– Просто чудовищно, – пробормотал он.

– Я легко отделалась, – возразила Шу Э. – Всё могло быть хуже.

– Легко?!

– Чангэ…

– Из-за меня ты… – задохнулся Чангэ. Глаза его заволокло слезами.

– Ты ведь не думаешь, что меня это ослепило? – сердито сказала Шу Э, прижимая пальцы к его подглазьям и стирая горячие капли. – Чангэ, я вижу тебя так же хорошо, как и прежде. Все тени мира – мои глаза. Я лишилась всего парочки, сущие пустяки… И винить ты себя не должен. Я сама решила для себя, что…

– Молчи! – оборвал его Чангэ. – И не мешай мне тебя врачевать.

Шу Э обиженно поджала губы и положила руки на колени. Чангэ подложил ей под веки два небольших кокона шелкопряда, вымоченных в травяном отваре. Нельзя позволять векам срастаться, тогда Шу Э останется слепой навеки.

– Я уверен, в Небесном дворце есть артефакты, позволяющие возвратить зрение, – сквозь зубы сказал Чангэ. – Я достану их для тебя.

– Если ты хотя бы подумаешь о чём-то подобном, – прошипела Шу Э, и её голос опять стал нечеловеческим, таким сложным для восприятия, что у Чангэ зазвенело в ушах, – я тебя…

– И стоило тогда меня лечить? – невольно улыбнулся Чангэ прозвучавшей в голосе Шу Э угрозе.

Лицо Шу Э вспыхнуло, она оттолкнула руку Чангэ, которую тот хотел положить ей на лицо, и уточнила:

– Тени тут же спеленают тебя, как младенца. Никакая техника не в силах их разорвать. И на силу небожителя я бы не полагалась, – добавила она едва ли не сердито, – против меня она совершенно бесполезна.

– Это я уже знаю, – серьёзно кивнул Чангэ, припоминая, как ловил «демоницу», и завязал глаза Шу Э чистой лентой.

– Это был мой выбор, – сказала Шу Э, заметив в углу рта Чангэ скорбную складку, – уважай его. Я поступила бы точно так же, даже если бы знала, чем всё закончится. И нечего себя винить, – добавила она ещё сердитее.

Чангэ погладил её по щеке, прикоснулся к её губам поцелуем. Сердитое выражение тут же истаяло с личика Шу Э. Чангэ, подумав, взял её на руки и отнёс на циновку.

– Мы ведь в храме? – напомнила Шу Э удивлённо.

Чангэ покачал головой. Это уже не имело значения.

– Даос Речного храма пускается во все тяжкие… – хихикнула Шу Э.

Краска залила лицо Чангэ, но он не остановился. Шу Э расслабленно раскинулась на циновке, позволяя ему сделать всё самому, и пошевелилась всего один раз, только чтобы обвить шею Чангэ руками и прижать его к себе.

– Ты останешься со мной? – спросил Чангэ потом.

– Не сейчас, – покачала головой Шу Э. – Я должна уйти. Но я вернусь. Быть может, здесь пройдёт больше времени, чем ты можешь себе представить, но я к тебе обязательно вернусь.

Чангэ с болезненным стоном притиснул её к себе. Шу Э мысленно крякнула: в руках Чангэ теперь была сила небожителя, повезло, что Шу Э не простая смертная, не то бы Чангэ её просто-напросто сломал.

Но эта крепость объятий – последних объятий! – была необыкновенно сладка.

Чангэ выпрямился, опёрся о мотыгу и вытер пот со лба рукавом. Земля на окраинах Синхэ была каменистой и трудно поддавалась обработке, а ему нужно было выкопать семь новых могил. На волокуше, прикрытые соломенной циновкой, лежали тела умерших этой ночью крестьян. Болезнь в Синхэ пошла на убыль, умирали теперь не все, но каждый день приходилось кого-то хоронить.

Чангэ, завязав нижнюю половину лица платком, как и полагалось могильщикам, забрал трупы и повёз их на деревенское кладбище. В Синхэ не было принято сжигать тела, и Чангэ не решился нарушать старые традиции, потому зарывал трупы в землю и читал у могил сутры, призванные успокоить души умерших.

За стуком мотыги о землю он расслышал сухое старческое покашливание и поднял голову, чтобы посмотреть, кто к нему подошёл, полагая, что это кто-то из деревенских. Но это был незнакомый старик в грязновато-серой хламиде, накинутой поверх белых одеяний. Опирался он на деревянный посох.

– Юноша, – сказал старик, – далеко ли до деревни Синхэ?

Чангэ снова опёрся о мотыгу:

– Это и есть деревня Синхэ. Но тебе не стоит в неё заходить, в деревне мор. Там, – он указал в сторону леса, – обходная дорога.

Старик поднял руку:

– Мне непременно нужно в деревню Синхэ. Говорят, в ней живёт даос, который лечит людей. Мне нужно с ним повидаться, я болен.

Чангэ скользнул по нему быстрым взглядом:

– Ты не кажешься больным.

Старик усмехнулся:

– Болезни бывают разные. Ты и есть даос из Речного храма? Помоги мне.

Чангэ вскинул голову и чётко сказал:

– Не могу тебе помочь. Я лечу только людей.

Старик расхохотался:

– Вот как? Уже распознал меня?

Чангэ смог определить, что человеком старик не является. Вероятно, кто-то из бессмертных. Вероятно, он смог бы определить точнее, если бы у него было на то время. Но старик вдруг исчез и появился прямо перед Чангэ, обрушивая на него страшный удар посоха. Чангэ подставил мотыгу. Грохот от удара напоминал громовой раскат. Чангэ непроизвольно окружил мотыгу духовной силой, чтобы посох старика, несомненно, зачарованный, не переломил её пополам.

– Ещё и небожитель, – с непередаваемым отвращением в голосе сказал старик.

– Что тебе на самом деле нужно? – сурово спросил Чангэ, складывая пальцы свободной руки в мудры. – Тебе велели от меня избавиться?

Старик пренебрежительно фыркнул и упёрся посохом в землю:

– Хотелось бы мне, но нет. Я бы не отказался отдохнуть в Речном храме и выпить чаю.

– Когда я закончу с этим, – кивнул Чангэ на начатую могилу, – я покажу тебе Речной храм.

Старик поглядел на волокушу, на кладбище, на разрытую землю и заметил:

– Ты мог бы вырыть могилы, используя духовную силу, так было бы быстрее.

– Это было бы неуважением к умершим, – неодобрительно сказал Чангэ.

– Значит, мне придётся ждать, пока ты закончишь? – несколько сварливо спросил старик.

Чангэ перебросил ему мотыгу:

– Если ты мне поможешь, мы управимся вдвое быстрее.

– Заставлять старика? – возмутился старик.

– Я знаю, что ты не старец, – сказал Чангэ, беря с волокуши ещё одну мотыгу, – может, сбросишь уже…как это у вас называется?.. личину?..

Старик захохотал, его смех из скрипучего старческого стал звонким.

– И всё-то эти небожители знают, – пожаловался Юн Гуань, становясь самим собой.

Чангэ оглядел его с придирчивым вниманием. Кто этот незнакомец, он так и не понял, но в том, что миру смертных он не принадлежит, Чангэ не сомневался.

– Заставлять меня трудиться – просто возмутительно! – сказал Юн Гуань, разглядывая мотыгу. – Как называется это смертное орудие?

– Мотыга.

Юн Гуань поглядел на него, на его потрёпанную одежду, на запыленные сапоги…

– Да-а-а, – протянул он скептически, – удивительные дела происходят в мире смертных. Небожитель такого ранга выглядит и ведёт себя, словно…

– Я даос, – прервал его Чангэ, хмуря брови, – сейчас я в смертной оболочке. Сомневаюсь, чтобы это ускользнуло от твоего взгляда. Зачем говорить бессмыслицу? Иди своей дорогой и не мешай мне, а если собираешься остаться, так замолчи и работай. Нельзя оставлять трупы без погребения слишком долго, они притянут злых духов. – И он продолжил копать могилу, перестав обращать внимание на Юн Гуаня.

Тот, сощурившись, некоторое время наблюдал, как Чангэ взмахивает мотыгой и опускает её на каменистую почву. Он казался привыкшим к тяжёлой физической работе. Одежда пропиталась потом и прилипла к телу, слишком худому для существа такого ранга.

– Ты, я гляжу, лишь недавно оправился от болезни? – спросил Юн Гуань.

Чангэ и головы не повернул. Мотыга продолжала разбивать землю, взмахи были мерные, тяжёлые, углубление в земле росло.

– Одежда залатана, задубела от пота, – продолжал Юн Гуань, говоря таким тоном, точно разговаривал с кем-то невидимым, а не обращался к Чангэ, – поди, на руках ещё и мозоли от физического труда… Этот небожитель из ума выжил. Твой брат живот от смеха надорвал бы, если бы увидел, во что ты превратился!