Заместителя полицмейстера, моего шефа, в носилки не уложили. Он навалился на плечо здорового полицейского, как на костыль, и стал распоряжаться. Кто из полиции легко раненый, кто ранен потяжелее, но на ногах — все забегали.

Меня заметил, к себе подозвал.

— Стажёр! — говорит, а сам морщится, дышит тяжело. — Быстро в участок. Найди Бургачёва. Ищите виновных, землю ройте, а найдите. Скажи Бургачёву — он теперь вместо меня. Ивана Витальевича нет уже.

— Живой он, — говорю. — Его в карету пронесли, где раненые.

Закашлялся шеф, сплюнул, слюна красная пополам с чёрным.

— Какое там живой. Мимо пронесли, сам видел — не жилец наш полицмейстер. И вот ещё что…

Тяжело вздохнул, глянул на меня покрасневшими глазами, сказал:

— Как до бумаг доберусь, напишу, чтобы тебя в чин произвели. Хватит в стажёрах болтаться. Заслужил. Всё, беги.

— Слушаюсь, ваше высокородие! — гаркнул я. Хрипло от волнения. Развернулся, и бегом с вокзала.

Бургачёва в полицейском участке я не нашёл. Зато нашёл себе неприятностей на пятую точку. Никто ведь не знал, что я под прикрытием. Первый же полицейский меня за шиворот ухватил.

— Куда прёшь? Не положено!

— Пусти, — вырываюсь, — я по делу!

— Знаем мы таких! Все по делу, а потом бомбы взрывают!

Это он в точку попал — весь участок уже на ушах стоял. Грохот взрыва все слышали.

Выволок меня полицейский на улицу, а тут коляска подкатила. В ней Бургачёв с какой-то девицей. Коляска дорогая, кучер важный, лошадка запряжена — серая в яблоках. Девица вся из себя нарядная, в шубке собольей. Сразу видно, при деньгах.

Бургачёв из коляски выскочил, девице ручку поцеловал. Коляска с девицей укатила.

Тут он нас увидел:

— Эт-то что такое?

— Да вот, ваше благородие, разжалованного поймал! — полицейский меня за ворот тряхнул. — Пролезть пытался!

Я говорю:

— Ваше благородие! Срочное донесение от Василия Викентьевича! Дозвольте доложить, только внутри, во избежание паники!

Помрачнел Бургачёв. Коротко приказал:

— Отпустить. Ты — за мной.

Прошли мы в кабинет, тут я ему про взрыв поезда и рассказал. Говорю:

— Принимайте командование, ваше благородие.

Он аж вспотел весь:

— А как же Иван Витальевич?

Я ему:

— Считайте — нету его. Викентий Васильевич теперь главный. Да и то… — я изобразил хромую ногу и костыль.

Бургачёв глаза выпучил, кадыком подвигал, будто подавился чем. Похоже — не рад.

***

Собрались мы в кабинете его высокородия — все кто мог. Приставы, суровые пожилые дядьки, на стульях уселись. Я в уголке пристроился.

Бургачёв бумажку достал, всю исписанную. Когда только накатать успел. Мелким почерком, с двух сторон.

Развернул бумажку, только рот открыл, а самый пожилой пристав спросил:

— Верно ли, что Иван Витальевич при смерти?

У Бургачёва аж глаз задёргался. Конечно, он уже с порога всем объявил. И вот опять. Глянул на меня:

— Стажёр, доложите!

Встал я, доложился:

— Господин полицмейстер без памяти лежит. Состояние тяжёлое. Его высокородие мне лично сказали — плох Иван Витальевич. Так что теперь он за него, а его благородие Бургачёв — за Викентия Васильевича.

Пристав вздохнул тяжело. Остальные лица печальные сделали. То ли по его высокородию скорбеют, то ли Бургачёва над собой не хотят.

— Да точно ли есть виновные? — встрял другой пристав. — Паровозы эти — придумка заграничная, ненадёжная… то ли дело лошадки. Сел и поехал. Любо-дорого!

— Верно! — поддержал другой. — Чему у лошади гореть? Разве что пёрнет. Да и то корова пердит сильнее…

Бургачёв аж побагровел весь. Ладонью по столу как хлопнет:

— Его высокородие сказал искать виновных, значит — будем искать!

А я смотрю — желающих нет. Все приставы мрачные, на стульях ёрзают, как бы сбежать из кабинета поскорей.

Бургачёв рубит:

— По первому пункту плана! Первым делом инородов проверить. Кто больше всех зол на государя и его верных слуг? Они! Орги и гобы. По второму пункту — сей же час пройтись с обысками по известным адресам…

— Людей где взять, ваше благородие? — снова встрял пожилой пристав. — И так уже с ног сбились, которые сутки не спим, все на ногах. До ветру отойти нельзя.

— Попрошу не перебивать! — шипит его благородие. — Пункт третий…

И так до конца бумажки дочитал. Слушаю, а меня в списке не назвали. Будто нет стажёра Найдёнова.

Конечно, с одной стороны хорошо, что про меня забыли. Нет работы — сидим курим, расслабляемся. С другой стороны, всё равно ведь найдут и к делу приставят. На морозе в карауле стоять у какой-нибудь будки. Или в участке на ресепшене сидеть, задницу отсиживать до пенсии. Кто будет продвигать чувака с печатью полукровки?

Нет, я уже решил — буду карьеру делать. Своими силами. Вспомнил дружка Егора с истфака. Как бы он наверх до самого царя добрался. А я чем хуже? Знаний маловато? Так не беда, книжки почитаю, людей порасспрошу, мозги напрягу. Иначе так и сгинет Димка Найдёнов в безвестности. Кому это надо? Вот именно — никому. Зато польза от меня может быть для отечества… ух! Я же столько всего знаю… Любой астролог обзавидуется. Главное — не спешить, с умом к делу подойти. Не то за чокнутого примут и в психушке запрут — с Наполеоном. Или с Кутузовым, в соседней палате. Для начала найду тех, кто поезд взорвал. Заодно местного мафиози Рыбака выведу на чистую воду. А там уже — повышение, награды всякие…

Дождался я, пока приставы из кабинета выйдут. Бургачёв стоит, бумажку свою в руках комкает, сам весь красный, потный. Волнуется, видать.

Меня заметил, как рявкнет:

— Вон поди, стажёр!

— Никак нет, — отвечаю, — не могу пойти.

— Что?! Ты с кем разговариваешь, полукровка?

Чую, сейчас его благородие об меня руки замарает, не побрезгует. Вышвырнет через закрытую дверь. Вон как его разобрало. Полукровкой обзывается.

— Имею личное распоряжение Ивана Витальевича. Его высокородие велели землю рыть, а виновных найти. Говорят, ищи, стажёр, пока не найдёшь. И Бургачёву скажи, чтобы любое содействие оказывал. Вернусь, сразу чин получишь, а может, и награду.

Ну, насчёт землю рыть — это мне шеф сказал, заместитель полицмейстера. Остальное я выдумал. Но кто сейчас проверит? Начальство без памяти, того гляди помрёт. Не докажет никто.

— Как это?.. — забормотал Бургачёв. — Иван Витальевич лично велели?

— Так точно, — говорю. — Я к нему первому на перроне подбежал, ещё никого там не было. Потом уже санитары подоспели, унесли его…

Эх, семь бед — один ответ. Или грудь в крестах, или голова в кустах. Слова сказаны, жребий брошен, Рубикон перейдён.

— Хорошо, — говорит Бургачёв. Даже обрадовался, что хоть кто-то хочет за дело взяться. — Говори, что тебе нужно. Да поживее.

***

Куй железо, пока горячо, не отходя от кассы. Не успел его благородие дать мне добро, я забегал как хомячок в колесе.

Нацарапал бумажку со списком пунктов на десять и дал на подпись Бургачёву. Его благородие от неожиданности подписал.

Я тут же побежал, не теряя времени, и отжал себе в участке комнатушку — типа кладовки. В одно окно.

Что со мной сделает шеф, когда вернётся… Нет, лучше об этом не думать!

Открыл я форточку в окне кое-как, чтоб свежего воздуха впустить, пошарил по карманам. Денег у меня нашлось шиш да маленько. От награбленного мало что осталось, Альфрид почти всё себе забрал. Сказал, что в банк положит. И вот теперь Альфрид мёртвый, а денежки — тютю. Покойничка ведь уже не спросишь…

Так, здесь стол поставлю, в него бумажки буду складывать и улики по делу. А то прошлый раз отдал улики — как в чёрную дыру бросил.

Метнулся ещё раз к Бургачёву. Тот уже стоит на крыльце, перчатки натягивает.

— Некогда! — бросил мне через плечо.

— Ваше благородие, — тороплюсь, — верните мне значок. Мне работать, а я в шинели без петлиц, без знаков различия. Непорядок!