Это как переболеть всеми болезнями в садике, а к школе выработать иммунитет. Тот, кто просидел на печи, потом просто сдохнет от болячек.

К нам подошли Кабанчик с Памфиловым. Санек, отводя взгляд, протянул руку.

— Спасибо, Пашка. Не думал, честно… — Он тряхнул головой. — Думал, хана мне, ребра переломают.

Боковым зрением я следил за Райко, вокруг которого вились Барик, Плям и Заславский, сверлили нас взглядами, перешептывались. Если Кабанчик с Памфиловым к нам переметнутся, эти останутся в меньшинстве, и уже они будут ушки прижимать. Потом, например, после каникул, они сделают вид, что ничего не было, и полезут дружить. Но для начала повоюют, побарахтаются.

— Проехали, — сказал я. — Ты как вообще, цел? Без переломов?

— Синяки только, — скривился Санек.

— Чего они на тебя наехали? — спросил я.

Кабанов позеленел, взгляд его потускнел, и он махнул рукой.

— Расскажи, вдруг проблема решаема? — настаивал я.

— Сам разберусь. Ты ничем не поможешь.

Заговорил Денчик:

— Да ну че тебе? Ну а вдруг. Мало ли.

Я улыбнулся и сказал:

— И правда: мало ли. С тебя не убудет, а вдруг я могу помочь.

— С хера ли тебе мне помогать? — воскликнул он, и его глаза сверкнули гневом.

Мы с Ильей переглянулись. Кабанов отошел к окну, уперся в подоконник. Прозвенел звонок, галдящие ученики разбежались по классам, а наша Елена Ивановна не спешила на классный час. Кабанов мялся и страдал, казалось, он хочет выброситься из окна, перед ним как минимум стояла дилемма — жить или не жить.

Наконец прибежала взмыленная Елена Ивановна, попыталась открыть дверь, но ключ в ее дрожащей руке ходил ходуном, и получилось не с первого раза. Наверное, дрэк ее отчитал, а делает он это в грубой форме, ему плевать, виновен отчитываемый или нет. Главное — на ком-то сорвать злость.

Мы расселись по местам и приготовились слушать. Я отметил, что Кабанов пересел от Райко на наш ряд, на шестую парту, где иногда появлялся Синцов. Денчик так и остался с Заславским позади Барановой. Чую, начнется перетягивание Памфилова из клана в клан.

Громыхнув стулом, поднялся Кабанов, откашлялся и сказал сиплым от волнения голосом:

— Елена Ивановна, можно мне сделать заявление?

— Давай, Саша, в конце урока, — выцветшим голосом произнесла она и обратилась к нам: — Прошла неделя учебы, за это время девятый «Б» поучаствовал в двух массовых драках и устроил одну поножовщину. Геннадий Константинович сделал мне выговор с занесением в трудовую…

— За что? — возмущенно вскочил Памфилов. — Мы не виноваты! На нас напали — мы защищались!

Учительница жестом велела ему садиться. Сейчас заладит о том, какие мы безответственные, ПТУ и СИЗО по нам плачут.

— Если имеет место происшествие на территории школы, когда это случилось во время урока, то за него ответственен учитель, если — на перемене, виноват дежурный по школе, классный руководитель и всегда — директор. Да, контролировать каждый ваш шаг нереально, но — необходимо. Я обязана разобраться и наказать участников. Потому что по умолчанию виноваты обе стороны. Тот, кого спровоцировали, обязан был уйти от конфликта.

— Подставить вторую щеку, глаз и почки, — проворчал Памфилов. — Но нас тогда вообще… — Он хотел выругаться, но постеснялся и смолк, подбирая слова. — В грязь втопчут!

Я поднялся и сказал:

— Елена Ивановна, вы же всё понимаете и знаете, что иногда нам не оставляют выбора. Знаете, какой у нас район, и многие не понимают слов. И можете себе представить, что чувствует девочка, которую отморозки пытались изнасиловать в туалете. Эта девочка — наша подруга. Как, скажите, нам нужно было себя вести? Да, Геннадию Константиновичу главное, чтобы в школе было спокойно. Но вы-то должны понимать! Что есть написанное пером, а есть — человеческое.

Думал, она разозлится и попытается меня осадить, но нет.

— Спасибо, Павел. Все так. Я считаю, что вы поступили правильно, и друзьям надо помогать, но должна вас наказать. Участники сегодняшней драки — дневники на стол.

Возмущенный Кабанов вскочил и аж брызнул слюной:

— Я вообще пострадавший! На меня напали! Какой дневник…

Учительница вскинула руку и повела себя не как надзиратель и вертухай, а как старшая подруга.

— Чистая формальность. Я обязана отреагировать, иначе это для меня чревато. В следующий раз, пожалуйста, если будет возможно, избегайте конфликтов. Вы не только себя подставляете, но и меня.

— Постараемся, Елена Ивановна, — отозвался Райко, учительница посмотрела на него, и по ее лицу пробежала тень пренебрежения.

Баранова сидела со скучающим видом, подперев голову рукой. Девушка-молодец. Никаких драк, никаких конфликтов. Натравила одного на другого — и улыбается в сторонке.

Написав замечание в дневниках нашей группы, а также Кабанова и Памфилова, классная тяжело вздохнула:

— Ребята, я очень рассчитываю на ваше благоразумие!

Все-таки повезло нам с ней, она гораздо ближе к нам — всего-то десять лет разницы, — чем к директору. Уж он и Джусь нашли бы, за что нас смешать с дерьмом, а так основной удар приняла на себя эта молодая женщина.

— Теперь поговорим о ситуации в классе, она волнует меня куда больше того, что вовне. Речь пойдет о расколе класса на враждующие группировки и войне дополнений. — Елена Ивановна ядовито улыбнулась. — Я и подумать не могла, в какой конфликт может перерасти безобидная фраза: «У кого-то есть дополнения?» Вы все отлично поняли, о чем я говорю. И главное, мне непонятна причина конфликта!

Помолчав и не найдя отклика, она продолжила:

— Давайте поговорим сейчас не как учитель с учениками, а как равные. Я знаю каждого из вас, и мне хотелось бы разобраться.

— Все просто, — поднялась Баранова и заговорила горячо, с чувством: — Когда Мартынов с Чумаковым собрались драться, Мартынов или кто-то из его друзей, чтобы избежать драки, наябедничал директору. Если бы не они, никто бы ничего не узнал, Чумаков не оказался бы при смерти.

— Вранье! Вы все знаете, что это вранье! — воскликнул Рамиль.

Я дополнил:

— Имеет место типичное поведение лидеров класса, объединившихся против третьей силы. Все понимают, что нам незачем было доносить директору, но такая версия выгодна, и все ее придерживаются, потому что боятся попасть в немилость. В таких случаях именно они рискуют переключить гнев лидеров на себя и стать объектами травли.

— Какой ты, Мартынов, умный! — съязвил Райко.

Стадо безмолвствовало, им нечего было сказать. Не признавать же, что поступила команда «Ату» — и все радостно побежали.

— Позвольте сделать заявление, — снова поднялся Кабанов. — Оно касается того, кто донес директору. Мартынов действительно не виноват.

Его голос дал петуха и сел, превратился в свистящий сип. Одноклассники повернули к нему головы и разинули рты. Заячковская аж заерзала на стуле в предвкушении новой сплетни, которую можно разнести по окрестностям.

И только я смотрел не на Санька, а на остальных. Насколько я его знаю, Кабанов, да, подпевала, но не гнилушка. Он не стал бы стучать, это ниже его достоинства. Скорее всего, он окрысился на Райко за предательство и решил его сдать с потрохами. А уж Райко сделать донос, что раз плюнуть, вон он какой бледный, аж голубая кровь под кожей проступила.

Учительница изобразила удивление. Класс замер в предвкушении. На лице Райко отразился ужас. Дальше можно не продолжать, мне все ясно.

— Лучше не говори, — покачала головой Елена Ивановна. — Не хватало еще одного конфликта.

— Нет уж, пусть скажет, — настоял Илья. — Обещаем ничего не предпринимать.

— Поддерживаю. Это Райко, да? — подняла руку Гаечка. — Баранова?

— Да откуда ему известно, кто стучал? — возразила Семеняк. — Он к Мартынову подмазывается, чтобы Петру отомстить.

— Закрой рот, шестерка, — рявкнул на нее Кабанов. — Это сделал я. Я донес директору, потому что не хотел, чтобы они друг друга покалечили. Думал, он помешает.

Я по-прежнему наблюдал за Райко, лицо у него стало, словно он напился чая, час терпел, добежал до туалета и излил душу. Что ж. Молодец, Кабанчик! Достойно. И в долгу передо мной не остался, и не опустился до стукачества, друзей, пусть и бывших, не сдал.