Я вздрогнул и выронил нож.

Лицо убийцы стоит перед глазами так чётко, будто убили меня. Я знаю, кто это. Его фотоаппарат лежит на лавке, его нож валяется под моими ногами. И теперь я должен сказать его дочери, что отец её мёртв.

Уф-ф. Кажется, я не дышал всё это время. Дух перевёл, смотрю: гоб мелкий сидит у стенки, от страха трясётся. Над ним мой котик Талисман стоит. Хвостом бьёт из стороны в сторону — злится. Гоблин мне в лицо посмотрел, аж взвизгнул.

— Дяденька эльв, не убивайте меня! — пищит. — Не надо! Микки хороший гоб! Микки не виноват!

— Какой я тебе эльв, придурок, — рычу. — А ну говори, почему моего кота видишь?

— Дяденька эльв, Микки всё видит. У Микки дар. Микки никому не скажет, что вы в человеке прячетесь. Пожалуйста, не убивайте меня!

Ну ничего себе. Малец-то, похоже, припадочный. Видит он… Это он, небось, полукровку видит в Димке Найдёнове.

А мелкий пищит:

— Отпустите меня, благородный эльв! Не жгите Микки душу, у Микки плохая душа, мелкая…

Не понял, — жгите или жрите? Ничего себе, хорошенькая репутация у местных эльфов. То есть эльвов.

Ухватил я мелкого гоба за плечо. Малец тощий, лапки прямо лягушачьи. Рычу ему в лицо:

— Никому не скажешь? Конечно, не скажешь!

Такая во мне злость поднялась на всех гобов, словами не передать. Все они хороши, котиков жрут, гады. И этот, небось, такой же.

А котик мой, Талисман, мявкнул, и мне на плечо вскочил. Тут мне руку от пальцев до спины как тыщей вольт пробило. Пальцы к плечу Микки так и прилипли — будто на морозе железку лизнул. А гоб Микки прозрачным сделался. Всё мне про него ясно стало. Сирота, мамаша сбежала в другой город с богатым гобом, а тот её пришиб из ревности. Папаша помер — по пьяному делу на улице замёрз. Сам живёт при общине, подай-принеси, из жалости. Про дар никому не сказал — боится…

Малец взвизгнул, задёргался. Я руку разжал, смотрю — пальцы целы. Что это было?

— Дяденька эльв, зачем печать ставить? — хнычет малец. — Я и так никому… чтоб мне провалиться! Чтоб мне жареной крысятины в жизни больше не пробовать!

— Зачем печать ставить?.. — о чём это он?

Чего? Что я сделал-то?

— Печать на верность, — Микки рубашонку задрал, повернулся. — Что я теперь старейшинам скажу? Господин Шмитт заругает!

Да блин блинский! Гляжу, а у мальчонки на плече, где я его ухватил, пятно овальное — как отпечаток пальца. На синяк похожее, но не синяк. Цветом как чернила, ободок аж горит синевой. Это что, я сделал? Как?

Но виду я не показал, что удивился. Ладно. С гадом-убийцей и его дочкой я после разберусь. Сперва дело. Говорю:

— Старейшина Шмитт ничего не скажет — он в тюрьме. Нечего тут мне причитать. Дело у меня государево, так что никакой жалости. Понял?

Закивал малец, аж уши захлопали.

— Да, благородный эльв! Микки для вас что хочешь сделает. Только не убивайте, когда нужда пройдёт! Микки хороший, честный гоб!

— Посмотрим, — говорю, — на твоё поведение. Скажи — тайники найти можешь? Есть они здесь?

Поморгал Микки, говорит:

— А вам какие надо, благородный эльв? Те, которые старые, новые, опасные?

— Что за опасные?

Микки носом шмыгнул, пальцем тыкнул:

— Вон там если пойти, доска провалится. Кто не знает, ноги переломает.

— Старые?

— Это когда дом строили, дяденька эльв. В подвале по углам трупы замуровали, зверей всяких. Кошек, собак, крыс, мышей. Чтоб дом охраняли.

— А новые?

Микки на полу заёрзал, зачесался:

— Дяденька эльв, а вы меня точно убивать не будете?

Посмотрел я на него. Малец стрёмный, зато полезный. Опять же, дар у него. Ценная штука. Пригодится. Такого даже в участок сдавать неохота.

— Возьму тебя в личные слуги. Если польза будет.

— Да! Польза будет! Будет!

Ишь, обрадовался. Видать, жизнь у мальца не сахар.

— Тогда так — иди со мной, и ни слова. Если где тайник увидишь, тихонько покажешь, чтобы только я знал. Понял?

Закивал малец, зашлёпал ушами. Молча. Молодец.

Ухватил я его за шкирку, подмышку сунул, как собачонку мелкую. По комнатушке прошёлся.

— Показывай.

Микки башкой мотнул, носом показал — вот.

Отогнул я в углу старые обои, вытащил кирпич — пришлось ножом поковырять — и опа! Тайничок. Маленький, в размер вынутого кирпича. В тайничке мешочек. Холщовая ткань, ниткой перевязанная.

Развернул, смотрю, порошок какой-то. Это то, что я думаю?

Положил мешочек обратно в нишу, кирпич на полу оставил.

— Молодец, — говорю. — Кто закладку делал, знаешь?

Микки башкой замотал.

— Говори, сейчас можно.

— Старый Фай ложил, другой гоб забирал. Микки не знает, кто.

— Старый Фай — старейшина?

— Нет, благородный эльв. Фай простой уборщик. Мусор метёт, отхожее место моет, дерьмо выносит…

Ага. Понятно.

Спустился я вниз, на первый этаж. Там уже всё что можно, разворотили. Сказал, что тайник нашёл, наши туда ринулись.

Смотрю, а малец-то не соврал: тайнички по углам с крысами да кошками замурованным все вскрыли. Там одни мумии, но видно, что за зверь.

А больше ничего нету. Зато Дмитрий Найдёнов, молодой офицер, отличился! В одно лицо тайник с кокаином нашёл. Всем на зависть.

Вырвал я листок из блокнота, черкнул записочку в участок — для Бургачёва. Так мол, и так, имею сильнейшие подозрения на гоблинского дворника. Дворника кличут старый Фай, и агентура доносит, что балуется он запрещёнными веществами. А ещё этот самый дворник, в силу профессии, мог в нужник орков доску от динамита запросто подбросить. Домишки-то орков и гобов рядом стоят.

Накропал записочку, с гонцом в участок отправил. Велел своим закругляться. И так всё перерыли на метр в глубину. Куда уж больше.

***

Так что иду я теперь по улице весь пыльный, потный как чёрт, зато гордый. На душе, правда, тяжело. Будто булыжник положили. Иду на квартиру к красотке Генриетте. Иду гоблинке, что там прячется, сказать, что помер её папаша. Помер нехорошей смертью в полицейском подвале.

Несу фотоаппарат, нож и мелкого гоблина Микки. Гоблина, правда, пришлось в занавеску завернуть, как в мешок. Гоб лёгкий, не тяжелее собачонки. Но тащить его по улице, где приличные люди живут, как-то глупо. А мешок не так в глаза бросается. Мало ли что человек тащит.

Дошагал я до места, в квартирку поднялся. Горничная мне дверь открыла, узнала. Видно, богатенького папика здесь не было — сразу впустили.

Вошёл я, мешок с Микки у порога положил. Горничная у меня шинель взяла, в комнату провела и пропала.

Красотка Генриетта сидит у зеркала, волосы распустила, причёсывается. Волосы аж до по… до стула.

Ко мне обернулась, со стульчика вскочила.

— Вы ко мне, Дмитрий Александрович? Какая приятная встреча!

— Нет, — говорю, — извините. Мне бы гоблинку мою повидать. Новости у меня для неё…

— Ах, её сейчас нет, — говорит Генриетта. — Она на кухне, готовит свои зелья. Ведь это так называется? Сказала, чтоб не тревожили её.

Подошла ко мне, за руку взяла и к дивану потащила.

— Подождите немного. Вы ведь не торопитесь?

Ох, что-то она ласковая очень. Видел бы её любовничек, на дуэль бы меня вызвал.

Сел я на диван, Генриетта рядом пристроилась. Смотрю, юбочку приподняла, ногу на ногу положила. На ногах туфельки были, так она их сбросила, босиком осталась.

Придвинулась поближе, пальчиком мне по шее провела, сказала:

— Ой, какой вы разгорячённый. Не хотите вина?

— Мне бы воды.

— Ну что вы, выпейте вина! У меня хорошее, из Бургундии.

Тут же мне бокал в руки сунули, светлого набулькали. Мне бы сбежать сейчас, но уже неохота. Хорошо на диванчике, мягко. И девица такая… добрая.

Выпил я одним махом. И правда, пить очень хотелось. Мне тут же ещё налили.

— Пейте, Дмитрий Александрович. Вот так… А скажите, моя подруга Альвиния — ваша девушка? Что у вас с ней, всё серьёзно?