— Потому что ты была единственным человеком, которого я встретил, кто не скрывал себя и свои эмоции. Это было чисто. Необузданно. Красиво. Ты сделала то, что не смогли другие. Вот почему Грустная девушка заговорила с миром. Они могли отождествлять себя с тобой. Они могли чувствовать. Ты заставляла других чувствовать. Ты знаешь, насколько ты одарена? Никто не думал, что ты слабая, Аврора. Сломленная, может быть, но не слабая.

— Сломленный — это не лучше, — фыркнула я.

— Сломленная означает, что ты выжила. Это значит, что бы ни бросила тебе жизнь, ты была сильнее и справилась с этим. Это значит, что ты победила.

Я так долго ненавидела его, но я исцелялась. Я росла, несмотря на то, что это оставило на мне шрам. Шрам, который мои близкие сочли бы доказательством того, что я недостаточно сильна. Шрам, который обнажал моё несовершенство, и это чувство, что я недостаточно хороша, недостаточно достойна. В тот день я словно переродилась, потому что чувствовать означало быть живой.

— У меня не было музы до тебя. Только ты.

Я почувствовала его горячее дыхание на своих губах, и мой желудок скрутило.

— Я… я не могу этого сделать, — взвизгнула я с тихим стоном.

— Аврора, — при звуке его голоса мои глаза встретились с его. — Я не могу сдержать желание поцеловать тебя.

Прежде чем я успела что — либо ответить, наши губы соприкоснулись и отправили меня с ним в другой мир.

Его руки блуждали по моей коже, а наш поцелуй с каждой секундой становился все жарче и страстнее. Это было не то, что описывается в сказках, а то, что опустошало твою душу и воспламеняло всё твоё существо. То, что отправит тебя до небес. Каждое движение его языка было собственническим, когда мои руки вцепились в его подбородок, потребность в большем росла, как раскаленный вулкан. Его сильная рука обхватила меня и крепко держала в своих защитных объятиях. Его тело казалось бы каменным, если бы не биение его сердца, которое билось так же сильно, как и моё.

Это было похоже на встречу льда с огнем, на сгорание элементов, образующих электрический разряд.

Когда мы отстранились, ни он, ни я, казалось, не поняли, что произошло. У Аякса, обычно такого сдержанного и холодного, был взгляд, подобный буре, готовый опустошить меня, страсть поглощала его целиком. Что касается меня, то моя ненависть превратилась в ад похоти.

— Я должна написать, — я собралась с духом, прервав поцелуй. Я почувствовала вдохновение. И теперь мне нужно было идти.

— На сегодня мы закончили, — сказал он почти в тот же момент, как будто мы не целовались только что, как в очень жгучем моменте из книги.

По крайней мере, мы договорились, прямо перед тем, как я чуть не споткнулась. Снова.

— Я знаю, что я ходячая катастрофа. Это случается, когда я либо краснею, испытываю неловкость, либо злюсь, и, кажется, своей болтовней я не помогаю.

— Ты покраснела?

— Ты только что поцеловал меня, — как будто это моя лучшая защита. Я поцеловала его в ответ. Чёрт возьми, я чуть не укусила его. И что хуже всего — он вдохновлял меня.

— Но ты сказала мне, что не хочешь делать этого снова.

Жаль, что я не могу читать его мысли.

— Не хочу, потому что нет никаких “нас”, — я защищала проигранное дело. — Тебе не следовало целовать меня снова.

— Ты усложняешь мне жизнь, — казалось, он не слушал меня, потерявшись в той жесткой вселенной, из которой пришел.

— Ты уезжаешь, и я тоже, чего бы это ни стоило, и мне нужно написать историю, а ты рисуешь меня для проекта, который я мечтаю сделать своим. Это не кричит о здоровой, потрясающей романтике, — я отстранилась. — И хуже всего то, что у нас с тобой контракт, Спектр. В твоей жизни никого не может быть, потому что ты живешь как призрак, а я Грустная Девушка.

— Мне нужно защитить себя.

— От меня, потому что ты мне не доверяешь, и я это понимаю. Я тебе тоже не доверяю, — я выдавила улыбку. Вот почему всё это было обречено с самого начала.

— Ты всё ещё ненавидишь меня?

Я обдумала это, всё ещё ощущая вкус его губ на моих.

— Этот ответ принадлежит только мне. А теперь, если ты позволишь, у меня назначена встреча с моей кроватью и пижамой с единорогом, чтобы я кое — что написала.

Он кивнул, и я ущипнула себя, обещая себе перестать совершать импульсивные ошибки со Спектром, иначе он может разбить мне сердце сильнее, чем когда — либо.

В тот момент, когда я переступила порог своего дома, у меня на уме было только одно — не доесть остатки шоколадного торта в холодильнике, которые я приберегла для такого случая, а открыть свой блокнот.

Я даже не потрудилась сесть на кровать; мой нос уже рылся в страницах моего прошлого в поисках определенного момента.

Того самого, где я, вероятно, впервые, сама того не подозревая, встретила Аякса в заброшенной подсобке.

— Где это, чёрт бы меня побрал, — я быстро переворачивала страницы каждый раз, когда видела упоминание Августа — этот засранец заполнил мой блокнот

Я ткнула пальцем в абзац.

— Вот оно!

Я начинала верить, что измученный человек, которого я встретила, был призраком. Тем, кто преследовал эти остатки прошлого своим присутствием. Это был шестой раз, когда я возвращалась туда в поисках незнакомца. Но он так и не вернулся, пока я стояла, прислонившись к тому же разбитому окну, через которое открывался вид на сад. Я начала писать посреди этого пыльного места с запахом старых книг, и, дорогого дневник, я нашла доказательство того, что незнакомец был реальным. Я нашла наброски, сделанные на каком — то подобии пергамента, спрятанные на подоконнике. Карандашные пометки были сухими, жесткими, затвердевшими и нестираемыми.

Это был один и тот же рисунок снова и снова. Едва набросанное мужское лицо, разделенное кругами и квадратами, которые отображали несколько выражений на его лице. Одни и те же эмоции были нарисованы несколько раз разными способами, как будто мы могли угадать чью — то личность только по тому, как он улыбнулся. Он добавил слова “пустой”, “фальшивый”, “не то”, везде. Он подошел к ним почти по — научному, как актер, пытающийся повторить их. Но большинство выражений были преувеличены — они казались ненастоящими. Кроме одного. Это была единственная девушка, присутствовавшая на эскизах — или более или менее только женский взгляд, потому что были нарисованы только её глаза. У неё был потерянный вид, наполовину печальный, хотя её глаза, казалось, были прищурены, как будто она фальшиво улыбалась.

На мгновение мне даже показалось, что она похожа на меня, но у неё были красивые глаза, полные нежности, которые можно было читать, как открытую книгу, а я была из тех, кто всё держит в себе. Я положила рисунки в угол. У меня больше не было времени. У меня была назначена встреча с Августом, который возвращался с занятия по архитектуре с Виолеттой. Может быть, она и была той девушкой, которую нарисовал незнакомец?

Я поспешно вытащил лежавшее у меня в кармане письмо, адресованное “тёмному незнакомцу”, и положила его к остальным рисункам. Я написала следующее:

‘Дорогой призрак, я надеюсь, мы еще встретимся. Я буду ждать. Не только твоего имени, но и того, кто ты есть на самом деле. Моя сестра дала мне это на удачу. Мне это больше не нужно. Пришло твоё время загадать желание, незнакомец. Девушка из подсобки’.

Внутри письма я положила и отдала ему своё самое ценное, надеясь, что Луна не будет держать на меня зла.

Мой четырехлистный клевер.

Я даже не знаю, почему я это сделала — никто не знал об этом человеке, кроме слухов, что он какой — то фрик, но что — то внутри меня подтолкнуло узнать правду.

Дверь приоткрылась, и я побежала к ней. У меня оставалось десять минут до того, как я стану музой. Вошел Август и спросил меня, почему я стою в этой мрачной подсобке. Снова. Виолетта помахала мне рукой и улыбнулась, но я не ответила.