— Да ну нафиг! — разочарованно воскликнул Барик. — Ну ты чмо, Кабан!

Вера — штука иррациональная в своей рациональности: человек верит в то, во что ему выгодно верить, как бы нелепо это что-то ни выглядело.

Так и хотелось воскликнуть: «Не верю!» — но я понимал, что надо придержать коней, Райко глуповат, и неудобным вопросом его будет просто вывести на чистую воду. Вместо того, чтобы выдвинуть обвинение Райко, я сказал:

— Спасибо, Саня. Ты поступил смело и честно, не каждый на такое способен. Мужик!

— Н-да-а, — только и сказала учительница. — Забираем дневники, расходимся по домам.

Райко с Памфиловым подошли к Кабанову, начали ему что-то рассказывать, но Санек вызверился на бывшего друга:

— Пшел нах, крыса! Обоссался, да?

— С чего мне, — без особой уверенности проблеял Райко.

— Потому что, если сам крыса, думаешь, что все такие. Отвали от меня, падаль, пока в рожу не двинул.

Райко ушел. Но не с опущенной, а с гордо поднятой головой. Наверное, он даже не понял, в чем его вина. Я проводил его взглядом, и тут снова зрение изменилось, вместо Райко появился белый манекен со вскрытой грудной клеткой, откуда сочился гной и где копошились опарыши. Казалось, я ощутил сладковатую трупную вонь, и ком подкатил к горлу.

Я моргнул, и иллюзия рассеялась. «Ты готов», — прозвучал в голове голос странного подростка из сна. Готов — к этому? Видеть в человеке гниль? Я перевел взгляд на Баранову, вот уж кто гниет заживо, распространяя вокруг себя миазмы, но ничего не увидел: обычная высокомерная дылда.

Из класса я выходить не спешил, дожидался Серегу Барика, хотел проверить, как на него подействовало признание Кабанова. Он, видимо, понял, что я его пасу, и не спешил. Но и выяснять отношения при Елене Ивановне не торопился.

Наши все ждали меня. Наконец я покинул класс, мы спустились на первый этаж, и я сказал:

— Мне нужен Барик. Подождите на скамейках во дворе, не пугайте его.

— Ладно, — кивнул Илья. — Ждем. Надо же — Кабанов! И зачем ему это?

— Потом расскажу, — отмахнулся я, и наши ушли, а я остался караулить шайку Чумы под расписанием.

Райко ушел раньше с Заславским и Памфиловым, Барик остался только с Плямом. Вздрогнул, увидев меня, стал спускаться по лестнице медленнее. Я зашагал навстречу.

— Чего тебе? — спросил он, воинственно выпячивая грудь.

— Да перетереть надо, — сказал я на его языке.

Мы отошли в галерею, соединяющую школу со столовой. Молчание нарушил я:

— Серега, я думаю, конфликт исчерпан. Или нет?

Барик засопел, морща нос, вскинул голову.

— Я не верю, что это Кабанчик, это он тебе так спасибо сказал.

Ага, значит, все уже знают подробности сегодняшней драки.

— Правильно не веришь. Но другое хреново. Я тебя так выбешиваю, что ты не хочешь видеть правду. Или тебе на нее плевать?

— Не, — мотнул головой он.

— Ну, значит, разуй глаза и думалку включи! — Я постучал себя по лбу. — Кабанчик просто не хотел выглядеть стукачом и взял вину на себя, так что нефиг на него залупаться. А кого он выгораживал — подумай.

Заскрипели шестеренки в его голове, напряглись извилины. Стимулируя их, он почесал макушку. Я добавил, закрепляя эффект:

— И еще. Нафига нам усложнять себе жизнь? Я нормальный пацан, ты тоже. Зачем нам воевать? Тебе вообще ни с кем воевать не нужно.

Закончил я менторским тоном, пытаясь его запрограммировать. Хуже не будет. Его судьба — покалечить человека в драке, сесть на три года и покатиться по наклонной.

— Мир не предлагаю. Предлагаю перемирие, — добавил я, и сразу настроение испортилось: вспомнилась алкоголичка, которую я пытался закодировать. Если она бросила пить, то сегодня ей ничего не угрожает, а завтра-послезавтра ее накроет белка, может и сердце остановиться, ведь у нее давно метаболизм на спирте.

— Как там Чума? — спросил я.

— Потихоньку, — ответил Барик. — Тетка у него нашлась, лечит его.

— Хорошо, — кивнул я. — В школу он когда?

— Хрен знает. Нескоро. У него ребро сломано.

К нам направился Карась, топающий из столовой. Подошел и воскликнул:

— А че вы тут это?

— Пшел отсюда! — шикнул на него Плям и скользнул к нему, сжав кулаки.

Карась отбежал на безопасное расстояние и разинул рот, уподобившись рыбе.

— Надеюсь, мы друг друга поняли, — закончил я и зашагал к выходу.

Еще в прошлом году я боялся гопоту до икоты, мне они казались главным вселенским злом, нынешний я понимал, что куда опаснее благовидные гнилушки типа Райко. Гопники предсказуемы, с ними можно договориться, они уважают силу. Гнилушки будут в глаза улыбаться и ждать момент, когда повернешься спиной, чтобы ударить исподтишка.

Карась меня дождался и повторил, видимо, тот же вопрос, но другими словами:

— Так что вы там, а?

— Да мы тут, типа, это, — воспроизвел я набор слов, сам не понимая, что они значат.

Зато Карась понял, кивнул:

— А-а-а!

Как я предполагал, вчерашние обиды Карась забыл. Вообще странный типок, дурковатый. То дружит с нами, то быкует, думая, что так и надо. И память правда, как у рыбки.

— Сань, как думаешь, Кабанов виноват? — спросил его я уже на улице.

— У меня есть собственное мнение! — воспроизвел он фразу, которую я старался впечатать в его микромозг. — Я не знаю. Вот.

— Здорово, что оно есть. Вдвойне здорово, если бы ты понимал, в чем оно заключается. А втройне — если бы к нему прилагалось чувство собственного достоинства.

И ведь как его ни запрограммируй — не поможет, уж слишком он тупой, его интеллект на границе нормальности и олигофрении. Вот и сейчас зенками моргает, не понимает, чего я от него добиваюсь.

Перед тем, как свернуть к своим, я прогнал Карася.

— Ну и? — притопывая, спросил меня Рамиль.

— Попытался Барику вставить мозги на место, — отчитался я. — Получилось или нет, скоро узнаем.

— Не получилось, — проворчала Гаечка. — Потому что нет у него мозгов.

— Ну межушный ганглий-то есть, — пошутил я мемом из будущего, но никто не понял, пришлось объяснять: — У насекомых не мозги, а ганглии, такие… нервные тяжи вдоль тела. Вот и у тупых в голове — ганглий, веревочка, на которой уши держатся. Одно ухо отрежь — второе отвалится.

Димоны сложились от хохота, Рамиль улыбнулся.

— Давайте, народ, расходиться, дел — во! — Я чиркнул пальцем по горлу. — В семь встречаемся на базе. Оттуда — к Алисе. Надеюсь, хоть сегодня кто-то есть у нее дома.

Домой я заходить не стал — некогда. Надо было привезти продукты сиротам, вернуться к платану, где запланирован пункт сбора фундука, потом вместе с Канальей поехать к бабушке, подбить бюджет, прозвонить клиентов, чтобы завтра кататься по точкам. Вечером — набрать деда, узнать, как у него дела и сколько денег у нас под подушкой.

Все успеть будет сложно, но я постараюсь. Теперь на первый план выступил прием фундука, и в сердце поселилась тревога, я ведь не созвонился с Канальей! Не скорректировал действия. Придется рассчитывать на его обязательность.

Мой Карп ночевал на базе, я отправился туда вместе с Ильей, у которого ключ, вытащил мопед на волю.

— Дай прокатиться!

Не спрашивая разрешения, Илья оседлал мопед и, вздымая тучи пыли, под восторженные возгласы малышни, идущей из школы домой, проехал вдоль виноградников. Вернувшись, уступил мне коня, и я покатил к выезду со двора, но заметил идущих навстречу Памфилова и Кабанова. Увидев меня, оба остановились, показывая, что идут именно ко мне.

Памфилов присвистнул и ломанулся к мопеду с возгласом:

— Он существует!

— Кто? — не понял я.

Памфилов обошел Карпа, говоря:

— Да треплются, что Мартынов на мопеде рассекает. А мы не верили. Выходит, ты крутой перец.

— Это ведь Райко настучал про драку? — прямо спросил я Кабанчика, тот потупился, покраснел и уронил:

— Нет.

— Не держи за лоха. Когда ты вызвался сделать заявление, я за ним наблюдал и видел, что его чуть удар не хватил.