— Да не расстраивайся ты так, — попыталась утешить его Гаечка. — Можно подумать, ты голодный.

— Да! Дома съел кусок хлеба и чаю выпил, — пожаловался он. — И все. И нечего.

Я молча вышел из-за стола, купил ему пирожок с мясом, заметил Алису и Каюка, помахал им. Вернулся к своим и поставил угощение напротив Карася.

— Ешь, Санек.

Он недоверчиво посмотрел на меня, шумно сглотнул слюну и спросил осторожно:

— А можно?

— Да, блин! Ты ж голодный.

Карась придвинул к себе стакан, заглянул в него, осмотрел пирожок, убедился, что никуда не наплевали, ничего гадостного не засунули внутрь пирожка. Осторожно откусил, прожевал и заглотил пирожок за пару секунд, говоря с набитым ртом:

— Фпафибо!

Вспомнился Ян, который так же настороженно относился к людям.

К нам пришли Каюк и Алиса — оба малообеспеченные.

Даже съев угощение, Карась не мог поверить в свое счастье и напряженно ждал подвох. Глупый смешной Карась, в котором все видели коврик для вытирания ног.

— Что известно про Чуму? — спросил я у него. — В каком он отделении? Что с ним вообще?

— В больнице, — сказал Карась, успокаиваясь, что его не будут пинать и требовать еду назад. — Побитый.

— Что у него побито? — уточнил я. — Травмы какие?

— Голова, ребра вроде. Плям говорил, я не расслышал.

— Он в сознании или нет? — продолжил допрос я, начиная раздражаться от его тупости.

— Вроде без сознания, — ответил Карась и, чувствуя мой настрой, сделал шаг назад.

Желткова, которая жила недалеко от Чумы, знала больше.

— Батя Чуму забил так, что, когда приехали менты, думали — помер. И мать побил, она так орала, аж я слышала. Говорят, забрали батю-то. Теперь посадят, он-то уже сидел за драку.

— Спасибо, — кивнул я.

Если черепно-мозговая травма, это неврология. Если совсем тяжелый — реанимация. Но найти Чуму будет несложно, там все в одном корпусе.

— Что тебе Барик с Райко говорили? — поинтересовался Илья у Карася.

— Что вы стукачи и все из-за вас, — ответил он. — И не надо с вами разговаривать. Но я имею мнение, что нет! И под их дудку плясать не буду. Достали! — Он сплюнул на пол, под строгим взглядом Гаечки все вытер салфеткой.

— Пять минут осталось, — сказала Любка, глядя на огромные настенные часы. — Что там у нас третьим уроком?

— Английский, — вздохнула Гаечка.

— Вам везет, у вас Илона, а у нас — Курица и немецкий, — пожаловалась Алиса.

Изображая учительницу, Каюк закудахтал и заверещал, словно наглотался гелия:

— Чьто это за безобразии! Кудах-тах-тах! Хенде хох! Гитлер капут! А ну вон из класса! К директору!

Все покатились со смеху. Каюк толкнул Алису.

— Как там это слово? Ну, про безработицу? Которое никто выговорить не смог?

— Арбайт-лосен-хейт… — Алиса помотала головой и улыбнулась. — Не-е. Надо потренироваться.

Илья сказал:

— Да, там некоторые слова так звучат, что можно нечаянно призвать Сатану.

Англичанка у нас классная, Илона Анатольевна, добрая и всех называет по именам, а не по фамилиям, при том дисциплину держит и интересно ведет, одно удовольствие к ней на уроки ходить. Но — если готовиться, конечно. У нее не пропетляешь. За пятнадцать минут она успевала проверить всех: кого-то устно, кого-то письменно.

Рамиль отнес поднос со стаканами в мойку, и мы направились к выходу, где столкнулись с Карасихой, заклятым врагом Гаечки. Карасиха дружила с малолетней шмарой Москвой — симпатичной, но замызганной девкой по фамилии Московчук, и Шипилиной-Шипой из семьи протестантов, которая была тихой и слишком приличной для такой компании. Гаечка ощетинилась, как защищающая территорию кошка, прищурилась, глядя на Катьку в упор, та лишь скользнула по ней взглядом, а братца толкнула кулаком в плечо:

— Здорово пучеглазым!

Карась остался с ней, мы пошли дальше.

Пока еще не надоевшие уроки пролетели быстро, с последнего, истории, Плям отпросился, а Барик не рискнул, хоть и на стуле он сидел с трудом, кривился и морщился — болела исполосованная задница. Видно, что здорово его выпороли.

Мне после четвертого все-таки пришлось заскочить домой за деньгами — ну а вдруг Чума и правда помирает, и ему срочно нужна помощь? Странно, что наша классная не подняла этот вопрос — то ли не знала, то ли попросту наплевала на своего подопечного.

И как здорово, что у меня есть Карп! Сел на него — и вж-ж-ж! Полчаса — и я возле больнички, где мы навещали избитого Рамиля со сломанной рукой, да и я сам в неврологии валялся, когда получил по голове, и тогда все закончилось побегом. Если Чума там, неудобно получится. Хотя в мае я еще был пухлым, могут и не узнать, да и времени много прошло, и смена может быть другая.

Будь я собой прежним, стал бы метаться по отделениям, искать Чуму. Память взрослого подсказала, что проще всего узнать, где он, спросив в приемном отделении больницы.

Печального вида медсестра сказала, что Чумакова привезли в реанимацию. По спине пробежал холодок. Значит, совсем плох бедолага!

— Туда не пустят? — спросил я, она помотала головой.

Я сделал жалобное лицо.

— Это мой лучший друг! Он почти сирота. Как узнать, что с ним? Вдруг ему нужна помощь? Лекарства… мало ли. Можете узнать? Вдруг его уже перевели… Пожалуйста.

— Ладно.

Она позвонила в отделение, свела брови у переносицы, покосилась на меня, кивнула, повесила трубку.

— Перевели в хирургию. Пришел в сознание.

— В хирургию? — переспросил я, не зная, радоваться или тревожиться. — Не в неврологию?

— Второй корпус, третий этаж, — ответила она. — Это сперва вот сюда по коридору, — она махнула налево. — Потом — по лестнице. Увидишь.

— Спасибо!

Я рванул в указанном направлении. В больницах время посещений было после обеда. Меня должны впустить, если я предложу помощь, ведь за свой счет лечить Чуму никто не станет.

Перепрыгивая через ступеньку, я несся наверх. Доскакал до третьего этажа, прямо передо мной дверь распахнулась, вышли молодые родители с мальчиком лет семи, а я проскользнул в отделение, где маленькие пациенты с визгом катались по скользкому коридору, а санитарка пыталась загнать их в палаты.

Я направился прямиком к кабинету заведующей, постучал. Проходившая мимо пожилая медсестра сказала:

— У нее посетители. Тебе по какому вопросу?

— Юрий Чумаков находится в вашем отделении. Я слышал, что ему некому помочь, и вот, пришел.

Женщина тяжело вздохнула и покачала головой.

— Бедный мальчик, так жалко его! Места живого на нем нет! Чем же ты поможешь?

— Деньгами, — сказал я.

— Где ж ты возьмешь столько?

— Всем классом собирали, — соврал я.

— Господи, молодцы какие!

Медсестра не стала уходить, подождала, пока из кабинета выйдет толстый носатый мужичок — ему навстречу подался такой же носатый мальчишка, читавший книгу на диване напротив сестринского поста — постучала, чтобы меня точно приняли.

— У меня обед, — донеслось из кабинета, но медсестра распахнула дверь и сказала:

— Тут парень пришел к Чумакову. Говорит, помочь хочет.

Я без приглашения переступил порог и сказал немолодой женщине с бледным слегка оплывшим лицом:

— Здрасьте. Как Юра? Сильно тяжелый? Какие лекарства надо купить?

Заведующая заинтересовалась, указала на диван, куда я сразу же уселся

— Кем ты ему приходишься?

— Одноклассником.

— Один парень уже приходил, принес тысячу триста рублей. Но это только на два укола!

— Что с Юрой? У меня мама медик, можете говорить терминами, я пойму.

— Ушиб головного мозга легкой степени, без внутричерепных гематом. Перелом грудины и нескольких ребер. Гемоторакс. То есть кровь скопилась в плевре и сдавила легкое. Парень родился в рубашке: кровь текла из разорванного сосуда и свернулась, иначе он бы погиб от удушья, потому что помощь ему оказали не сразу. И у него самая распространенная группа крови, быстро нашелся донор.

Стало нехорошо. Да, Чума говнюк и заслужил выволочку, а может, и порку, но каким нелюдем надо быт, чтобы так бить собственного сына!