Ничто не предвещало, что этот день не будет похож на другие. Как обычно, Тимофей Иванович Кистенев, поднеся ко рту блестящую чашечку микрофона, повторял ровным, сиплым голосом: «Береза на приеме, слушаю вас, семьдесят два — пятнадцать». Как обычно, 72–15 запросил условия посадки, и Тимофей Иванович, скося глаза в сторону ровного поля, — не забрела ли туда чья-нибудь шальная корова — сообщил, какой ветер и какие облака и что посадку он разрешает.

Как всегда вот в такие же летние, с устоявшейся жарою дни, он вышел на дощатое, уже нагретое крылечко и, прищурив вылинявшие острые глаза, посмотрел в ту сторону, откуда вот уже несколько лет подряд прилетал в эту пору небольшой грузопассажирский самолет.

Аэропорт был маленький, тихий и как бы заброшенный. На поле росли высокие, некошеные травы. Пригретые солнцем, они душно и пряно пахли. Вдали, на три стороны от поля, виднелась темная, неровная каемка лесов, четвертая же сторона оставалась открытой, и там, километрах в пяти от аэропорта, лежал тоже тихий и тоже маленький деревянный городок Вязовск.

Раз в сутки оттуда приезжали на автобусе-попрыгунчике немногочисленные пассажиры, большей частью командированные в областной центр. Они усаживались на длинную скамейку возле одноквартирного стандартного домика, громко именуемого аэровокзалом, и продолжали начатые в автобусе житейские разговоры, пока помощник Тимофея Ивановича радист Саша не выходил на крылечко и не объявлял торжественно и значительно:

— Товарищи, самолет на подходе, можно приготовиться!

Саша был юн и фигурой напоминал статую физкультурника в городском парке. Он любил хвастаться перед девчонками своей работой и рассказывать о происшествиях, которые случались или могли случиться в их захолустном аэропорту.

Тимофей Иванович, напротив, больше думал о том, как бы, упаси бог, не приключилось чего в его дежурство. Был он уже в летах, высок ростом и своей тощей, сутулой фигурой не походил ни на одну статую в городском парке.

В маленьком Вязовске почти все жители знали друг друга. Тимофей Иванович окинул беглым взглядом вышедших из автобуса пассажиров: кивнул шоферу Вите, поздоровался с франтоватым, пахнущим парикмахерским одеколоном бухгалтером Петром Петровичем, без особого удовольствия пожал снисходительно протянутую руку заведующего горкомхозом Кулябко, облаченного в парусиновый полувоенный китель, остальным ответил на приветствия, вяло приложив бугристые пальцы к козырьку форменной фуражки.

Дребезжа разболтанными от старости частями, подъехала райкомовская «Волга», развернулась и умчалась, оставив инструктора Рязанова, круглолицего, совсем еще молодого человека в прохладной парусине, старавшегося держаться в соответствии с занимаемой должностью — спокойно и веско.

В обычный день Тимофей Иванович не отказал бы себе в удовольствии поговорить с прибывшими о том, о сем, а заодно и выспросить незаметно, что это за незнакомый мужчина в синей шляпе, так увлекшийся книжкой, что продолжал читать ее на ходу. Но, как уже говорилось, это утро не было похоже на другие: резко и требовательно зазвонил телефон, раздался громкий голос Саши: «Вас, Тимофей Иванович!», и Кистенев заторопился в радиорубку, недоумевая, кому понадобился он в шесть часов утра.

Наверное, звонили издалека, слышно было плохо, и Тимофей Иванович все время переспрашивал, надрывал голос до хрипа, а некоторые слова повторял по буквам.

— Ну, что там, товарищ Кистенев? — начальственным тоном спросил инструктор райкома.

Тимофей Иванович вяло махнул рукой.

— Да из Залесской больницы, больную везут. Просят задержать самолет.

— Задержать самолет? — Реденькие, белесые брови заведующего горкомхозом Кулябко поползли кверху. — Ишь, куда хватили!

— Ого, сорок километров, да по такой дороге! — На оплывшем лице бухгалтера появилось деловое выражение. Он энергично вытащил из карманчика часы и, мельком взглянув на время, с хрустом захлопнул крышку. — Часик езды, если не все два!

— Гм, да… — неопределенно хмыкнул инструктор райкома. Он торопился на совещание, которое начиналось сегодня в девять.

Человек в шляпе ничего не сказал, а лишь обернулся к Тимофею Ивановичу и закрыл книжку. Промолчал и четвертый пассажир, приехавший автобусом, — нездешняя студентка, проходившая практику на Вязовском овощесушильном комбинате. Она лишь насторожилась, тряхнула подстриженными густыми волосами и в упор посмотрела на Сашу: с ним она несколько раз встречалась в парке на танцевальной площадке, но так и не познакомилась.

— Сейчас свяжусь с начальником отряда, как он распорядится, — нехотя объявил Тимофей Иванович.

В городе он слыл человеком мелочным и точным.

— А помнишь, — бухгалтер, казалось бы без причины, расхохотался, — помнишь, Тимофей Иванович, как ты первого с самолетом обставил… Запамятовал, когда это было точно — в мае или июне?

Тимофей Иванович, хотя и гордился втайне этим происшествием, однако рассказывать про него во всеуслышание не любил — надоело — и поэтому обронил сухо:

— Что было, Петр Петрович, то быльем поросло.

А было так. Когда однажды позвонили из райкома, что первый секретарь задержится минут на десять, Тимофей Иванович ответил, что семеро одного не ждут, и отправил самолет точно по расписанию. Секретарь приехал как и обещал, сгоряча хотел было накричать на дотошного начальника аэропорта, но вместо этого расхохотался и махнул рукой: «Правильно, Тимофей Иванович! Нашего брата к порядку только так и приучишь!» И, пожав руку почувствовавшему себя героем Кистеневу, уехал не солоно хлебавши.

Этот случай, широко известный в городе, позволял предположить, что и на сей раз самолет отправится минута в минуту.

— А может, того… — бухгалтер с хитрецой подмигнул Тимофею Ивановичу. Он вообще не мог долго находиться в бездействии и все время суетился, двигал руками, носом-пуговкой и пухлыми, как у девочки, губами. — Может, того, не стоит тревожить начальство?

— Плохо понял тебя, Петр Петрович. — Кистенев исподлобья посмотрел на гладко выбритый, слоеный подбородок бухгалтера.

— Ну, будто и не было этого звоночка из больницы… Видишь ли, срочное задание… Отчет! — Он звонко хлопнул розовой ладошкой по портфелю.

— Что, у нас санитарной авиации в области нету, чтобы рейс задерживать! — поддакнул басом заведующий горкомхозом. — Безобразие какое-то… Лететь надо, и все!

— Вот, вот, — закивал головой бухгалтер. — Именно!

— Как это лететь?! — петушиным от напряжения голосом крикнул Саша. — Человеческая жизнь в опасности! А вы лететь!

— Расписание на транспорте, товарищ Печкин, есть закон, и нам с тобой поручено его соблюдать, — сухо оборвал Сашу Тимофей Иванович.

— Простите, — неожиданно вмешался в заговор человек в шляпе. — Не могу я узнать, кто и чем болен?

— Девчонка, одиннадцать лет. Говорят, осложнение какое-то после… по-лио-миелита. — Тимофей Иванович по складам выговорил трудное слово.

Человек в шляпе побледнел и стал неловко, глядя куда-то поверх людей, засовывать книгу в портфель. Портфель был почти пустой, но книга туда не лезла.

— Самолет будет задержан?

— Эго как начальство распорядится, — казенным голосом ответил Тимофей Иванович, и человек так и не понял, хочет Кистенев задержать самолет или нет.

Тимофей Иванович не хотел. Он торопился домой, сегодня вечером должны были прийти гости и он мечтал их угостить свежей рыбой, а для этого надо было ехать автобусом километров пятнадцать, потом топать пешком к лесному озеру, брать у обходчика тяжелый челнок и, отталкиваясь шестом от илистого дна, передвигаться с места на место — авось, где клюнет… Автобус уходил в семь тридцать, и если самолет задержится…

— Простите, вы не сможете меня соединить с больницей, откуда вам звонили?

Тимофей Иванович искоса посмотрел на человека в шляпе.