Сняв дорожное платье, Агата кое-как попыталась отчистить его от пыли и налипшей в пути грязи. Затем она умылась в едва теплой воде, налитой в бадью, которая также входила в стоимость ее комнаты.

Дешевые свечи чадили, давая слабый свет. Из-за закрытых ставнями окон доносились чьи-то крики и женский визг. За дверями кто-то ходил, и Агата каждый раз вздрагивала, слыша тяжелые шаги. В соседнем номере, по видимому и вовсе кому-то было плохо и он протяжно стонал полночи. Агата не осмелилась пойти и предложить ему свою помощь. Да и что бы она сделала? Она же не целительница.

Ворочаясь на жестком, набитом соломой тюфяке, служившем ей постелью, Агата думала о том, что может ей стоит все бросить и повернуть вспять? Как бы ей сейчас хотелось, чтобы все было как прежде.

Она горестно вздыхала, понимая, что, как прежде уже не будет.

Раз уж мачеха что-то задумала, то ее ничто уже не остановит. Может быть, если бы отец оставался в поместье, то Агата смогла бы его убедить противостоять баронессе и не выдавать ее за генерала Аркатау, но конечно же он тем же утром уехал. Он никогда не отменял свои поездки и всегда выполнял взятые на себя обязательства. По другому он никогда бы не стал одним из самых преуспевающих заводчиков и купцов в западных княжествах.

Пока его не будет, мачеха все сделает так, как хочет. Она сговорит Агату за генерала, и когда отец вернется из поездки, та будет уже давно замужем и возможно на сносях. Агата поморщилась при одной только мысли о том, что ей пришлось бы делить ложе с генералом. Он и как человек то ей не нравился, не то, что как мужчина.

Устав ворочаться, она поднялась с постели и налила в чашку воды из кувшина. Попив, принялась рыться в мешке. Достав из него свою самую любимую и искусно сделанную куклу дракона-императора, она поднесла ее к слабому свету, просачивавшемуся сквозь прорези в резьбе ставней. Она с любовью рассматривала, казавшиеся такими родными черты, словно они были знакомы всю жизнь и росли вместе. В каком-то смысле так оно и было.

Сколько Агата себя помнила, ее путь всегда сопровождался изображением дракона-императора. В южных княжествах, по которым они с отцом путешествовали до того, как осесть в предместьях Арлеи, статуям предпочитали фрески и мозаичные картины.

Лик дракона-императора был буквально везде. Андроник Великий следил за своими подданными со стен домов, и с плит городских площадей. Взгляд его зеленых глаз неизменно следовал за Агатой, где бы она ни была.

Он был с ней в самые тяжелые времена. Когда было трудно так, что болело сердце, и казалось, что она не справится и не вынесет всего.

Мысль о драконе-императоре согревала ее, когда заболела, а затем и умерла, воспитавшая ее старая няня, когда на отца напали и ранили разбойники, когда его скинул со своей спины самец фернали, которого он пытался объездить и он почти два дня не приходил в себя и не вставал с постели, когда их стадо подхватило степную лихорадку, и птицы падали на землю, неспособные больше встать на лапы, когда саму Агату укусила кобра, которую она не смогла укротить своим голосом, и целую ночь она металась в лихорадке, думая что доживает свои последние часы, когда отец женился на мачехе, когда та наказывала ее и ругала, а Вероника смеялась над ней и не хотела дружить.

Агата не знала, как бы она пережила все это, если бы не пылавшая в ее сердце любовь и преданность дракону-императору. Он был светом, который согревал ее и указывал ей путь.

Теперь любовью к нему полнилось ее тело, все равно, что кровью. Любовь струилась по ее жилам, была ее воздухом, пищей и водой.

Каждую ночь, засыпая, Агата думала об Андронике Великом, а просыпаясь вспоминала о нем же.

Только за одно то, чтобы увидеть его, она отдала бы все на свете, а раз уж ей посчастливилось родиться в том поколении из которого дракон-император возжелал избрать себе невесту, то она не могла, не имела права, не рискнуть всем и не искусить судьбу. Пусть ее надежда на то, чтобы стать императрицей и были ничтожно малы, она должна была сделать все, чтобы попасть в число его невест и чтобы он выбрал именно ее.

Агата вернулась в кровать, положив куклу дракона-императора возле себя, головой на подушку. Засыпая, она глядела на его прекрасное фарфоровое лицо и стеклянные зеленые глаза.

Агата вывела Фифи из птичника, и проверив, что наклювник и шторки держатся крепко, села ферхом.

По широкой улице медленно двигались повозки, кареты и такие же, как и Агата всадники, то и дело создавая заторы на перекрестках. Запряженные фернали, возмущенно клокотали, а двое самцов едва не подрались между собой.

До улицы, на которую ей указал хозяин постоялого двора, Агата добралась когда солнце стояло уже высоко. У нее оставалось всего пара монет, и надо было раздобыть еще.

На узкой, но шумной и многолюдной улице, рядами тянулись лавки старьевщиков и ростовщиков.

Агате пришлось спешиться и оставить Фифи возле общей ферновязи, где уже были привязаны две скромные серые самочки, которые тревожно заклокотали, когда к ним присоединилась более крупная и яркая соплеменница.

— Веди себя хорошо, я скоро вернусь, — заверила Агата прежде чем отойти, бережно прижимая к боку мешок, который она взяла с собой.

Прогулявшись по улице и осмотревшись, она выбрала самую респектабельную на вид лавку на витрине которой были красиво разложены серебряные ложки, шкатулки, ручные зеркала и гребни.

Когда она вошла внутрь, над ее головой задорно зазвенел колокольчик.

— Чем могу служить, госпожа? — поинтересовался стоящий за прилавком господин средних лет, с острой как коготь фернали, короткой бородкой.

— Я хотела бы кое-что у вас заложить, — ответила Агата. — Уверена, вас это заинтересует.

Она достала из мешка бережно замотанных в ткань кукол.

Их было три, и каждая была настоящим произведением кукольного искусства. Отец выписывал их из столицы в подарок Агате, а мачеха каждый раз ворчала, что вместо того, чтобы тратить монеты на ерунду он мог бы купить ей колье, или заказать целый новый гардероб Веронике, которая росла быстрее, чем розы у них в саду.

Отлитые из фарфора личики были самой тонкой работы, локоны изготовлены из настоящих человеческих волос, руки и ноги сгибались на шарнирах, а наряды в точности повторяли настоящие одеяния дракона-императора.

Владелец ломбарда изучал их с равнодушным и немного презрительным лицом. Взял по очереди каждую куклу в руки, заглянул в стеклянные глаза, погладил по волосам, а с одной из них зачем-то стянул штанишки.

Агата нетерпеливо ждала, переминаясь с ноги на ногу.

— Три серебряных за каждую, — сказал он, наконец.

— Простите, я кажется вас не расслышала, — Агата нервно сглотнула.

Она не знала сколько эти куклы стоили, но была уверена, что гораздо больше.

— Три серебряных, итого будет девять за всех, — повторил лавочник, собираясь, уже убрать кукол под прилавок.

— Постойте, постойте! — поторопилась остановить его Агата, вцепившись в кукол. — Они должны стоить дороже.

— Больше не дам. Если что-то не устраивает можете пожаловать в другую лавку, — задрав подбородок отрезал лавочник, и словно забыв об Агате, отвернулся от нее и принялся протирать серебряные ложки мягкой тряпочкой.

Засунув кукол обратно в мешок, Агата с возмущением выскочила из лавки.

Сумма, которую ей предложил старьевщик, равнялась половине того, что она уже заплатила за ночь на постоялом дворе. Агата не знала пока точно, сколько ей будет стоить дорога до Альторы и проживание до начала отбора, но была уверена, что гораздо больше.

За пару часов она оббежала почти все лавки, но в каждой из них ей предложили за кукол не больше, а даже меньше. Она пыталась также продать свои серьги и колечки старому ювелиру, сидевшему в темной и душной лавке в конце улицы, но он презрительно оскалился почти беззубым ртом и предложил ей за все пять серебряных.

Агата отказалась и едва не плача выбежала на улицу. Пока она шла до ферновязи, где оставила Фифи, успела немного успокоиться и прийти в себя.