Потом след в тропинку перешёл — узкую, утоптанную — и пропал. По сторонам тропинки дощатые заборы, вокруг заборов снег рыхлый, весь в рытвинах. Не поймёшь, следы или так — кошки дрались. Но свежих не видно.

Пробежал я по тропинке, туда-сюда глянул, так и не понял, куда Швейцар пропал. То ли через забор махнул, и ушёл огородами, то ли дальше по тропинке пробежался. Я по ней до реки спустился, по сторонам посмотрел — никого. Только чуть подальше мостки небольшие, за мостками — полынья. Не в прорубь же он нырнул, в самом деле…

Как видно, не впервой Швейцару от полицейской облавы уходить. Небось, все ходы-выходы изучил.

Пробрался я наверх, обратно к дому. Смотрю, там уже полиция кругом, внутри шарят, чего-то ищут. Парней, девок обыскивают, шум, гам, возмущение.

Посмотрел я на это, да и убрался потихоньку оттуда. Ни к чему свою личность смазливую светить, правильно Швейцар сказал.

***

В паровозное депо я шёл уже прилично одетый. Полицейский офицер Найдёнов, весь из себя. Со мной подпрапорщик Кошкин и двое рядовых — Шнитке и Банник. Их я взял для солидности. К тому же они себя на карьере хорошо показали. Что я не увижу, они заметят, мне доложат. Ещё бы, я рядовым каждый раз по рублю выдаю или по три. А Кошкину и того больше.

Под мышкой у меня попугай Микки. Хотя толку от него до сих пор не было, решил я его взять. Вдруг повезёт? Да и боюсь я его в участке оставлять, мало ли что. Вон, старого фотографа-гоблина недавно в подвале оставил, и тут же ему смерть пришла. До сих пор не знаю, кто его прикончил. Официально объявили — самоубийство. Ага. Сам себя карандашом в глаз ткнул, насмерть. Попугай, конечно, не гоблин, но много ли птичке надо? Шею свернул, и конец.

На станции от взрыва остались только щербины на стенах вокзала. Всё уже подмели, кровь замыли, чисто. За перроном, на месте взрыва, рабочие суетятся. Покорёженные рельсы уже растащили, шпалы горелые и разбитые убрали. Остатки паровоза и вагонов ещё лежат, похожие на дохлого кита, которого выбросило на берег. Вокруг них рабочие возятся, разбирают помаленьку. Рядом телега стоит, запряжённая тяжеловозами. На телегу обломки складывают.

Велел я своим солдатикам вокруг походить, приглядеться, с рабочими поболтать. Сам возле останков паровоза двинулся. Погляжу, осмотрюсь, может что-то увижу, что раньше не заметил. Уж очень интересно мой шеф тогда, в доме у полицмейстера, про поезда говорил. Наши, не наши… Что-то тогда меня укололо, мысль какая-то. Вот только зацепить никак не могу…

Прохожу сбоку паровоза, слышу — с другой стороны кто-то разговаривает. Вроде громко, но слов не разобрать. Я туда скорей. С той стороны корпус разворочен, листы металла с дырками от отлетевших заклёпок отогнуты. Внутри, если заглянуть, всё помято, всё в саже, и гарью пахнет. А возле дыры два мужика стоят, бранятся. Один мужик в чёрном мундире с петличками железнодорожника. Ещё не старый, но серьёзный, при усах, лицо строгое. Сразу видно, не простой работяга, а никак не меньше инженера.

Второй в штатском сюртуке хорошего сукна, воротник бархатный. На голове котелок, в руке тросточка. Усики тоненькие, ухоженные. Лицо гладкое, сытое.

Ругаются так, что сажа со стенок сыплется. Инженер хмурится, руки за спину заложил, говорит отрывисто. Гладкий господин в сюртуке вроде улыбается, а глаза злые. И говорит как будто с акцентом. Ух ты, иностранец, что ли? Я их здесь, в нашей губернии, ещё не видел. Разве что месье парикмахера, который меня подстригал. Но тот нарочно по-французски лопочет, для важности. Чтобы клиентов приманивать. А этот старается правильно слова выговаривать, но от раздражения срывается.

Разговор у них профессиональный, я одно слово через два понимаю. Но и так ясно — речь о паровозах. Об их конструкции, кто виноват и что делать. Вечный вопрос.

Меня увидели, замолчали. Вернее, инженер замолчал. А иностранец расфуфырился ещё больше.

— Вот! — кричит. — Вот господин офицер. Спросить его. Плохи наши изделие или нет?

Железнодорожник на меня взглянул, поморщился. То ли от крика этого господина, то ли не очень рад, что посторонние лезут.

А господин не отстаёт:

— Вот молодой офицер, образованный человек. Скажите, офицер, вы любить поезда? Вы хотеть добираться до Москва и Петербург быстро?

Нет, думаю, это вопрос с подвохом. Риторический вопрос, на него ответ ясен заранее.

Подумал я, и сказал твёрдо:

— Этот вопрос, господа, не в моей компетенции. Я здесь не для этого.

— А для чего вы здесь? — спрашивает иностранец.

— Для того, чтобы самому задавать вопросы, — отвечаю. — С кем имею честь?

— О, прошу прощения, — иностранец приложил пальцы к котелку. — Я представитель концессии «Стивенсон и сыновья», меня зовут Джеймс Лоу. А вы, я понимать, офицер полиция?

— Офицер Найдёнов, — отвечаю.

Посмотрел на инженера, взглядом спрашиваю: а ты кто такой? Тот неохотно сказал:

— Инженер-железнодорожник Алексей Краевский. Прибыл для изучения причин аварии.

— Причина аварии очевидна! — тут же влез иностранец. — Негодная эксплуатация сложных конструкций!

— Эксплуатация производится специально обученными работниками, — ровно ответил инженер. — А конструкция ваша не такая уж и сложная.

Тут мистер Джейм Лоу возмутился, и они опять принялись спорить.

— Подождите, — говорю. — Господин Лоу, так это ваши паровозы?

Иностранец повернулся ко мне, и гордо так отвечает:

— Разумеется, эти паровозы наши. Мы поставляем свой товар по всему миру. Да!

— Вы утверждаете, что паровоз испорчен по причине неправильной эксплуатации? — спрашиваю.

Ну ничего себе заявки! Это какие же руки кривые должны быть, чтобы паровоз вот так раскурочить?

— Я говорил, что управлять столь сложный механизм должен умелый работник, — господин Лоу поднял трость и ткнул в разбитый паровоз. — Это сложный механизм. Я знать это. Я не знать, что за работник управлял наш паровоз.

— Все наши работники прекрасно подготовлены! — отрезал инженер Краевский.

— Я не видеть их готовку… как их готовить. Я видеть вот это! — снова тык тростью.

Смотрю, инженер набычился, того гляди придушит иностранца голыми руками. Конечно, кому охота такое слушать.

— А возможность диверсии вы не допускаете? — спрашиваю.

— У нас говорят: ищи, кому выгодно, — сказал Джеймс Лоу. — Кому нужно диверсия? Наши дороги — это выгода для всех!

— Для кого — для всех? — спрашиваю.

— Все, все получать выгода! — иностранец приподнял котелок. — Прошу прощения. Мне нужно ехать в гостиница. Мой обед готов.

— Вашу визитку, господин Лоу, — говорю ему сурово. — Адрес ваш нынешний попрошу.

Господин Лоу достал визитку. Продиктовал название гостиницы. Я всё это в блокнотик записал, визитку в карман положил. Говорю:

— Постарайтесь не уезжать из города, пока я не поговорю с вами, господин Лоу.

— Вы меня задерживать, офицер?

— Это просьба, господин Лоу. Или мы можем сейчас проехать в полицейский участок. Роскоши не гарантирую, но стул в кабинете крепкий, и полы помыты.

— Я постараться не уехать! — иностранец губы сжал, котелок надвинул. Развернулся и пошёл, тростью в землю тычет при каждом шаге. Недовольно так.

А я к инженеру повернулся. Говорю:

— Он правду сказал? Можно неумелыми руками так паровоз ухайдакать?

Думал, инженер кричать начнёт. Но нет. Тот нахмурился, усы подёргал, отвечает:

— Исключать нельзя.

Вижу, не хочет человек с полицейским откровенничать.

— Так что, прав Джеймс Лоу? — спрашиваю с подковыркой. — Руки у нас кривые?

— Что вы хотите, господин Найдёнов? — инженер смотрит, как на врага. — Ваши друзья полицейские уже были здесь. Всё, что хотели, узнали.

Хотел я ему ответить, уже рот раскрыл. Тут попугай Микки подмышкой у меня задёргался. Каркнул хрипло, вывернулся из-под руки. Крылья расправил, подпрыгнул и влетел в обгорелую дыру, между развороченных листов металла — прямо внутрь паровоза.

Инженер Краевский дёрнулся — испугал его Микки. Да я и сам испугался. Сунулся вслед за попугаем. Опасненько! Металл разворочен, края острые, чуть не так повернулся, и всё — разрезал себе что-нибудь. До кости.