— Сюда! — кричу.

Она на меня глянула, узнала. Метнулась ко мне, я её в охапку подхватил. У ней уже ноги подгибались.

А мужики на нас бегут, сейчас налетят. «Держи её! Хватай! Бей!» — орут как бешеные.

Подлетели, морды красные, глаза пьяные. С утра подогрелись, видать. Первый подскочил, девчонку — хвать, и к себе тянет. «Бей!» — орёт.

Не видят, гады, с кем связались?

А тут уже и остальные подскочили. Глаза дикие, будто обкурились чем.

Кричат: «Инороды проклятые! Воду отравили, траву пожгли, младенцев сожрали!»

Крикнул я на алкаша, чтоб лапы свои убрал. Тот не слышит, дёрнул девушку, у той аж платье затрещало.

Выхватил я свой револьвер и дал гаду рукоятью в лоб, как кастетом. Мужик отшатнулся, из брови разбитой кровища брызнула. Его дружбан мне с размаху палкой по башке — хрясь! Ладно, я увернуться успел, по плечу попало. Девушку собой закрыл. Крикнул:

— Кошкин! Отогнать!

Тут мой подпрапорщик и пальнул в воздух из револьвера. Команду рявкнул, прямо над ухом у меня.

Хороший голос у Кошкина. Как в той байке про мужика с собакой и прохожим. «Лежать!!» — и все легли, кроме собаки…

Рядовые Банник и Шнитке винтовки выставили, а там штыки примкнутые — страшное дело. Даже у самых обкуренных мозги на место встанут от такого.

Отбежали мужики, недалеко правда, и давай возмущаться.

— Нечестно! — кричат. — Инородка наша, давай сюда, вашбродь, мы ей покажем!

Ну, Кошкин послал их куда следует. Покричали он, нас обложили добрым словом, и ушли.

— Молодец, подпрапорщик! — говорю. — Хорошо сработал.

А Кошкин обернулся ко мне, хмуро так, и буркнул:

— Рад стараться, господин стажёр. Разрешите спросить?

— Спрашивай… те.

— Для чего мы эту гобку спасали? Его превосходительство господин полковник на плацу совсем другое читал. Что от гобов и оргов одни беды. Что чем меньше их, тем лучше.

Опаньки… Ничего себе заявки.

Глянул я на девушку, а та ко мне прижалась, дрожит вся. На солдат смотрит, на Кошкина, и трясётся.

— Это мой агент, — говорю. — Штатный агент тайного сыска. Понятно?

— Так точно, господин стажёр. Понятно, — отчеканил Кошкин.

Глянул на девушку, как на мусор, и отвернулся. А девушка глазами сверкнула, из рук моих вырвалась и давай платье отряхивать. Брезгливо, как кошка — когда её цапнешь за помытое. И на меня смотрит, хуже чем прапор — на неё.

— Куда тебя отвести? — спрашиваю тихонько.

Гоблинка нос задрала, говорит:

— Домой.

Сказала она адрес, я присвистнул. Кошкин сморщился — злорадно.

— Нет там никого уже, — говорю. — Облава прошла. Я сам видел. Окна разбиты, дверь болтается.

Она охнула, пошатнулась, на шею мне бросилась:

— Дмитрий Александрович! Ради всего святого… Спасите моего отца!

Когда девушка обнимает — это хорошо, приятно. Если девушка симпатичная, ещё лучше. Говорю ей:

— Пошли в участок, посидишь у меня.

Тут все обнимашки и закончились. Выпрямилась гоблинка, платье оправила, и холодно так:

— Я арестована?

Вот как тяжело с ними, девушками…

— Облава идёт, — отвечаю. — Участок сейчас самое безопасное место. Может, и отца твоего там найдём.

— Нет.

Вижу, мой подпрапорщик уже косо смотреть начал. Уж больно я цацкаюсь со своим агентом.

— Тогда отведу как арестанта! — говорю девчонке, жёстко так. — Или на квартиру.

Про квартиру я только сейчас придумал. Должна же быть у сыщика квартирка для встреч с агентами?

Испугалась девчонка, уже нос не задирает.

— Дмитрий Александрович, я знаю место, где безопасно. Дом старейшин. Может, и отец там?

— Хорошо! — рыкнул я для острастки. — Нам как раз туда надо. В целях расследования.

Нет, видать, не мой день сегодня. Дом старейшин, то есть место, где живёт глава общины гоблинов, я заметил издали. Домишко в два этажа, стоит особняком, выкрашен в зелёный цвет до самой крыши, у входа знак — козья морда на шесте. Дверь распахнута, и на крыльце полицейские толпой.

Вся гоблинская безопасность накрылась медным тазом…

Только мы подошли, а из дома уже мой начальник Бургачёв выходит. Перчатки поправляет, важный такой. За ним здоровенные полицейские гоблинов престарелых волокут. Кого под руки, кого за шкирку. Гоблины упираются, верещат что-то. Про права свои инородские. Но куда там!

Мы ведь, пока сюда торопились, мимо дома старейшин оргов прошли. Вот там было веселье. Домишко у оргов похожий на гоблинский, тоже в два этажа и особняком стоит. Только краской солнечного цвета выкрашен, и перед входом рога бычьи торчат на палке.

Вот там без драки не обошлось. Орги, хотя и немолодые, брыкались как бешеные. Но супротив полиции ничего не смогли. Вытащили болезных, в телегу кинули и повезли в неизвестном направлении.

Гоблины брыкаться не стали, силёнки не те. Свели их с крыльца, а там уже телега стоит, дожидается.

Тут моя девушка как закричит: «Папа!» — и к дому кинулась. Там за старейшинами ещё парочку гобов ведут. Девчонка к одному подбежала, за руки ухватила. Полицейский, что гоба вёл, девчонку толкнул, она отлетела.

А я смотрю — да это же тот самый гоблин, что фотки на месте преступления делал. Фотограф, доверенный гоб моего шефа и вообще мастер на все руки. Тот самый, которого я с этой вот девушкой в ювелирном бутике недавно встретил. Вот так штука. Мне же тогда показалось, что это её папик. Ну, типа престарелый любовник. Да-а, ошибся ты, Димка.

Да и папаше не повезло, под раздачу попал. И что теперь делать?

Подошёл я к Бургачёву. Тот мне:

— А, стажёр. Вижу, нашёл себе значок?

— Ваше благородие, разрешите обратиться! — говорю ему. — Выдайте мне задержанного гоба.

И пальцем на папашу моей девчонки показываю.

Его благородие нахмурился — сейчас откажет. Я тут же:

— Под мою личную ответственность!

— Для чего? — спрашивает, и видно, что злится.

— В целях расследования! — отвечаю, а сам вытянулся, глаза выкатил, прямо горю на работе. — Имею ряд вопросов по делу! Вы знаете, по какому…

Это я уже тише добавил, для таинственности.

— Гобов сейчас в камеры отвезут, в городскую тюрьму, — бросил Бургачёв. — Там и поговорите.

— Ваше благородие, дело не терпит, — говорю. — Позвольте хотя бы на пару часиков. Господин полицмейстер уж очень строго велели…

— Хорошо! — рявкнул Бургачёв. — Но чтоб потом — в камеру.

Отвернулся, прошагал мимо.

Я ему вслед:

— Не извольте сомневаться, ваше благородие!

Ага, конечно. Где два часа, там и десять. Главное, разрешение получить, а там посмотрим…

Короче, оттащили мы папашу-гоблина от телеги, куда уже его дружков престарелых сажали.

Дал я команду своему подпрапорщику, взяли мы папашу под руки и оттащили подальше — с глаз долой.

Гоблинка моя его стала обнимать, отряхивать, щебетать что-то, но я это дело прекратил.

Говорю:

— Следуйте за мной! И без шуток.

Девчонка глазами опять засверкала, но её папаша, немолодой гоблин, согласно кивнул. Шляпу свою он где-то потерял — а может, полицейские затоптали. Шарф клетчатый вокруг шеи обернул, пальто поправил, воротник поднял повыше и дочку за руку взял.

— Ведите, — говорит, — господин стажёр. Лучше с вами, чем в тюремную камеру.

Вижу, папаша уже в курсе, куда старейшин повезли.

Это он верно заметил — со мной лучше. Нехорошо вокруг, опасно — для инородов. Мы, пока по улицам шли, всякое видели. Городовые так и шастают, жандармы повсюду, все с винтовками.

Мальчишки ещё кругом бегают, кричат, газетами размахивают. Орут, надрываются: «Последние новости! Последние новости! Полный список погибших! Ужасная тайна!! Наш собственный корреспондент ведёт расследование! Кто убил десятки человек? Кто взорвал поезд? Читайте, читайте!» Мимо самые мелкие мальцы пробегают, голосят: «Убит его сиятельство граф Бобруйский! Тело его сиятельства верховного эльва не найдено! Кто украл тело? Полиция идёт по следу!»