— Обещания надо выполнять, — строго сказала Вивея.

— Вы меня не так поняли… Давайте вместе останемся.

Сказать по совести, в душе я не очень хотел, чтобы она согласилась, и, возможно, Вивея почувствовала это.

— Нет, нет, мне надо идти… Вы оставайтесь, а я пойду. — Она говорила убежденно и ровно.

Я смутился.

— Как-то неудобно получается, право…

— Неудобно на гвоздях сидеть! — вставила Манька, по-прежнему глядя в сторону.

Девки прыснули со смеху, но Вивея и не улыбнулась.

— Ничего неудобного нет. Даже лучше, если я одна схожу на делянку.

После этого я решил, что сделал все, что мог, и теперь считал себя свободным и правым.

— Что ж, как хотите.

— Вот и хорошо, — ответила Вивея. — До свидания, девочки!..

Мне показалось, что уголки ее глаз чуть-чуть дрогнули, но я приписал это едкому дыму, поднимавшемуся от костра.

Вивея ушла, и я сразу же забыл о ней: в кругу смешливых, здоровых девок было легко и весело.

Меня угостили пахучим картофельным супом, который затолкли старым салом и щедро посыпали укропом. Потом был чай. Я его пил из Манькиной, великодушно пожертвованной кружки.

Огороженный длинными жердями питомник лежал чуть в стороне. На грядках ровными рядами поднимались маленькие, трогательные в своей беспомощности деревца — сосенки, елочки, кедры, белые акации, а больше всего дубки, едва вылупившиеся из земли. Рядом росли мачтовые сосны, прямые, похожие на поставленные друг на друга телеграфные столбы, заканчивающиеся где-то в небе зеленой метелкой. Контраст между крохотными саженцами и старыми великанами невольно бросался в глаза, и мне почему-то вспомнилось, что говорила Вивея о лесоводах.

— Сколько лет этой сосне? — спросил я у Маньки.

— Лет полтораста, наверно, — равнодушно ответила она. — А зачем тебе?

— Да просто так…

Если бы здесь была Вивея, можно было бы начать разговор о высоком назначении человека, о будущем. Но с Манькой это мне казалось неуместным, едва ли ее волновали такие мысли.

После перерыва начали поливать дубки. То ли я старался быть возле Маньки, то ли Манька предпочитала быть возле меня, но только так получалось, что мы все время оказывались рядом. Речка, откуда брали воду, текла неподалеку, и ведра передавали друг другу по цепочке. Я каждый раз нарочно касался Манькиных пальцев, но когда почему-либо забывал это сделать, Манькины пальцы все равно касались моей руки.

Перед концом смены появился лесник. Заметив нас в паре, он понимающе усмехнулся.

— Значит, помогаем? — спросил он у меня заговорщицким тоном. — Что ж, дело стоющее!.. Только вот беда — не знаю, кому выработку вашу записать: на вас или, может, на кого другого?

С непривычки работа меня утомила, Манька же чувствовала себя как ни в чем не бывало и, когда лесник объявил: «Шабаш, сороки!», предложила провести меня к старому дубу, в дупле которого партизаны хранили документы.

Я не возражал. «Сороки», тараторя и отпуская прозрачные намеки, ушли в одну сторону, лесник, похрамывая, в другую, мы с Манькой — в третью. Я взял ее под руку, но она легонько отстранилась.

— Охота тебе ходить с этой… — Манька двумя пальцами, словно крючками, смешно растопырила свой рот до ушей.

— А что, запретишь? — улыбнулся я.

Не знаю почему, но мне стало обидно за Вивею. Разве она в конце концов виновата, что природа обошла ее красотой? Ведь никто же не станет обвинять, скажем, Филипповну в том, что горе лишило ее разума, или ставить в личную заслугу Маньке, что у нее правильные черты лица.

— Хочешь со мной гулять, тогда ее брось! — категорично потребовала Манька. — Вот так.

— А кто тебе сказал, что я с ней гуляю?

— Сама видела!

Я попытался объяснить, куда и зачем шел с Вивеей, но Манька слушала рассеянно и недоверчиво.

— Так тебя, значит, «опыты» ее интересуют?

— Конечно… Меня и партизанский дуб интересует.

Манька хихикнула.

— Никакого дуба я и знать не знаю!

— То есть как это не знаешь? — удивился я.

— Да так, — не знаю, и все…

— А зачем же ты мне голову морочила?

— Дурак! — отрезала Манька. — Тебе, значит, дуб нужен?

— Конечно!

— Ну и иди тогда к этому дубу!

Напрасно я уговаривал ее, что сейчас меня не интересует этот чертов дуб, даже попытался обнять ее за плечи, но Манька привычным рывком сбросила мою руку.

— Можешь топать к своей зазнобе!..

На кордон я явился угрюмый и злой. Бушуй уже сидел на цепи, но Вивеи не было. Отказавшись от ужина, я сразу же забрался в клеть и, повалившись на раскладушку, начал бессмысленно смотреть в коричневатый деревянный потолок. Несколько раз я ловил себя на том, что прислушиваюсь — не раздастся ли знакомая песня без слов. Но было тихо. Только шпак Козырь, выйдя погулять, прострекотал, напоминая стук швейной машинки.

Стемнело. Я снова зашел в дом и осведомился, не вернулась ли Вивея. Лесник угрюмо ответил, что иногда она ночует в лесу, наверное, и сегодня там осталась.

— С Манькой не получилось, что ли? — Он недоумевающе посмотрел на меня.

— Далась мне ваша Манька! — буркнул я в сердцах.

— Ничего не понимаю, — развел руками лесник.

Вивеи я не видел. Она или не приходила на кордон вовсе, или же возвращалась слишком поздно, ночью, и уходила слишком рано, почти на рассвете. Мне казалось, что она избегает меня, а всего вернее, обидевшись, просто не желает замечать.

Я сознавал себя виноватым, и это мне не давало покоя. Я не раз пытался думать о чем-то другом, но мысли упрямо возвращались к странному, некрасивому существу с большими глазами.

В конце концов я почувствовал, что мне просто необходимо ее повидать и хотя бы извиниться. Я дождался, когда лесник ушел на работу, а Филипповна исчезла неизвестно куда, и отвязал собаку.

— На делянку, Бушуй, на делянку! — крикнул я, подражая Вивее.

Пес, кажется, меня понял. По крайней мере он радостно завилял хвостом и бросился в лес, соблюдая верное направление.

Я не знал, где находится опытный участок Вивеи, но рассчитывал, что понимающий человеческую речь Бушуй доведет меня до цели. Так и получилось. Частенько мне приходилось бежать за собакой или резкими окриками отзывать ее назад — когда я начинал отставать и терять дорогу. Мы благополучно миновали питомник — мне даже показалось, что я слышал, как, надрываясь, на самых высоких нотах пела частушки Манька — и вскорости я увидел живописную, полянку, со всех сторон окруженную старыми соснами, палатку, ряды деревьев-подростков и возле них Вивею.

— Вивея, простите, — начал я без лишних слов, — я поступил очень нехорошо… там, в питомнике.

— Что вы… Я привыкла… — сказала она тихо.

«Черт возьми! Она привыкла, — подумал я, все более злясь на себя. — Она привыкла к неблагодарности, к пренебрежению, которое проявляют по отношению к ней другие. И это лишь потому, что девчонка некрасива!»

— Все дни я ловил вас, чтобы сказать это… Но вы словно избегаете меня.

— Просто у меня очень много работы.

— Сердитесь на меня?

— За что? — Она так искренне посмотрела мне в глаза, что у меня немного отлегло от сердца.

— Вы правду говорите или так, чтобы меня утешить?

— Я никогда не говорю неправды.

— Извините…

Я отвлек Вивею от дела. Она держала раскрытым свой знаменитый ящичек и щипцами, похожими на те, которыми колют орехи, выжимала сок из какого-то листа. Сок светлыми каплями стекал в крохотное углубление в фарфоровой пластинке. Углублений было несколько, и от этого пластинка напоминала пчелиные соты.

Я невольно залюбовался, как четко и быстро делала Вивея свое дело. Она чем-то разбавила этот сок, что-то еще капала пипеткой в чашечку, потом в другую, в третью, в четвертую. Сок на глазах приобретал все более яркую окраску.

— В этом ящичке полевая лаборатория Магницкого, — пояснила Вивея, заметив, что я внимательно наблюдаю за ней. — Сейчас я определяю, как питается растение: какая пища поступает деревцу в избытке, а чего не хватает.