Парни тем временем принялись жать руки одноклассникам, на меня все косились странно, и попытки с кем бы то ни было заговорить заканчивались, словно мне за что-то объявили бойкот. Так было, пока я не протянул руку Дэну Памфилову, который вылупился на меня.

— Мартынов, ты, что ли⁈

— И что? — не понял я.

— Это ты, что ли⁈

Они и правда меня не узнали⁈ И классная тоже не узнала?

— В натуре он! — воскликнул Кабанов. — Ну ты, блин, Мартынов, даешь!

— Офиге-еть! — выдохнул Петька Райко и надул пузырь из жвачки. — Ты больше не жирный. Баранесса! Бэ-э-э! — Это он так Баранову позвал.

Голова Янки Барановой, возвышающейся над подругами, повернулась в нашу сторону.

— Чего тебе, болезный?

Райко указал на меня рукой.

— Посмотри на него! Нашего Мартынова подменили.

— Н-да, и над кем мы теперь будем прикалываться?

Только я собрался сказать, что — над акромегалитиками-переростками, как прозвенел звонок, и классы начали строиться. Я разделил свои семь хризантем на три, три и одну. Три уже вручил нашей нарядной моднице класснухе, одну — пробегающему мимо дрэку под смешки одноклассников и три рванул относить русичке Верочке, то есть Вере Ивановне, из всех учителей она нравилась мне больше всех.

А когда вернулся, пришлось протискиваться во второй ряд, классная, Елена Ивановна, меня узнала и таращилась, словно ей явился призрак.

Я огляделся. Новенькие, расформированный класс «А», держались вместе между нами и девятым «В», состоящим преимущественно из девчонок, и вели себя смирно. С ними толокся Синцов с сигаретой за ухом, в рубашке с закатанными рукавами и штанами на два размера больше. Был еще Чума, Юрка Чумаков — слегка азиатской наружности, загоревший пятнами, а оттого будто бы грязный, с огромным ртом и черными зубами врастопырку, черными от орехов руками. Еще один персонаж — Карась, братец той самой Карасихи. Тупой и задиристый, по интеллекту сравнимый с Желтковой. Фамилия у него Заворотнюк, но прозвище прилипло намертво, потому что они с сестрицей уж очень похожи на рыб: сплюснутые лица без бровей и ресниц, белесые глаза навыкат, вывернутые мясистые губы.

Два других новеньких отморозка решили, что нечего делать в школе первого сентября.

Учителя с огромными букетами встали возле своих классов, выстроившихся по росту в четыре ряда. Я попал в последний, потому что перерос Димонов, Кабанова и Заславского, и за спинами впереди стоящих не было видно, как дрэк выходит к аппаратуре, но я знал, что происходит именно это.

Закрыл глаза, растворяясь в ощущениях. Я вжился в память взрослого и свыкся с нею настолько, что память меня-маленького стала восприниматься более чужой и далекой. Это все было очень и очень давно и кануло в небытие. Первое сентября так меня расстраивало, что я толком не помнил ни одной линейки.

Грянул голос дрэка. Директор говорил о том, что лето прошло, и скоро Шуфутинов день, и нам надо поднапрячься, ведь кто-то навсегда расстанется со школой — аплодисменты одиннадцатому классу — а для кого-то звонок прозвучит впервые.

Стоящая у микрофона Ольга Юрьевна, которая отвечала за всякие мероприятия, открыла рот, но в колонках засвистело так, что все закрыли уши руками.

— Встречаем первый «А»! — торжественно произнесла она.

Я встал на цыпочки, глядя между Димонами. Одиннадцатиклассники провели мелкоту по почетному кругу, точнее квадрату.

— Первый «Б»!

И снова те же одиннадцатиклассники повели вторую порцию мелкоты, на всех старшеклассников не хватило, и помогали парни из десятого.

— Первый «В»!

И опять то же самое под аплодисменты. Самый высокий одиннадцатиклассник, Сергей Явкин, посадил на плечо малышку-первоклассницу, и она звонила в крупный колокольчик. На третьем круге устала, Явкин забрал у нее колокольчик и звонил сам.

Потом завучиха Роза Джураевна бодрым голосом, контрастирующим с опухшим несчастным лицом, толкнула речь, как много интересного нас ждет. Ага, беспощадная дружба! Головокружительные тумаки! Незабываемая борьба за выживание и молот знаний, вколачивающий гвозди науки в наши тупые черепушки.

Пара одиннадцатиклассников станцевала вальс. Потом шестые классы показали сценку «Похищение букваря» по мотивам «Утиных историй», и дрэк, вытирая лысину белым платком, велел всем расходиться по классам. Елена Ивановна вышла вперед и объявила:

— Девятый «Б»! Напоминаю, сейчас мы идем в наш кабинет биологии номер двадцать восемь, на второй этаж. Там обсудим подробности нашей дальнейшей жизни.

Мы двинулись в кабинет, разбившись по кучкам. Шестеро учеников из «А» держались обособленно, что парни, что девчонки. Наша кучка из шести человек была самой могучей, ну и к Гаечке прибилась Ниженко и Заячковская.

Со мной поравнялась классная и сделала комплимент:

— Паша, я тебя не узнала, извини. Удивил так удивил! — Она переметнулась к Гаечке и сказала ей, как она хорошо выглядит, вот только глаза так сильно подводить не стоит — не идет.

Елене Ивановне было двадцать пять. Как и моя Наташка, она мечтала стать манекенщицей, но ей не хватило сантиметра роста — туда брали от метра семидесяти пяти. Пропорционально сложенная, длинноногая, она носила юбки-карандаши выше колен и всегда — каблуки, а кожа у нее была снежно-белая, как у истинной аристократки.

Ко мне подскочила Заячковская и застрекотала:

— Пашка, ты прям красавчик! Реально другой человек! Это точно ты? Как ты смог?

— Хочешь похудеть спроси его как, — съязвил Райко, у Жени были круглые, будто надутые румяные щеки и пара-тройка лишних килограммов, то толстой ее можно было назвать с натяжкой, скорее пухленькой.

Она делала хохолок из волос, что вкупе с шумным поведением придавало ей сходство с сойкой.

— Говорю ж, мы вместе занимались. — Саша оттащила ее назад, к себе. — Смотри, какая бицуха стала!

Гаечка с гордостью напрягла руку и остановилась, а Женя, открыв рот, стала ее щупать.

— Ого!

— Как у воробья под коленкой, — съязвил Памфилов.

— Будешь у нас баба-бой, — ухмыльнулась Юлька Семеняк. — В рожу дашь?

— Ага, — с уверенностью ухмыльнулась Гаечка. — А надо?

Раньше мне думалось, что они так себя ведут и все время проверяют нас на прочность, потому что конченые. Теперь же память взрослого подсказала, что это неизбежно. Глупости, что дети — милые ангелочки. Дети и подростки, особенно невоспитанные, хуже контролируют внутреннего зверя и таким образом повинуются зову инстинктов — довольно грубо выстраивают социальную иерархию. Не можешь даль отпор? Добро пожаловать в омеги. Готов служить и принимать чужие правила? Значит, ты — гамма.

Я вертел головой, силясь разглядеть Бориса и Яна или Юрку с Алисой, но в толпе, хлынувшей ко входу, это было сложно. Хорошо хоть, мы все теперь будем учиться в первую смену, во вторую учились третьи, пятые и шестые классы.

Первый этаж полностью занимала начальная школа. На стене справа от входа обычно висело расписание уроков, его пока не составили; напротив располагался стенд, куда вывешивали стенгазеты, объявления, конкурсные работы и фотографии отличившихся. Этой чести дети всеми силами пытались избежать, чтобы не обзавестись усами, рогами, пятаком или членом под подбородком.

Наш кабинет находился на втором этаже, в правом крыле, напротив мужского туалета. Елена Ивановна открыла дверь, и одноклассники ломанулись внутрь, чтобы занять свои места раньше, чем это сделают новенькие.

Мы с Ильей сели на свою вторую парту непрестижного ряда у стены, где висела картинка со внутренностями собаки. Гаечка с Ниженко впереди, Димоны сзади, Рамиль позади них — вся наша банда в сборе.

«Ашки» вошли последними. Сейчас начнется большой передел сфер влияния. Нет, скорее начнется позже, когда в классе не будет учителя.

Девчонки «ашки», высокая стройная красавица Инна Подберезная и ее прямая противоположность Рая Лихолетова, громкая и наглая, как базарная торговка, невысокая, мощная, с грудью пятого размера, заняли первую парту престижного ряда. Круглолицая веснушчатая Ксюша Белинская уселась с Наткой Поповой.