- Где ты это взял?

- В комплексе возле Геркуланума, - отозвался Гай, - Там несколько оружейных комнат, в них стволов на маленькую армию хватит.

Кальпурния вздрогнула и в ужасе отпрянула:

- А что, если его кто-то найдет?

- Не найдет, - Гай помотал головой, - Нонний Бальб клялся всеми богами, что оцепит территорию. Там внутри опасно. Так вот… Насчет… - он покрутил пистолет в руке, взвешивая все “за” и “против”. “За” перевесили, - Я не собирался брать его с собой завтра на заседание, но, если тебе так будет спокойно, могу взять.

В конце-концов спрятать пистолет под тогой было очень просто, на входе в храм не стояли металлодетекторы – а стрелять он и так, и так не собирался.

Неимоверное облегчение вытеснило беспокойство с лица Кальпурнии.

- Возьми пожалуйста, - отозвалась она.

Гай улыбнулся и утвердительно кивнул.

К утру предчувствия никуда не делись – наоборот, многократно усилились. Противная настойчивая мысль забить на все и не ходить на заседание заела в голове, как плохая пластинка, и Кальпурния только подбросила дровишек в полыхающий огонь, высказав ее вслух:

- Слушай, Гай, ну что они без тебя не решат? Там же все очевидно. Октавий мертв, Лепид исчез в неизвестном направлении, даже если с Антонием все в порядке, триумвирата все равно уже нет, это просто нужно зафиксировать документально.

Услышать собственные мысли со стороны было неожиданно и разве что совсем немного странно.

- Триумвирата-то может и нет, но за Антонием пол-Сената стоит, - глухо отозвался Гай, наблюдая за суетящимися вокруг рабами, - Мы и мое-то назначение с трудом смогли через них протащить, и то только потому, что от Антония с начала апреля вообще никто ничего не слышал. Отобрать у него полномочия – это… - он молча покачал головой и резюмировал, - Мне нужно быть там.

- Зачем? – Кальпурния наградила его тем самым вопросительным взглядом, который на деле значил “муж мой, ты дурак?”.

Этот спор мог продолжаться бесконечно, но оказался прерван едва начавшись, когда привратник впустил в дом запыхавшегося и возбужденного Бальба. Точно так же, как тогда, только тогда на его месте был Децим Брут.

Гай напрягся, ожидая услышать слова, которые уже невозможно было стереть из памяти, но Бальб выпалил совершенно другое:

- Тарсос[3] сдался Лабиену без боя, разъезды его разведки видели уже в Селевкии[4] и даже по ту сторону гор. Армяне выступили с востока. Мне утром пришло письмо от Цензорина, он начал срочный набор еще двух легионов, но с Македонии столько не наскребешь. После Филипп там выжженная земля осталась.

С каждым его словом, Гай мрачнел все сильнее и сильнее, а когда он закончил, никаких приличных слов просто не осталось. Только выругавшись, Гай уточнил:

- Как давно это было?

В ответ Бальб пожал плечами, и он выругался еще раз.

Кобура пистолета обжигала даже через сквозь плотную ткань туники. Всю дорогу до храма Бальб поочередно разорялся то на одну, то на другую тему, но Гай его не слушал. С каждым мгновением мир вокруг словно становился все менее и менее реальным, каждый шаг, который он делал, как будто создавал круги на воде – и был одновременно и здесь, и там. И сейчас – и тогда.

Бальб жужжал над ухом, совершенно не замечая, что говорит в воздух.

Вместо того, чтобы сразу пойти на форум, Бальб завернул в сторону – и этого отличия оказалось достаточно для того, чтобы липкое, противное чувство дежавю отступило.

Гай помотал головой и спросил:

- Ты куда?

Бальб обернулся и бросил на него подозрительный взгляд:

- Я же сказал, пошли по кофе пропустим, никак глаза продрать не могу. Ты сказал “угу”.

- А… - Гай растерянно почесал голову, - Ага, давай.

Бальб прыснул в кулак, но никак не прокомментировал.

Бизнес у Марии пошел на удивление бодро. Едва распробовав новый напиток, к ней по утрам стали толпами тянуться сонные страждущие, и Пизон надеялся, что совсем скоро она начнет закрывать свой долг перед ним.

Горячий кофе смыл остатки дежавю без следа.

До начала заседания оставалось всего-ничего. Последние опаздывающие занимали свои места, со всех сторон раздавались отголоски чужих переговоров, а сам Гай не мог даже продохнуть – такому количеству людей он вдруг понадобился.

Стоило наплыву схлынуть, а Мессале – призвать собравшихся к тишине, Пизон ткнул его в ребра локтем и полу-в-шутку полувсерьез спросил:

- Ты хоть лорику под тогу-то надел? Дочь мою пожалей, второй твоей смерти она не переживет!

И все старания пошли прахом. В ушах неожиданно зазвенело, а когда звон ушел – все неуловимо, но необратимо преобразилось.

Гигантская статуя Венеры нависала над шумным залом храма, под завязку набитым людьми.

Лучше уж так, чем перед Помпеем, - непрошенная мысль мелькнула в голове и пропала, растворившись в опустившейся на сознание пелене. Сенат гудел как потревоженный улей – но все слова тонули в ней.

С ним кто-то говорил, он даже отвечал им что-то – но ни единое слово не откладывалось в памяти. Словно он наблюдал за всем происходящим из-за толстого стекла, не пропускающего ни звуки, ни запахи, ни ощущения – только картинку.

Предложение Мессалы, едва высказанное, предсказуемо призвало на их головы бурю.

- …квириты, квириты, спокойно! – Бальб пытался перекричать шум, но у него ничего не получалось.

Подскочившие со своих мест сенаторы толпились по центру храма и переругивались одновременно обо всем и ни о чем, не обращая никакого внимания на тему обсуждения. Призывать их к порядку было скорее вредно, а может быть даже больно – но Бальб все равно пытался.

Безуспешно.

Мирно дремавший Исаврик проснулся и теперь осоловело оглядывался, явно не понимая, что происходит и почему все так разорались ни с того ни с сего.

- Да заткнитесь вы, квириты! Я своих мыслей не слышу! – раздраженный возглас сидевшего рядом Котты утонул в крике толпы.

Сердце колотилось как сумасшедшее, на лбу выступила испарина – и Гай знал только один способ остановить то, что начиналось.

Он подорвался со своего места, прокашлялся и громко выругался. Гвалт не сошел совсем на “нет” – отцы-сенаторы не были весталками и матом их было не удивить, но каждый из них знал одно – если кто-то посреди заседания начинал громко и безадресно материться – это значило, что как минимум его собирались бить, а как максимум – уже приложили чем-то тяжелым по голове.

Поймать начало драки было жизненно важным навыком для любого уважающего себя магистрата – и многие настороженно притихли, пытаясь понять, куда ветер дует.

- Отлично, - как можно более буднично сказал Гай, - А теперь, когда вам стало интересно…, - он вышел в центр храма, растолкав людей. Статуя осталась сзади, и он словно бы чувствовал ее холодный взгляд на своей спине, - Квириты, я не понимаю, о чем вообще спор. Как правильно заметил Марк Валерий[5], триумвират сейчас существует только на бумаге. С мертвым Октавием и без вести пропавшим Лепидом, Антоний фактически стал диктатором… Хотите рискнуть подождать, пока он это осознает?...

Голову повело – и он сжал ладони в кулаки, пытаясь избавиться от мерзкого ощущения, ускользающего под давлением пелены сознания. Собственный голос казался чужим.

- Не вы ли, квириты, голосовали за запрет должности диктатора? Не вы ли, квириты, настаивали на том, что всегда должны оставаться сдерживающие факторы?

Кто-то сзади закричал:

- Вот только не тебе об этом рассуждать! Да ты бы первый с удовольствием ухватился за безграничную власть, если бы у тебя до сих пор была такая возможность! Что, скажешь, нет?!

Одна фраза – и плотный туман накрыл с головой. Гай словно одновременно и был посреди храма, окруженный отцами-сенаторами, и безразлично смотрел на происходящее со стороны.

Кольцо вокруг сжималось. Люди что-то кричали – но он не мог разобрать ни слова. Сзади начиналась драка – но он не знал, откуда и почему это знает. Еще мгновение – и в руках сенаторов должны были заблестеть ножи, он точно знал только это.