо? Учителю-экстраверту это весело и интересно, но для бедных учеников-интровертов подобные развлечения — пытка. И чем больше стараются помочь и расшевелить, тем сильнее издеваются.

— Кто начнет? — учительница оперлась бедром о стол и уставилась на свои наманикюренные ногти.

Встала Баранова и похвасталась:

— Два месяца я провела в Артеке! А потом со своей баскетбольной командой была на сборах в Сочи и Ленинграде. Кроме того, я много читала и открыла для себя детективы Хмелевской.

Поднялся Денис Панфилов:

— В июле был в лагере. А так… Играл в футбол, гулял. Ну, готовился к школе, читал, там, разное.

Грудастая Лихолетова вскинула руку, учительница кивнула.

— А мы взяли в аренду две теплицы! — с гордостью отчиталась Рая. — В одной посадим тюльпаны к восьмому марта, в другой — розы! Я сама вырастила десять черенков сорта Глория. Это будут мои розы. А еще мы завели щенков, двух русских черных терьеров, их называют собаками Сталина. Летом я много читала и работала в теплицах, мы купили видик и машину «Москвич» зеленого цвета, а еще пуховик розовый…

Из-за спины Барановой донеслось с одесским акцентом:

— Все! Все, шо нажил непосильным трудом, все погибло!

Класс покатился со смеху, учительница поджала губы, чтобы не засмеяться, а Лихолетова продолжила перечислять нажитое непосильным трудом.

— Три магнитофона, три кинокамеры заграничных… — глумился Памфилов.

После его издевательств желающих выступать не нашлось, и классная не придумала ничего умнее, кроме того, как поднимать всех по очереди и слушать, как они бэкают и мэкают, не желая делиться сокровенным.

Только Райко самодовольно ответил, что был в Польше, Италии и Турции, и отец купил «Мерседес» с коробкой автомат, а «Опель» отдал матери — дескать, смотрите, как надо жить, смерды!

— Ой, и где ж твой малиновый пиджак? — опять не сдержался Памфилов.

— Пиджак малиновый, одна штука, — парировал он. — Нет, три!

Выяснилось, что все купались, читали, работали на дачах — в общем, обычное лето бедных детей девяностых, которым до Турции, как до луны. Закончив пытать второй ряд, учительница назвала Чумакова, но тот и не подумал вставать.

— Я че, я как все. Ниче нового не скажу. Вот грабану Райко, тада похвастаюсь.

Я обернулся, поймал молящий взгляд Минаева, такого красного, что казалось, от него вот-вот пойдет пар, и решил сделать и предупреждение, и небольшую презентацию нашего клуба, не нарушая правил и ни слова не говоря о бойцовском клубе.

А заодно и посмотрю, как у меня стало с красноречием.

Перед тем, как начать, я повернулся к классу и сказал:

— Я расскажу за всех нас, только говорить буду долго, можно?

— За всех — это за кого? — заинтересовалась Елена Ивановна. — Мне было бы интересно, что ты сделал, чтобы так измениться. Может, и другим пример будет.

— Рамиль, два Димы, Илья и Саша, — за них, — объяснил я.

Гаечка сомкнула ладони — спасибо, мол, спас от унижения. Учительница кивнула.

— Жги! — крикнул Памфилов.

— Представьте, что у вашего близкого человека диагностировали рак, — сказал я, и в классе воцарилась мертвенная тишина. — Представьте, что ваша подруга без вести пропала, когда по городу ходят слухи о маньяке, и никто не собирается ее искать. Денис, будешь острить?

Памфилов высунулся из-за Барановой и помотал головой.

— Спасибо, — кивнул я. — В начале июня маме поставили диагноз — рак. Нормальное лечение стоит много сотен долларов, а дома только тридцать тысяч. Рублей. Пришлось ехать в Москву, крутиться, торговать, зарабатывать.

— Че — заработал? — вытаращил зенки Карась. — Типа сам поехал?

— Прикинь, да, заработал. К счастью, там, в Москве, диагноз не подтвердился. Но когда я оттуда вернулся, выяснилось, что пропала девочка, с которой мы занимались единоборствами, и я начал ее искать. Чудом выследил человека, которого считали маньяком…