— Олег? Лёша? — спросила я, сняв её, и сев повыше.

— С вашим братом всё в порядке, — заговорил Николай Алексеевич, когда я была готова слушать. — Я говорил с врачом. Порез оказался небольшим, и не было большой кровопотери. Его прооперировали, он в реанимации. Но вне опасности… — и на этом он замолчал. У него стал такой опечаленный вид, он даже взгляд опустил. У меня в районе желудка появляется узел из тревоги, и ноги резко начали неметь. Я выпрямилась, сидя. — Алексей в коме, — произнёс Николай Алексеевич не своим голосом, и посмотрел на меня. Новость оглушила меня. Я закрыла глаза, в попытке убежать от этой реальности. И почувствовала, как дрожит рука, поднесённая к лицу. Сделала усилие, чтобы открыть глаза и заговорить, потому что тело сковало от страха, что не продохнуть:

— Что говорят врачи? — прохрипела я, пытаясь удержать дрожь во всём теле.

— Пуля прошла в нескольких миллиметрах от сердца, но задела верхнюю полую вену, — я поняла, что не могу дышать. Страх пожирал меня, мысли, что он принёс с собой, почти ввергали меня в отчаяние. — Была остановка сердца, острая дыхательная и сердечная недостаточность… — и он снова замолчал. Я не дышала. Вообще. — Врач сказал, что никаких прогнозов дать не может. Ближайшие сутки станут решающими. Выживет он или… — всё. Это стало пределом. Что-то надломилось во мне. Я, будто развалилась на куски. Я разревелась. Он положил руку мне на плечо. В голове пульсировала лишь одна мысль: я не могу потерять и его.

— К нему пускают? — спросила я, когда смогла унять истерику. Слёзы не остановились, но я решила, что должна его увидеть немедленно. Смахнула их, и стала вставать.

— Вас пустят… — Николай Алексеевич помог мне встать. Мы вышли из палаты и пошли вместе по коридору.

— Могу я вас попросить? — как же тяжело было говорить это. И невыносимо думать.

— О чём? — я сглотнула ком, чтобы голос звучал нормально:

— Горский сказал, что его племянник Максим Пономарёв и его семья мертвы… Потому что они помогли нам. Данные на Горского, которые уничтожили его, были от них…

— Я узнаю, — он посмотрел на меня, кажется, с сочувствием, а потом пошёл к медсестре. Я осталась стоять посреди коридора, в полной неопределённости.

Николай Алексеевич обменялся несколькими быстрыми фразами с медсестрой, и вернулся ко мне, указывая рукой направление — по коридору, справа от меня. Он чуть придерживал меня за спину, когда мы шли к палате. Я своих ног не чувствовала, мне было очень страшно.

Когда он открыл дверь, и пропустил меня внутрь, моё сердце замерло. А от увиденного, мне стало больно. Чудовищно больно. Мониторы, датчики, трубки…

Я шла к Лёше, не чувствуя своего тела, и мне казалось, что вот сейчас я подойду, а там не он. Кто-то другой, не знакомый мне, и не родной… Но это был он. Глаза закрыты. За него дышал аппарат — пшшшшш ххх, пшшшшш ххх… Кардиомонитор издавал монотонный звук — пик…пик…пик… В носу защипало, а в груди собрался такой комок эмоций, что стало больно. Я взяла его за руку. Очень аккуратно. Хотела заговорить, но вместо слов из горла вышла тишина. Я поняла, что не могу говорить вслух. Тогда я наклонилась к нему и стала шептать:

— Лёша… Это Ангелина… — слёзы застилали мне глаза. Я закрыла их. Лучше бы не делала этого. Жизнь понеслась кадрами в обратном порядке. От момента, когда я несколько часов назад, спиной почувствовала спину Лёши, когда он встал перед Горским и закрыл меня. И до момента в детстве, когда мы гуляли и Лёша сорвал и подарил мне веточку сирени. Его такой ничего не значащий для него жест, и столько значащий для меня. Я сглотнула, чтобы снова смочь говорить. — Пожалуйста… — я услышала собственную мольбу и сердце сжалось. — Не бросай меня. Пожалуйста… — я сдерживала себя, чтобы не зарыдать, но всхлип всё-таки вырвался. Я услышала, как кардиомонитор стал пищать чаще. Я взглянула на него, а потом на Лёшу. И испытала счастье и надежду одновременно. Он меня слышит… Я снова наклонилась к нему. — Не плачу! Я больше не плачу! Только возвращайся, — я сжала его руку. — Всё будет хорошо. Я здесь. Возвращайся. Пожалуйста… — слёзы всё равно текли, но сейчас это были слёзы надежды.

Я ещё несколько минут задержалась у его лица. Слышала, что его сердцебиение пришло в норму. Кажется, как и моё. Выпрямилась, посмотрела на него. И боковым зрением заметила Николая Алексеевича, он стоял на расстоянии от кровати. Я повернулась к нему, хотела заговорить, но почувствовала, что губы снова дрожат и слёзы подступают. Я прикусила губу. Лёша слышал твои слёзы и заволновался. Так что держи себя в руках! Я перевела дух и заговорила:

— Поговорите с ним, — кажется, Николай Алексеевич сомневался. — Он слышит нас, — я улыбнулась ему сквозь слёзы. Он стал подходить, я наклонилась и шепнула Лёше: — Здесь твой папа. И я отпустила его руку, и отошла. На моё место встал Николай Алексеевич. Он нерешительно взял Лёшу за руку. Я видела, как ему тяжело. Он закрыл глаза. А потом наклонился и что-то шепнул Лёше. Я не слышала что.

Я решила, что лучше оставить их наедине, на какое-то время, и сходить проведать Олега. Вышла от Лёши с надеждой и тяжестью на сердце одновременно. Спросила у медсестры где лежит Олег. Она провела меня к его палате, и ушла. Я зашла, тоже нерешительно. Олег был ещё без сознания. Тоже подключён к кардиомонитору. Я подошла к его кровати.

— Олег… — я стала брать его за руку и одновременно говорила: — Это Ангелина… — он резко открыл глаза, я не успела ничего понять. Он схватил меня за шею с такой силой, что промелькнула мысль — он сейчас мне шею сломает. Я вцепилась в его руку, и пыталась её убрать, но она была как камень. Я била по ней и, кажется, била брата, в попытке отбиться. Я не могла дышать. Было очень больно горло. Всё уже плыло перед глазами. Я видела лицо брата, но оно было похоже на безликую маску. Без эмоций, без чувств. Пустой, бездушный взгляд. Он смотрел на меня, но, словно, сквозь меня. А дальше… Я не уверена, что то, что мне привиделось, было наяву. Это был не мой брат и не Созон. Это был даже не человек. Перед глазами встало существо с телом человека и лицом дьявола из моего сна. Это длилось всего мгновение. Наверное, мозг без кислорода, смешал реальность и сон. А потом наступила темнота.

*** Повествование от лица Алексея ***

Всю ночь шёл дождь со снегом, и до сих пор не прекратился. Я вышел из машины, высоко подняв воротник пальто, и пошёл к пятиэтажному зданию клиники.

В пасмурную погоду оно выглядело так мрачно, что нагоняло уныние. Я остановился перед входом, закрыв глаза, и глубоко вдохнув. Воздух был свежим, и даже, слегка морозным, предвещая скорое наступление зимы. Я мысленно попытался настроиться на позитив, но это было нелегко…

Уже по привычке, я поднялся на пятый этаж, и зашёл в палату.

— Привет, Ангел. Как ты сегодня? — я прошёл и сел. Знаю, что ответа не последует, но, кажется, мои разговоры помогают больше мне. Я взял её за руку.

Прошёл почти год, с момента, как Олег её чуть не убил. Поганые Горские, даже после смерти, смогли причинить столько вреда.

Ублюдок Андрей, который Антон, основательно покопался у Олега в голове. Вытащил личность девятилетнего Олега и, используя злость Созона, создал в Олеге ещё одну личность, так называемый «дух». Это казалось мне немыслимым, пока я сам не увидел это своими глазами. И новый врач Олега не объяснил мне, что это не что-то сверхъестественное. При диссоциативном расстройстве идентичности, когда оно усугубляется, а ублюдок Андрей его усугубил, возможно появление не личности человека, а нечто одержимого.

Чтобы разобраться в этом, новому врачу пришлось проделать колоссальную работу. А в начале, это был кромешный ад. При произнесении имени Ангелины этот одержимый дух приходил в себя и творил страшные вещи. Он даже не разговаривал. Чтобы понять его, пришлось искать с ним контакт, через других личностей, тех, кто мог сообщаться с ним хотя бы немного.

В первый раз, когда он появился, мы тогда ещё не знали с чем имеем дело, он чуть не вырвался на свободу. А единственной целью существования этого чудовища, оказалось убийство Ангелины. А он и до этого уже почти справился…