— Мне сейчас узнать надо, кто динамит украл. Кто его в поезд подложил. Мне бы средство такое…

Хотел я сказать — прибор такой, вроде волшебной палочки или детектора лжи. Чтобы наверняка. Побегал, всех просветил, как рентгеном, и опа — разгадка! Но слов никак не подберу подходящих.

Она помогла:

— Вы думаете, как бы найти такое средство, которое за вас всё сделает? — эльвийка покачала головой. — Хорошо. Это я могу.

Что? Как это? Не успел я удивиться, эльвийка нос сморщила, приказала:

— Ведите сюда вашего гоблина. Которого вы с собой притащили. Да побыстрее. Пока я не передумала.

Мелкий гоблин Микки оказался храбрым парнем. Испугался сначала, когда я его в дом эльвийский затащил. На лице написано: «погибель моя пришла». Но подрожал малец, подрожал, потом выпрямился во весь свой рост метр без кепки. Встал ровно, кулачки зелёные сжал, типа — нате, подавитесь!

Эльвийка подошла к нему, ладонью по голове провела. Говорит:

— Ты хочешь помочь своему хозяину, маленький гоб?

Микки закивал. Пищит:

— Кушайте меня, госпожа! Мой хозяин Дмитрий невкусный. Микки вкуснее!

Она засмеялась. Говорит:

— Верный маленький гоб. Молодец.

Повернулась ко мне:

— Дмитрий, у вас на руке под рубашкой есть амулет. Достаньте его.

Ничего себе. Как она узнала? Рентген в глазах, что ли?

Вытащил я из рукава амулет, что подарила Альвиния. Цепочка золотая, камешек — кошачий глаз. Эх, Альвиния…

Прекрасная эльвийка взяла амулет, покачала в воздухе:

— Да, это подойдёт.

Наклонилась к Микки, повесила амулет ему на шею, застегнула цепочку. Положила ладонь гоблину на лоб. Велела:

— Закрой глаза.

Микки послушно зажмурился.

Да, это тебе не стряпчий, пускай даже мэтр. Колданула эльвийка так быстро, что я даже не заметил. Никаких бумажек, договоров, даже заклинаний никаких. Раз — и всё. Я глазом моргнуть не успел. Смотрю: только что был гоблин мелкий, а уже нет его. Исчез. На полу сидит птица. Крупная, размером больше ворона. Или грача. Только не ворон и не грач. Попугай! Красивый такой, перья тёмно-синие, живот красный. На голове полоска белая, клюв чёрный, лапы когтистые, тоже чёрные.

Я глаза вытаращил, слова сказать не могу, так удивился.

А эльвийка присела, провела пальцем птице по голове, пёрышки пригладила. Говорит:

— Вот, Дмитрий, ваше устройство. Мой вам подарок.

— В смысле? — говорю. — Вы мне гоблина испортили!

Она засмеялась. Покачала головой:

— Я заметила — у вашего гоблина есть дар. Ещё в машине заметила. Он умеет видеть скрытое. Ещё я знаю, что вы его прячете от людских глаз. Теперь его никто не узнает.

Ёлки зелёные! Ну да, теперь уж точно никто не узнает. Был гоблин, стал попугай… И что мне с ним делать?

Я протянул руку. Позвал:

— Микки, Микки. Иди сюда.

Попугай повертел головой. Затрепыхался, запрыгал. Перьями по полу чиркает, коготками скребёт. Видно, неудобно ему в новом теле.

Потом как-то собрался, крыльями взмахнул, вжих — и на руку мне запрыгнул. Смотрит на меня, глазами блестит — боится.

Прекрасная эльвийка говорит:

— Собаки или кошки из него не вышло. Змею или ящерицу вы носить при себе не станете, неудобно. Попугай лучше всего. Забирайте и уходите, Дмитрий. Я сделала всё, что могла.

— Погодите, он хотя бы разговаривает?

— Прощайте, Дмитрий! — и на дверь показывает.

Вижу, всё — приём окончен. Пришлось уйти.

***

Вышел я из ворот, поймал извозчика — они тут всё время пасутся, место рыбное. Поехал в участок. Когда мимо дома чокнутого эльва проезжали, глянул, что там. Ничего, двор пустой. Коляски и кареты все разъехались. Всё тихо, спокойно. Как эльвийка и сказала.

Надо было бы в дом зайти, убедиться. Но страшно стало. Как представил, что там голодный брат Левикус сидит, зубы точит… Не-не-не.

Еду, и думаю: что сказать-то? Начальство спросит: чем ты занимался, офицер Найдёнов? Кого поймал, какие улики нашёл, докладывай! Узнал, кто динамит в паровоз бросил, на лучших людей города покушался? Кто графа Бобруйского на кусочки разметал? Кто высшего эльва по ветру развеял, даже клочка не осталось?

Не говорить же, что я теперь на крючке у папика своей любовницы бегаю, как пёс розыскной. Что по театрам рассекаю, с мажорами стреляюсь на дуэли. Во фраке, весь такой красивый.

А что крючок на мне только для вида, не докажешь ничем. Об этом только я знаю, да котик Талисман, что внутри меня живёт. Что я скажу? Что печать мне поставили при рождении — магическую, потому что я полукровка. Чтобы магией не занимался. Да вот блин — занимаюсь! Заклятья гашу, кота призрачного использую как хочу. Да, ещё сказать забыл: внутри меня эльв живёт, котом прикидывается. Он из прошлого дела взялся, за которое невинных людей повязали. Одного в дурку, другого — на каторгу. Эльв этот от зверски убитой эльвийки благородных кровей не родился. Ну, той, что в морге лежит, вся раскромсанная…

Ага. Как только я такое скажу, тут же и конец Димке Найдёнову. В лучшем случае в дурку отправят, за компанию с чокнутой женой Филинова.

Вот и думай, как отчёт писать. Что начальству докладывать.

Прикатили в участок. Я попугая Микки на плечо посадил, и на крыльцо. Полицейский у входа на попугая глаза вытаращил, но не сказал ничего. Может, решил, что я конфисковал птичку.

Прошёл я к себе в кабинет, Микки посадил на спинку стула. Стал в ящике рыться, карандаш на стол бросил, листок ищу.

Тут Микки как каркнет. Я аж подпрыгнул. Смотрю, тот клюв свой попугайский разевает, сказать что-то хочет. А не получается. Кар-кар — и всё.

— Микки, — говорю. — Ты же попугай. Ты говорящий должен быть.

Мой бывший гоблин башкой покрутил, крыльями замахал. На стол перепрыгнул. Карандаш клювом подцепил.

— Ты что, грамотный? — спрашиваю. Сейчас, думаю, он мне напишет…

Он клювом щёлкнул — тресь! Карандаш пополам.

Да, грамотный — неграмотный, толку нету. Обманула меня эльвийка. Посмеялась надо мной. Был гоблин, стала птица дурацкая. Микки можно было хотя бы в мешке носить, потихоньку выпускать. А это что? Красивая вещь. Только бесполезная.

Нашёл я листок, задумался. Ёлки, как лучше соврать-то? Ладно, что-нибудь придумаю.

Сунул я листок с карандашом в карман, попугая Микки взял под брюхо, подмышку себе сунул.

— Пойдём, — говорю. — Ты мне пригодишься.

Иду мимо буфетной, там никого, только старичок-буфетчик стаканы протирает. Меня увидел, окликнул.

— Ваше благородие, чайку не желаете? Самовар горячий, булки свежие!

— Некогда мне, — отвечаю, — спасибо.

— Ваше благородие, присядьте. У вас вид такой, словно всю ночь воров ловили. Нехорошо это, без крошки во рту ходить.

И то правда. Забегался я что-то.

Подошёл, плюхнулся на табурет. Попугая Микки на стол посадил.

Буфетчик крантик у самовара повернул, кипяток наливает, а сам на попугая моего смотрит.

— Экая птица у вас знатная. Никогда таких не видал. Заморская, небось?

— Это подарок, — говорю. — От дамы.

Старичок-буфетчик покивал:

— Ох уж эти дамы. Им бы всё дарить. Ну да вы, ваше благородие, юноша видный, вот дамочки и млеют.

— Им виднее, — говорю. Взял чаю, отхлебнул. Хорошо!

А буфетчик моему Микки кусок булки протянул. Тот клювом щёлкнул, попятился.

— Он булок не ест, — говорю. Сам булку взял, откусил как следует. Вкусно. — Ему орешки надо, семечки всякие.

— Есть такие! — старичок в кармане порылся, достал горсть. — Вот, для детишек припас. На-ко, птичка. Полакомись.

Микки ещё попятился, чуть со стола задом не свалился, крыльями замахал. Каркнул.

— Да он как ворон у вас — каркает. В кондитерской у Саввы такой птиц был, только зелёный. Так он говорить мог. Всё кричал: Попка-дурак, Попка-дурак!

— Не научился ещё, — говорю, а сам булку жую и чаем запиваю. — Микешка, возьми орех. Разрешаю.

Микки на меня глазом круглым блеснул. К старичку повернулся, цапнул орех с ладони. Только хруст пошёл, да скорлупа полетела.