Остаток вечера я провожу в раздумьях о том, что же мне делать. Я понимаю, что не могу работать с ней вместе в одном коллективе — она доведет меня до самоубийства. Мне необходимо уехать, переехать в другое место, в такое место, где я не причиню ей вреда и там, где ее женские чары будут против меня бессильны. Насчет последнего я очень сомневаюсь. Существует ли такое место вообще?

Я не сплю целую ночь и гадаю, каким образом оказался в собственноручно созданном капкане. Я усмехаюсь, когда осознаю, что заслуживаю абсолютно все страдания, которые выпали на мою долю. Сегодня же на работе я сделаю объявление о своем решении уйти из Гарварда. Я объясню, что мое решение связано со смертью моего горячо любимого отца. Надеюсь, этого им будет достаточно.

Когда раздаётся звонок в мою дверь, я думаю, что это пришла Анна, которая, видимо, забыла свой ключ, еще и пришла пораньше. Не ожидая подвоха, я открываю дверь и вижу на пороге светловолосую причину всех моих терзаний. Волосы девушки собраны в узел, на ней белое платье с глубоким вырезом, которое ей очень идет. Платье плотно облегает ее стройные бедра, и я отворачиваюсь от нее, делая любые жалкие попытки отвлечься. Я приглашаю ее зайти на кофе, главным образом для того, чтобы в последний раз насладиться ее присутствием в своем доме. Я ощущаю себя Джеймсом МакФерсоном27, и мне только и остается, что сыграть на скрипке и станцевать на эшафоте. Я беру себя в руки и надеваю маску безразличия: мне нужно выдержать этот раунд, а дальше будет легче, уверяю я себя уже в который раз.

— Эммануэль, вы знали, что пару дней назад Рустерхольц был убит в следственном изоляторе? Вы имеете какое-либо отношение к его гибели? — она неожиданно задает мне вопрос в лоб, отчего я забываю обо всех самоистязаниях, запланированных мною на сегодня.

— Ты, как всегда, умеешь удивить. Да, я в курсе, что наш друг профессор больше не с нами.

Я решаю ей не врать: не хочу тратить время на увиливание, ведь мне осталось видеть ее всего ничего. В лице моей гостьи я читаю полнейший ужас. А что она ожидала услышать? В отличие от всего остального, что мне пришлось совершить, меньше всего я буду сожалеть о Рустерхольце.

— И почему вы не соизволили рассказать мне об этом раньше? Я, как никто другой, имею право знать такое. Вся эта история напрямую коснулась именно меня, — она бросает на меня растерянный взгляд.

— Объясни мне, пожалуйста, почему это тебя так волнует? Я же тебе сказал, что со всем разберусь, и что это больше не твоя проблема. И я, как видишь, выполняю данные мной обещания. Ради своего же блага, оставь эту историю в покое и живи дальше, — неужели последние минуты нашего совместного времяпрепровождения мы потратим на дурацкий спор о Рустерхольце?

— Как это произошло? — никак не успокаиваются мои сердитые карамельные глаза. Это даже уморительно.

— Ты эту тему не оставишь, я так понимаю? Хорошо, — я начинаю злиться. — Я нанял надежного человека, и он воткнул самодельный нож в глаз Рустерхольцу. Ты это хотела услышать? — видя ее реакцию, я смягчаю свой тон, пытаясь ее этим успокоить. — Я предупреждал тебя ради твоего же блага не затрагивать эту тему.

Я уже начинаю сожалеть о том, что рассказал ей всю правду.

— Вы не боитесь оказаться в тюрьме? Это же заказное убийство.

Она никак не хочет остановиться!

— Я не боюсь никакой тюрьмы, моя дорогая. В правоохранительных органах работают одни идиоты. А попадаются им на крючок еще большие идиоты. Такие как я в тюрьме не сидят.

Тюрьма? Она действительно думает, что это то, чего я больше всего боюсь? Нет, моя дорогая, тюрьма — это ерунда. В ней сидят сплошные бедняки и неудачники. Самые настоящие монстры разгуливают на свободе.

— А что насчет вашего отца? — ее прелестное личико выдает особенно сильное волнение.

— А что насчет моего отца? — вот здесь она попала в точку. Я напрягаюсь.

— Эммануэль, имеете ли вы какое-то отношение к смерти вашего отца?

Я застываю на месте. Когда она настолько осмелела, чтобы бросаться подобными заявлениями?

— Правильно ли я тебя понял? Ты подозреваешь меня в убийстве двух человек. При всем при этом ты пришла сюда одна, и, вдобавок, ты еще бросаешь эти обвинения мне в лицо в моем собственном доме. Ты с ума сошла? У тебя инстинкт самосохранения напрочь отсутствует?

Вот это поворот. Я подпустил ее слишком близко к себе. Она действительно меня не боится? Или у нее действительно нет инстинкта выживания? Я еще раз удивляюсь тому, как она прожила так долго.

— Я вас не боюсь. Я хочу знать правду.

Моя смелая девочка одновременно и восхищает, и приводит меня в бешенство. Я прилагаю все усилия, чтобы не взорваться. В моей голове уже зреет новый план действий, и он мало напоминает тот, который у меня был изначально.

— Хочешь знать правду? А ты уверена в том, что она тебе понравится?

Мне очень не нравится то, что я собираюсь с ней сделать, но я просто не вижу другого выхода из этой ситуации. Делая вид, что наливаю себе кофе, я достаю из лежащего на столе клатча шприц и кладу его себе в карман. Я осознаю, что мои планы на жизнь только что резко поменялись на сто восемьдесят градусов, и я уже никуда не собираюсь уезжать. Я незаметно усмехаюсь своим мыслям, и мой внутренний зверь победоносно рычит, внемля зову самой моей сущности.

— Для начала: на основании каких фактов ты решила, что я имею отношение к смерти моего отца? — медленно проговариваю я, внимательно оценивая реакцию моей глупой любимой девочки. Проходит всего лишь мгновение, пока до нее доходит заданный мною вопрос. Ее светлые глаза округляются, в них читается невообразимое удивление — она явно рассчитывала на то, что я рассею ее страхи и предубеждения, на то, что я смогу доказать свою невиновность или попытаюсь хотя бы оправдываться. Она вовсе не подготовилась отвечать на мои вопросы — она рассчитывала на что, что будет задавать их мне. Дрожь негодования проходит по моим венам — неужели ты совсем не понимаешь, борцу какой категории ты бросила вызов, глупая?

— Вы не единожды дали мне понять, что ненавидите своего отца, что он плохой человек, — спотыкаясь на каждом слове, еле-еле выговаривает она, заметно нервничая и явно осознавая, что все пошло не по ее плану, — и что вы не желаете ему ничего хорошего. А еще я слышала, как вы угрожали друг другу в то утро, когда он пришел к вам домой, — добавляет она, будто оправдываясь и начиная сомневаться в правильности собственного наблюдения.

В отличие от нее, мои звериные инстинкты куда более развиты. Пока она объясняет мне причину, по которой пришла к своим неутешительным выводам, я раздумываю над тем, что мне делать дальше. Моя дорогая, тебе не нужно оправдываться передо мной.

— Почему ты сразу не позвонила в полицию? Зачем ты сюда пришла?

Все, что мне нужно — это отвлечь ее внимание своими расспросами.

— Возможно, я ошибаюсь на ваш счет? — смотрит она немного по-детски в мои глаза. — Я не могла не дать вам шанс рассказать мне все как есть. Я не хочу подставлять невиновного человека.

— Кто-нибудь еще знает, что ты здесь? — я очень надеюсь на то, что она рассказала обо мне своим друзьям. Это поставит меня в уязвимое положение, и я не смогу причинить ей вред.

— Нет, я никому не сказала, что собираюсь зайти к вам.

— Да ты издеваешься надо мной! Ты специально провоцируешь судьбу? — уже не сдерживаюсь я. — Тебе совсем не страшно? А что, если бы я оказался убийцей и захотел избавиться от тебя прямо сейчас за то, что ты вычислила меня?

— Я не верю в то, что вы захотите причинить мне вред. У вас много раз была такая возможность, но вы никогда не использовали свою власть против меня.

Резонно. Я действительно недвусмысленно дал ей понять, что никогда не причиню ей вреда. И да, она доверяет мне, с грустью отмечаю я. Так пусть это будет для нее уроком, ведь, к сожалению, человек никогда не учится на чужих ошибках.

— Ты решила меня сегодня добить окончательно, да? Хорошо, пусть будет по-твоему. Ты сама приняла это решение.