— Ты что это, совсем нас не слушаешь? — пробурчал Андроник Великий. — Нам не нужна какая-то женщина. Мы хотим найти невестушку, которая будет красивой, талантливой, ловкой, смелой, добросердечной и любящей.

Андроник Великий выпрямился. Его голова вдруг с громким хрустом резко дернулась назад, а затем вернулась в прежнее положение.

— Вот что мы хотим, чтобы вы сделали — сказал дракон-император. Тон его изменился и звучал теперь жестко и уверенно. — Нужно собрать всех желающих девиц, со всех княжеств Империи. Предпочтительно знатных родов, мы все-таки император, но и незнатные подойдут, если будут обладать нужными качествами. Их всех нужно привезти сюда, в Ониксовый дворец, и мы сами выберем из них ту, что нам подойдет. Ты нас понял, Кир?

Ухватив его за волосы, Андроник Великий поднял его лицо. Кир не мог отвести взгляд, но изо всех сил старался смотреть куда угодно: на золотистые волосы, на чистый широкий лоб, точеный нос, но ни в коем случае не в глаза.

Было ясно, что настроение дракона-императора переменилось, и из благостного, в котором он слава создателю, проводил большую часть времени, оно перешло в величественное.

— Понял, ваше величество, — подтвердил Кир. — Обещаю донести вашу волю до Совета, и сделать все, чтобы она была исполнена.

— Уж надеюсь, что ты нас не подведешь, — чуть мягче сказал Андроник Великий, отпуская его волосы и кладя горячую, как разогретые солнцем камни, ладонь на его щеку. — Иначе, очень огорчимся и даже, может быть, будем злы.

— Ну ладно тебе, я ненадолго, — сказала Агата, обращаясь к Фифи. — Ты и соскучиться по мне не успеешь. Можешь пока травку пощипать или погреться на солнце.

Ферналь захлопала крыльями, нервно переступая длинными когтистыми лапами и недовольно заскрежетала. Оставаться одной ей определенно не хотелось, но Агата крепко привязала поводья к сучьям сухого дерева, не оставляя Фифи другого выбора.

— Ну тише ты! — урезонила ее Агата, похлопав по боку и почесав чувствительное местечко под крылом. — Сказала же скоро вернусь.

Агата привычно попятилась, избегая поворачиваться к фернали спиной. В свое время она помогла Фифи вылупиться из яйца, аккуратно простукивая скорлупу молотком, и была рядом, когда, покрывшись нежным пушком, та впервые поднялась на длинные неуклюжие лапки. Фифи узнавала Агату, и радостно курлыкала, встречая хозяйку, когда та заходила к ней в стойло. Позволяла садиться на нее ферхом и чесать клюв.

И все же, она была огромной, высотой в полтора человеческих роста, хищной птицей, с клювом достаточно мощным, чтобы дробить кости быкам. Те, кто был неосторожен и относился к ферналям без должного уважения, обычно горько об этом жалел.

Оставив Фифи, Агата углубилась в лес. Листва мягко шелестела над головой. Пахло сырой землей, мхом и голубикой, чьи нежные белые цветы усыпали кустарники, ползущие у корней деревьев.

Агата внимательно глядела под ноги. Змею она заметила спустя двести шагов. Это была крупная сверкающая черной чешуей гадюка. Свернувшись кольцами, она грелась на камне.

Подобрав длинные юбки, Агата присела на корточки, любуясь солнцем пляшущим на чешуе. Змея тоже ее заметила, и, приподняв голову, зашипела высунув тонкий розовый язык.

— Не бойся, я не причиню тебе зла. Я просто хочу подружиться, — заверила ее Агата.

Она кашлянула, прочищая горло, а затем запела. Голос ее вовсе не казался приятным большинству людей, напротив, он был слишком высоким и монотонным, но на пресмыкающихся действовал совершенно особенным образом. Этот талант Агата, вероятно, унаследовала от почившей сразу после родов матери.

Агате понадобилось какое-то время, чтобы подобрать нужные ноты. В какой-то момент змея застыла, зачарованная ее голосом, а затем начала медленно, словно танцуя, раскачиваться. Она позволила Агате подойти ближе и погладить ее теплый приятно упругий бок, а затем, как та и хотела, обвилась вокруг ее ладони.

Агата позанималась еще немного прежде, чем закончить тренировку и вернуть змею обратно на камень. Ее печалило то, что у нее не было возможности ни развивать, ни сколько бы то ни было часто применять свой дар.

Колдовство не было редкостью в Визерийской империи. Напротив, почти все визерийцы обладали тем или иным даром, вот только дар Агаты был совершенно бесполезен, как не уставала напоминать ей мачеха. В заклинании ползучих гадов не было ни красоты, ни практической пользы. Это было даже отчасти постыдно, потому мачеха запрещала ей применять свой дар или рассказывать о нем в обществе.

Когда Агате было лет десять или около того, она поймала в саду ужа, и почти месяц он жил у нее в спальне, пока на него не наткнулась мачеха и не приказала слугам его убить. Агата тогда ужасно плакала.

Когда отец вернулся из очередной поездки, она все ему рассказала, но мачехе удалось его убедить будто Агата все выдумала, и он ей поверил. Как было не поверить, если на стороне мачехи были все: слуги, сводная сестра и старый барон, а на ее стороне только сама Агата. Мачеха вечно убеждала отца в том, что Агата врунья и злая испорченная девчонка, которая так и ждет как бы всем насолить.

Фифи застрекотала, увидев идущую к ней хозяйку. Она хлопала короткими, неприспособленными для полета крыльями и переступала тяжелыми когтистыми лапами. Фифи была ферналью самой высокой и чистокровной породы с перламутрово-белым опереньем и алой каймой, идущей по крыльям.

Глядя на нее, Агате всегда хотелось заказать себе похожее по цвету платье. Сама она не могла похвастаться столь же утонченной красотой, выделявшей ее среди остальных. У Агаты был большой рот и курносый нос, усеянный веснушками. Она была тощей и плоской, лишенной женственных изгибов и пышной груди. Теперь, когда ей минул восемнадцатый год, поздно было надеяться, что у нее все-таки что-нибудь вырастет. Хороши были только волосы, длинные и густые, они вились крутыми волнами и были цвета красного дерева.

Мачеха твердила, что такие волосы бывают обычно у фривольных женщин, стоящих вдоль дорог, и Агате тут вовсе нечему гордиться. Говорила она это, разумеется, только когда отца не было рядом. Отцу ее волосы нравились, и он часто повторял, что точно такие же были у ее матери.

Фифи углядела прыгавшую в траве лягушку. Она резко подхватила ее клювом, разорвала пополам, помогая себе лапой, и почти сразу проглотила.

— Надеюсь, тебе было вкусно, дорогая моя, — сказала Агата.

Глядя на то, как лакомится ее питомица, она и сама решила подкрепиться. Солнце успеет высоко подняться, прежде, чем она доберется до Арлеи, и лучше было перекусить до того, как выдвигаться в дорогу.

Достав из седельной сумки хлеб, яблоко и флягу с водой, Агата устроилась у корней ближайшего дерева. Глядя, как она ест, Фифи попрошайничала, забавно разевая клюв, так словно снова была птенцом.

— Ты такое не ешь, — увещевала ее Агата.

Закончив трапезу, она угостила Фифи полоской вяленого мяса, чтобы той не было обидно.

Отвязав поводья от сухого дерева, Агата села боком в седло и пустила Фифи галопом по идущей вниз с холма тропе.

Солнце роняло мягкий свет на колышущиеся колосья ржи в полях. Где-то вдали нежно пел жаворонок, а из дренажных канав ему вторили лягушки. Наверняка они были уверены, что их голоса также красивы.

Когда закончились посевы, они проследовали мимо пастбища, где паслось целое стадо грузовых ферналей, принадлежавшее отцу Агаты, который сколотил целое состояние на разведении этих удивительных птиц.

Эти особи были не такими легкими и изящными, как Фифи, зато их тела были массивнее и крупнее. Оперенье было в основном серым или коричневым, но в этой однообразной массе, Агата заметила яркий всполох лазурного цвета. Это был совсем еще маленький птенчик, который, похоже, недавно встал на лапы. Надо будет не забыть, рассказать о нем отцу. Такая масть могла пригодиться им в разведении.

Пастухи, охранявшие стадо, приподнимали шляпы при виде Агаты, а черные фернали, на которых они сидели ферхом, заклокотали завидев Фифи. Та их игнорировала, она знала себе цену.