— Клемонте, — человек, о котором шла речь, кивнул Аяксу, на лице которого застыло враждебное выражение. Затем Бернард сосредоточил своё внимание на мне своими мерзкими маленькими глазками. — Я художник этого произведения, которое вы рассматриваете. На случай, если вам интересно, линия символизирует долговечность жизни. Скуку. Это прямая и долгая, монотонная рутина, пока нас не настигнет конец и мы не умрем. Трагедия людей и их утрата.

— Это не очень оптимистично, — пробормотала я. — Жизнь не плоская, а, наоборот, полна изгибов и поворотов. Одной строчкой невозможно описать всё это. Мы, люди, переживаем так много эмоций, верно?

Лицо Бернарда резко приблизилось, его ноздри раздулись. Выигрышное очко для некомпетентной музы.

— А что вы знаете об искусстве, мисс? Восхищение произведением требует тонкой открытости ума.

— О, я не действую деликатно. Я поступаю прямолинейно и беспорядочно, — я попыталась пошутить, над чем никто не рассмеялся. Я уже могла слышать голос Эммы в своей голове, говорящий мне не устраивать сцен, но это было сильнее меня. Я открыла рот, чтобы заговорить снова, но меня опередил Аякс, который встал перед мужчиной, подавляя его своим внушительным ростом.

— Искусство популярно, и если вам приходится объяснять своё произведение скучными и избитыми словами, это означает, что в вашем произведении просто отсутствует послание. Искусство говорит само за себя. Это не должно быть навязано. Могу ли я сказать, что вы также намеренно заимствовали слова другого художника этим предложением. — челюсть Аякса сжалась, его глаза твердо остановились на мужчине. — “У судьбы есть способ соединять людей. Иногда время не подходит, пока не наступит конец света”. Я полагаю, что это было первоначальное предложение.

Бернарду не хватало слов, его защита отступала под яростной атакой Аякса.

— Моя пара… — то, как он произнес это, властно и сильно, застало меня врасплох и послало огненную вспышку вниз по моему животу.

Это я. Его спутница. Он говорил обо мне.

Я была чьей — то парой, и я не психую. Они оба пристально смотрели на меня, когда я поднесла руку к горлу, чувствуя, что в нем застрял кусочек креветки.

— Пожалуйста, продолжайте, — я махнула им, чуть не поперхнувшись подобием улыбки, прежде чем проглотить полный стакан воды из рук моего милого официанта.

— Она увидела лопату, и ты должен быть рад, что она смогла разглядеть мрачное послание, которое ты не смог донести, мистер Дюпон — Бриллак.

— В конце концов, искусство субъективно, — язвительная улыбка Бернарда стала слабее. — Если вы меня извините, у меня есть другие люди…которых нужно просвети.

Бернард в мгновение ока исчез из поля моего зрения. То, как Аякс заткнул этому человеку рот, вдохновляло, но это также было причиной, по которой мне нужно было скрывать от него свою неприязнь. Я не доверяла ни этому миру, ни мужчинам, и он определенно был частью этого мира, раз выучил предложение наизусть.

— Он действительно скопировал чью— то подачу?

— Да, — подтвердил Аякс со всей своей отчужденностью. — Многие люди делают это, чтобы восполнить недостаток вдохновения и надеются оказаться в тени успеха, достигнутого кем — то другим.

— У некоторых людей нет морали, и всё же мы всё ещё хотим верить в хорошее в людях. Иначе жизнь была бы слишком мучительной. Хорошая новость в том, что никто не может украсть твою сущность, — мне нужно было найти способ прекратить эту тему как можно скорее, иначе я могла бы рассказать совершенно незнакомому человеку об истории моей семьи и моем бесконечном списке всех заблуждений, которые у меня были. — Итак, ты веришь в судьбу? Никто не цитирует фразу так быстро, если она не говорит с ними.

— Да, я верю, что мы создаем свою собственную.

До сих пор я не осознавала, что мы медленно приближаемся к страшной стене Спектра. Я сдерживала свой гнев и воздерживалась от того, чтобы надуться при виде восторга окружающих.

— А ты? — голос Аякса вернул меня к реальности.

Столкнувшись лицом к лицу с работами Спектра, которые представляли собой смесь прекрасного и вымученного, изображая тяжелые эмоции от любви до ненависти, я каким — то образом сумела ответить.

— Я верующая, так что да, к лучшему или к худшему.

Все его работы на стене казались почти обитаемыми — более живыми, чем призрак, которым он был. Это было похоже на сердитую волну, которая в любой момент могла захлестнуть меня и затолкнуть в афотическую² зону океана. Мне не нравилось, какой эффект это оказывало на меня. Мне не нравится боль в моём сердце. К счастью, я никогда не сталкивалась лицом к лицу с Грустной Девушкой.

На этих картинах их лица были почти незаметны, если бы не десятикратно усилившиеся эмоции, скрытые какой — то плывущей завесой. На одной из них двое людей пытались взяться за руки, нарисованные грубыми и тонкими линиями. Но пара была разделена пропастью, которая утащила вниз одного человека. Что касается другого, то он был поглощен свалившейся на него тяжестью.

В каждой из его работ было своё послание. С другой стороны, это был человек, который ходил с мечами за спиной, каждый из которых символизировал современные элементы, такие как деньги, социальные сети, предательство…Он использовал не реалистичные цвета, а резкие, например, смешивал темно — синий с кроваво — красным и черный с золотым. Он хотел шокировать и произвести впечатление. Последние были мрачными: от мрачного жнеца до мужчины, сидящего в позе эмбриона у стены со словами, написанными как невозможное уравнение. Мужчина срывал с себя маску и кричал, как пациент психиатрической лечебницы. Это было отвратительно. Довольно скоро мне пришлось прикрыть гусиную кожу на предплечье рукой.

Мне не нравилось всё, что этот мужчина заставлял меня чувствовать.

Я удержалась от того, чтобы не закатить глаза и не швырнуть бокалы с шампанским в его работы, когда точка зрения толпы на его персону изменилась, и мой интерес был возбужден до такой степени, что я без зазрения совести подслушивала их дискуссии.

— У нас уже несколько месяцев не было новой картины Спектра. Я думаю, что он был просто эфемерным увлечением, — сказала одна пожилая женщина другой.

— Его работы такие мрачные. Это единственное, что он может делать? — ответила она. — Всегда одно и то же. Этого человека, должно быть, пытали.

— Все гении такие, — вмешался в разговор мужчина. — Жаль, если он станет старой новостью, но я боюсь, что он не сможет заново найти себя. Это действительно позор. Дюпон — Бриллак, напротив…

— Ты, кажется, обиделась, — вмешался Аякс, и я перестала подслушивать.

— Нет, — ответила я слишком быстро. — Просто мне не очень нравится “тайна Спектра”, — ответила я с долей сарказма. — Для меня он просто мужчина, который слишком старается казаться крутым, в то время как для меня он больше похож на эгоцентричного придурка.

Это определенно была не ночь Спектра.

Глаза Аякса по — прежнему были прикованы ко мне, и на его подбородке дрогнул нерв.

— Почему ты так думаешь?

— Он трус, не смеющий показать себя, и он создал всю эту историю о себе, как будто он какой — то бог или что — то в этом роде. Его искусство — это…

Я смотрела на картины. Как бы сильно я его ни ненавидела, у этого человека был талант. Большой. Узел в моей груди не исчезал, и эти глупые мурашки с трудом проходили. Но я не могла в этом признаться.

— Претенциозное, — вот слово, на котором я остановилась.

— Иногда приходится идти на все, к чему вы не привыкли, чтобы донести сообщение.

Я изобразила улыбку, которая, вероятно, больше походила на смертельную угрозу.

— Ты на его стороне?

— Я бы никогда не осмелился встать рядом с эгоцентричным придурком.

Я поверила, что он почти пошутил.

Мы отошли от стены Спектра, чтобы подойти к другим картинам.

— Хорошо, — на этот раз изгиб моих губ был искренним. — Почему ты увлекаешься искусством? У тебя есть знания, так что тебе это должно как — то нравиться.