Один за другим я наблюдала, как люди вокруг нас вставали, у некоторых в глазах блестели слезы, другие были готовы пойти на войну за эту женщину. Они аплодировали. Я не хотела вставать не хотела хлопать, все, что я хотела, это ударить стальной битой каждого из них по лицу.

— Улыбнись и встань, милая. Камеры снимают, — прошептал мой муж. Он был так же напряжен, как и я.

— Как кто-то может воспринимать эту женщину всерьез? Ее прическа похожа на пчелиное улье, — пробормотала я ему.

— Ее муж был «народным лидером». Так что теперь она народная вдова, улей это или нет. Хлопай.

Хлопая в подавленном гневе, я наблюдала, как брюнетка на сцене улыбается и машет своей обожающей публике.

Мы проигрывали. Никакие деньги не могли завоевать любовь народа. И каждый раз, когда эта сучка начинала говорить, они любили ее еще больше. Она принимала это и продолжала говорить. Предполагалось, что она всего лишь произнесет краткую речь об этом событии, но теперь я чувствовала себя так, словно мы были на предвыборных дебатах.

— Я хотела бы поблагодарить сенатора Коулмена, — добавила она. Впервые человек, которого мы хотели видеть президентом, действительно был в центре внимания. — Многие из вас этого не знают, но сенатор Коулмен и мой муж были соседями по комнате в колледже и хорошими друзьями. Когда он узнал, что Коулмен будет баллотироваться против него, он повернулся ко мне и сказал: Мы все равно пригласим его на Рождество, когда он проиграет. Я надеюсь, что ты все приедешь, даже сейчас.

— Всегда! — Сенатор Коулмен рассмеялся, поднимаясь, чтобы занять свое место на трибуне. — Большое вам спасибо, мадам первая леди.

— Я ненавижу, когда они играют в любезности. — Лиам вздохнул, возвращаясь на свое место вместе с большинством гостей.

Я последовала его примеру.

Оливия быстро окинула взглядом столы.

— Где Нил?

— Надеюсь, исправляет это дерьмо, — прошептал Деклан, потягивая бренди, пока Коралина изо всех сил боролась с тем, чтобы не заснуть. Она выглядела измученной. Я не была уверена почему; она ничего не рассказывала.

— Нил говорил кому-нибудь из вас, как он планирует все исправить? — Спросила Эвелин, набрасывая на плечи свою белую шелковую шаль.

— Нет, — прошипела Оливия. — Все, что я знаю, это то, что ее высочество приказала ему застрелить моего отца.

За исключением Лиама и Седрика, все взгляды устремились на меня. Как будто это было так удивительно.

— Я полностью «за». — Миссис Коулмен хихикнула, наливая себе еще один бокал вина.

— Мама! — Оливия усмехнулась, схватив ее за руку. — С тебя хватит, и мы не можем серьезно говорить об убийстве моего отца прямо сейчас.

Подняв голову с плеч Деклана, Коралина тоже огляделабока

— Нил не стал бы… не так ли?

— Это не первый раз, когда один из нас убивает отца своей жены, — прошептал Седрик в свой стакан. На что Эвелин просто перевела свой взгляд на сенатора Коулмена, пока он говорил. К сожалению, она была единственной, кто действительно уделял ему внимание.

Стукнув кулаком по столу, Оливия подвинулась на краешек стула.

— Мой отец сделал все, о чем вы просили. Он живой человек, а не пешка в ваших играх.

— Милая, расслабься, люди смотрят, к тому же не похоже, что он был лучшим отцом в мире. — Миссис Коулмен рассмеялась, прежде чем снова выпить.

— Нет! — отрезала она. — Он мой отец. Скажи Нилу, чтобы он нашел другой способ, потому что, если мой отец умрет, это будет на твоей совести, Мелоди Джованни. Он — моя семья, и если ты связываешься с моей семьей, ты связываешься и со мной, сука.

— Детка, — прошептал Деклан. — Давай пойдем… куда-нибудь. — Он попытался оттащить Коралину от стола.

— Ни за что на свете. Здесь наконец-то стало интересно, — прошептала она в ответ.

Сделав глубокий вдох, я сложила руки на столе.

— Оливия Коулмен, я издевалась над тобой с той самой минуты, как переступила порог этого дома. — Я медленно покачала головой, как будто действительно была сбита с толку. — Ты ошибаешься, когда думаешь, что мне насрать на то, что ты чувствуешь или о чем думаешь. Как будто ты действительно, по-настоящему, глубоко в своем сердце, думаешь, что мне было бы не наплевать, если бы ты умерла. Пуля могла бы прямо сейчас пройти через твой мозг, и я бы даже не моргнула. Однако…

Подняв ногу, я воткнула свой каблук в ее ногу. Недостаточно, чтобы пустить кровь, но достаточно, чтобы заставить ее вскрикнуть от боли.

Я смерила ее стоическим взглядом, говоря так устрашающе спокойно, как только могла, ровно настолько, чтобы быть услышанной.

— Если ты когда-нибудь снова будешь угрожать мне, твое тело найдут повешенным на окне ванной, — она закричала, когда сильнее вдавила свой каблук. — Так что заткнись, слушай свою мать и благодари Бога, что ты семья. Потому что, если бы это было не так, я бы убила тебя в первый же раз, когда ты открыла свой, как тебе кажется, умный рот.

Опустив ногу, я захлопала в ладоши, когда сенатор Коулмен завершил свою речь. Миссис Коулмен встала, приветствуя своего мужа в объятиями перед камерами. Мы все встали, чтобы сфотографироваться, улыбаясь, как крепкая любящая семья.

— О чем вы все говорили? — Спросил сенатор Коулмен, оглядывая сидящих за столом, возможно, чувствуя, как спадает напряжение.

— Ребенок снова пошевелился, и моя мать чуть не опрокинула стол, чтобы потрогать живот, — с легкостью солгал Лиам.

Он улыбнулся.

— Я могу только представить. Дети — это замечательно, я не могу дождаться внуков.

— Да, пожалуйста, извините меня, — сказала я ему, поднимаясь со своего места.

Лиам встал.

— Куда ты?

— В туалет, папуля. Я сейчас вернусь. — Он был таким чертовски чрезмерно заботливым.

Поцеловав меня в щеку, он наклонился и прошептал мне на ухо:

— Ты сексуальная, когда злишься.

— Я всегда сексуальная, — прошептала я в ответ.

Он ухмыльнулся.

— И всегда злая.

Покачав головой, я отстранилась.

Было интересно находиться рядом с таким количеством политических деятелей одновременно. Все они, казалось, пришли не ради благого дела, а в надежде стать лоббистами. Каждый пытался объяснить, зачем им понадобилось финансирование для какой-то ерунды, которой они занимались на этой неделе. Почему следующий президент должен беспокоиться об этом. Все они выглядели такими чистыми во всем белом, но души их были грязными.

Войдя в фойе дома, я не могла не задаться вопросом: если они были хранителями закона, людьми, которых мы выбрали для поддержания справедливости, как кто-то мог быть удивлен тем, какими людьми мы были. Мы были «хорошими» преступниками. Мы забирали только то, что принадлежало нам, продавали только тем, кто хотел, и убивали тех, кто заслуживал… по большей части. Мы даже вернули нашему сообществу в десять раз больше, чем они.

Завернув за угол, я увидела, как Первая леди вошла в кабинет — мой и Лиама, — торопливо таща за собой женщину.

Лесбийский роман? — Подумала я, изо всех сил стараясь не улыбаться. Так скоро после убийства ее мужа? Если бы что-то подобное просочилось в СМИ, я могла бы отправить ее прямиком в ад, который она предположительно пережила в день кончины своего мужа.

Я подошла к стене, как нам нравилось ее называть, — стене, которую я прострелила всего год назад и уничтожила драгоценную картину Седрика. Мы не смогли найти другую картину, чтобы закрыть стену, поэтому вместо этого установила внутренний настенный фонтан. Попасть в комнату за ней было так же просто, как вдавить незакрепленную плитку.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — спросила я, вынуждая Адриану выпрыгнуть из рук Антонио.

Антонио выпрямился.

— Нил сказал мне следить за камерами, мэм.

— Мэм… — Адриана вздрогнула.

— Вы оба вон, сейчас же.

Я моргнула, когда они оба промчались мимо. Подняв камеру для изучения, я отчетливо увидела Первую леди. Однако женщина, с которой она была, больше интересовалась нашими книгами, ее черты были искажены из-за угла обзора камеры. Одно было удручающе ясно: я ошиблась, эта женщина не была ее любовницей. Первая леди выглядела испуганной, потрясенной, как будто она стояла перед самим дьяволом.