— Ты помнишь, что произошло на складе? Как меня ранили? — он уставился на меня. Потом на повязку, фиксирующую руку. — Олег освободил меня и отпустил. Но, прежде чем я ушла, появился СОБР, и они выстрелили в Олега. Я закрыла его собой, — он посмотрел на меня не веря, и с отвращением. — Дай Олегу возможность показать тебе… — он всё смотрел на меня, без ответа. Потом перевёл взгляд на Андрея.

— Ты ничего не теряешь. Ты доминирующая личность, ты всё контролируешь, — серьёзно сказал ему Андрей. Созон отклонился на спинку стула и стал смотреть на меня. Не знаю сколько прошло времени. От его сверлящего взгляда было не по себе. Потом он закрыл глаза, голова наклонилась к груди, тело расслабилось. Через пару минут на меня смотрело лицо моего брата. Я была готова разреветься. Так хотелось его обнять. Но Андрей предупредил, что это может спугнуть Созона.

— Привет, — мой голос слезливо дрогнул.

— Привет, — нерешительно поздоровался Олег. Потом он посмотрел вокруг, на ремни, которыми был привязан. На меня, на Андрея. Мне хотелось сказать ему так много, но было нельзя, и времени было мало.

— Я говорила с Созоном, — он посмотрел на Андрея испуганно.

— Всё хорошо. Выслушай её, — успокоил его Андрей.

— Я прошу тебя показать ему то, что было на складе. Как меня ранили.

— Зачем? — с сомнением в голосе спросил он.

— Чтобы он не считал меня твоим врагом… — мы с Андреем договорились сосредоточиться конкретно на этом воспоминании, чтобы завоевать доверие Созона. Олег смотрел на меня с испугом. — Не бойся, братик… — сердце разрывалось от того, что с ним всё это происходит, а я толком не могу ему помочь. — Я уже не малышка. Я могу себя защитить. И, когда Созон поймёт, что я не враг тебе, то он перестанет стремиться меня убить, — надеюсь… Олег посмотрел на Андрея. Андрей кивнул ему.

— Я, честно говоря, не знаю как… Как это сделать? — голос брата был ещё более растерянным, чем до этого.

— Прокрути это в своей голове и не пытайся скрыть это воспоминание, — объяснил Андрей.

У Олега получилось не сразу и Созон не сразу поверил нам. Но, когда поверил, то сказал где папка. Перед уходом я попросила Созона снова дать возможность поговорить с Олегом.

— Я люблю тебя, братик. Всё будет хорошо. Я снова приду. Скоро, — он смотрел на меня загнанными глазами. Но, кажется, в конце я увидела лёгкую улыбку.

— Приходи… — ответил он. И столько надежды в глазах, что невыносимо тяжело на душе.

— Скоро, — с улыбкой, которая едва далась мне, ответила я.

Уходить было трудно. Будто часть моего сердца оставалась там, а мне требовалось идти.

Мы с Лёшей поехали на Павелецкий вокзал, Созон оставил папку в камере хранения там. От больницы Андрея это было недалеко, всего в десяти минутах. Но даже они показались мне вечностью. Я беспокоилась, что камеру могли вскрыть, за слишком долгое хранение. И, что стало с папкой, после этого, останется только догадываться…

К счастью, папка оказалась на месте. Мы забрали её, и поехали в больницу к Николаю Алексеевичу. По пути, я успела посмотреть документы более детально. Следователь проделал отличную работу. Не закончил, конечно, но нам это точно поможет…

Мы припарковались. И, пока шли к зданию больницы, я была спокойна. А потом мне стало волнительно. Если всё получится, мы уничтожим Горского… Наконец этот кошмар кончится, и моей семье больше не будет угрожать опасность…

Лёша узнал, в какой палате лежит Николай Алексеевич, и, хоть часы были не приёмные, мы прошли, показав удостоверения. Николай Алексеевич был в палате один. Мы поздоровались

— Как ты? — сразу спросил Лёша.

— Зол, — руки Николая Алексеевича были сильно забинтованы.

— Мы к тебе по делу… — Николай Алексеевич только кивнул. Я раскрыла перед ним папку и заговорила:

— Здесь все, кто был причастен к делу Олега. Кого-то уже можно арестовывать. На кого-то нужно ещё собрать доказательства. На Горского с этим, конечно, не пойдешь. Поэтому я хочу вас попросить подключить свои связи и найти всех, кому когда-либо перешёл дорогу Горский: конкуренты, враги… — он посмотрел на меня заинтересованно. — У него много недругов. Кто-то, да будет с нами заодно, чтобы уничтожить его, — в глазах Николая Алексеевича появились огоньки. Он склонился, изучая папку, а мы с Лёшей сели в стороне. Он тихонько заговорил:

— Ты как? Выглядишь усталой.

— Нормально, — он продолжал смотреть на меня участливо. — Усталость окупается успехом с Созоном. Не могу видеть как Олег страдает… — тут я ощутила тяжесть во всём теле. Я наклонилась вперёд, локтями упёрлась в колени и лицом уткнулась в ладони. Непроизвольно из горла вырвался тяжёлый выдох.

— Андрей поможет ему. И мы поможем, — он тоже наклонился вперёд.

— Да. Надеюсь…

— Тебе нужно отдохнуть.

— Обязательно. Когда закончим со всеми делами на сегодня, — он положил руку мне на колено, и, кажется, хотел что-то сказать, но Николай Алексеевич заговорил первым:

— Вместе с тем, что есть у меня, это уже кое-что, — мы с Лёшей встали, и подошли к нему. — Я передам всё, что уже можно использовать для арестов, в Управление по расследованию преступлений прошлых лет. И нам нужно подстраховаться… — Николай Алексеевич взял телефон, и, стал пытаться набрать номер, из-за забинтованных рук это было проблемно. А мы с Лёшей не поняли, что он имел ввиду под «подстраховаться», переглянулись вопросительно. Николай Алексеевич, тем временем, уже заговорил с кем-то.

Из его реплик было понятно, что он ставит рабочую задачу руководителю управления по расследованию преступлений прошлых лет. Если мы используем все наши преимущества, то сможем противостоять Горскому — воодушевилась я. Заместитель Председателя Следственного комитета Цветков тоже не последний человек… Меня даже немного затрясло от этих мыслей.

Николай Алексеевич закончил первый разговор, и тут же сделал второй звонок. Тут он обошёлся всего одной фразой: «Я сейчас тебе кое-что пришлю», и отключил вызов.

— Нужно сделать снимки этих материалов, — он вернул нам папку.

Мы с Лёшей стали делать фото. Затем перекинули их Николаю Алексеевичу, и он отправил их кому-то. А потом он повернулся к нам с очень серьёзным видом.

— Теперь у нас есть страховка, — сказал он. — Но, нам ещё нужно привлечь СМИ, — это было уверенное заявление, не вопрос. Но для меня — крайне сомнительное. — С оглаской Горскому будет труднее скрыть свои грехи… — добавил Николай Алексеевич.

— Но… — попыталась я привести свою аргументацию против такого решения.

— Знаю о чём вы думаете, Ангелина, — остановил он меня спокойным тоном. — Горский будет тонуть, и потащит нас за собой. Но это и без огласки вероятно, так что не прибегнуть к такому инструменту разоблачения, будет большой ошибкой… — я задумалась. Горский будет пытаться переложить вину, замять всё, или вовсе решит просто устранить проблему, как можно более незаметно… Так что привлечение СМИ действительно может оказаться нам на руку.

— Ладно, — согласилась я. — У меня есть знакомая журналистка. Она, можно сказать, специализируется на разоблачениях. Я попрошу её помочь…

Я позвонила Маше. Рассказала, всё, что могла. Мы состыковали Машу и человека Николая Алексеевича, который хранил копии всех документов, чтобы у Маши был к ним доступ. Договорились с ней, что начнём разоблачение с рыбёшки помельче. Но, в случае беды с нами, она публикует всё.

Когда мы вышли из больницы, уже стемнело. Подошли к машине, но не успели сесть. Я почувствовала, как мне в спину что-то упёрлось.

— Не дёргайся, — прогремел мужской голос у меня за спиной. За Лёшей, я увидела ещё одного человека.

— Прокатимся, — сказал тот, кто был за Лёшей. И меня в спину толкнули.

Нас затолкали в их машину. Забрали телефоны. Я посмотрела на Лёшу. Его взгляд не был испуганным, но это, скорее, чтобы не пугать меня, потому что глаза были полны тревоги. Дверь с моей стороны закрылась, мы остались под прицелом второго громилы. Первый — сел за руль, повернулся, и наставил на нас пистолет. Второй громила закрыл дверь с Лёшиной стороны, и тоже сел на переднее сидение. Он покопался в бардачке, и швырнул нам мешки.