Странный и неуместный момент откровенности, но такой подход нравился Агриппе куда больше. Такой подход был… Честнее. И к себе – и к другим.

То, чего ему не хватало все эти годы за ширмой из лжи и лжи.

Ауспиции и жертвоприношения вторили странному сну – и были невероятно благоприятными. Таких Агриппа не видел за всю свою жизнь – но надеялся, что только такими они будут и впредь.

Видимо, это ночное видение, которое видели все, действительно было знаком.

Они отправлялись на север. Короткая остановка на Сардинии, чтобы подобрать последние легионы – и молниеносный бросок в Кампанию.

Мягкий морской бриз трепал волосы на голове. На ясном небе не было ни единой тучки. Даже погода была на их стороне – и ни у кого больше не оставалось никаких сомнений, на кого сделали ставку боги в этой войне.

Но Агриппа не был бы Агриппой, если бы даже в этом благолепии не нашел подвоха

- Ты уверен в Агенобарбе? – сказал он Помпею.

Так уверенный в том, что расслабляться и заранее праздновать победу не стоит еще каких-то несколько дней назад, сейчас тот топтался по тем же граблям, что и отец – и тема будущих проскрипций уже не раз и не два всплывала в разговорах, заставляя Агриппу переживать.

- Конечно, - Помпей довольно щурился, подставляя лицо теплому весеннему солнцу.

- Ты же не хуже меня знаешь, что его верность можно купить за горстку денариев и плотный ужин из перепелок и фалернского, - нахмурился Агриппа.

- А еще он ленивый, - Помпей повернулся к нему. Его глаза улыбались, - И это только нам на руку. Пока я делаю вид, что полностью ему доверяю, он может пытаться плести свои сети у меня за спиной, но чего он точно не попытается сделать – так это перебежать к Цезарю.

С такой стороны Агриппа на этот вопрос не смотрел.

- Ты только в глаза Агенобарбу все это не говори, - хохотнув, Помпей хлопнул его по плечу, - Иначе он может забыть, как трясся, опасаясь, что Цезарь придет по его голову – и пойти с ним договариваться. Этого нам не надо. Каким бы скользким гадом он ни был, флота у него больше, чем мы можем когда-либо надеяться наскрести.

Погрузка легионеров на корабли стремительно подходила к концу. Шумный порт пустел – и до отправления оставалось всего-ничего. Агриппа задумчиво смотрел на водную гладь и точки кораблей вдалеке. Помпей молча стоял рядом.

Их пути должны были разойтись сейчас. Пусть флотилия Помпея и должна была сопровождать его вплоть до высадки в Кампании, лично они должны были увидеться не раньше, чем в Риме.

План был продуман до малейших деталей – и этого не требовалось.

- Увидимся после победы, - было последним, что Помпей сказал ему перед тем, как подняться на свой корабль.

Матросы подняли трап, весла пришли в движение – и никакой дороги назад больше не оставалось.

Подгоняемая попутным ветром флотилия неслась вперед. Насколько хватало взгляда, все море было заполнено их кораблями.

Какой-то день – и они будут на Сардинии. Соберут местный гарнизон, заберут часть припасов – и по прямой направятся к берегам Италии. Агриппа – на Неаполь, а Помпей займется тем, что умеет лучше всего – замкнет полную морскую блокаду полуострова.

Им нужны были два генеральных сражения – на воде и на суше, и не было способа лучше голода для того, чтобы выманить противника из-за укрепленных стен городов и навязать ему бой на своих условиях. Это должно было сработать. Не могло не сработать.

Научившийся на ошибках своего отца, Помпей оставил всех многочисленных истеричек из своего окружения на Сицилии – и никто не мог повлиять на их продуманный до мельчайших деталей план своими криками и дурацкими требованиями.

Короткая остановка на Сардинии – всего два дня, недостаточно даже для того, чтобы ноги перестали ходить ходуном, как при качке, - заполненная бесконечной административной работой, сверкой списков, подсчетом людей и припасов – и они были готовы отправляться дальше.

Сердце отбивало неровный ритм, когда Агриппа, поднявшись на борт предпоследним, скомандовал:

- Отдать швартовы. Курс на Неаполь.

И все было предопределено.

Скоро была война.

[1] Имеется ввиду тусовка Катона, Метелла Сципиона и т.д. и т.п., которая сначала сманила Гнея Помпея на свою сторону, а потом крайне активно мешала ему нормально вести боевые действия, постоянно капая на мозги.

[2] Не имеет абсолютно никакого отношения к Сципиону, который друг Лепида младшего. Даже самую капельку не имеет. Квинт Цецилий Метелл Пий Сципион Назика полное имя.

[3] Скрибония, жена Помпея – дочь Либона. Скрибония, жена Августа – его сестра. Все сложно.

[4] Шпилька одновременно и в огород Катона, и в огород Кассия. Больше – на вики, автор не знает, можно ли в рамках рейтинга такое давать.

Они должны были быть мертвы.

По всем возможным и невозможным законам физики и логики они должны были быть давно мертвы. Индикатор запаса кислорода был на нуле, казалось, целую вечность. Аварийная сигнализация безостановочно вопила о разгерметизации по всем отсекам. Красное зарево аварийного освещения стало постоянным спутником.

Но, вопреки всему, они все еще были живы.

Последние крупицы воздуха исчезли с того, что некогда было кораблем – но они продолжали дышать. Последние запасы еды закончились настолько давно, что никто и не помнил, как ощущается вкус – но никто не умирал от голода. Поврежденная до точки невозврата обшивка корабля никак не защищала от вездесущего космического вакуума – но никого не разорвало на куски от перепада давления и не испепелило излучением. Генератор гравитации перестал существовать как концепция – но невесомость не донимала, оставаясь далеко в позапрошлой жизни, в учебке летной академии.

Звезды гасли одна за другой. Как будто маленький ребенок, играясь, выключал тумблер за тумблером – и с каждым щелчком гасла еще одна точка на небе.

С последнего раза, когда Мик смотрел в иллюминатор, исчезли еще три – и теперь на их месте зияла черная, непроглядная и невозможная пустота.

Поежившись, он отвернулся к панели управления. Если верить датчикам, все системы варп-двигателя были полностью исправны, но раз за разом попытки его запустить заканчивались ничем.

Бесполезное и бессмысленное занятие, которое разве что помогало не провалиться в пучину безумия с головой.

Беспомощная посудина болталась посреди холодного, тихого и безразличного космоса в полном одиночестве – но они не были здесь одни. Все начиналось с шепота. Едва осознаваемого даже не звука – ощущения, где-то на грани сознания. Как белый шум. Как назойливая мысль, от которой просто невозможно избавиться.

Дженкинс просто стала жертвой первой. Тогда все было хорошо. Тогда все было понятно и удобно. Тогда, - какую-то вечность назад, - они легко отмахнулись от нее, записав в сумасшедшие и сдав в лазарет.

Сейчас…

Все начиналось с шепота – и становилось хуже с каждым днем. Медленно и незаметно. Постепенно и размеренно. Вслед за Дженкинс, он захватывал и других – и они медленно и неизбежно повторяли ее путь.

Мик не мог вспомнить их имен - и только смутное ощущение где-то сзади головы, напоминало о том, что он когда-то их знал. С кем-то, может быть, даже дружил.

Реальность расползалась между пальцев рук.

Каюты меняли свое расположение в хаотичном порядке – пока у них все еще были каюты.

За бронированной дверью нижней палубы могло таиться все, что угодно. Пляж или любимый бар. Крыша небоскреба или туннель метро. Кинотеатр или компьютерная игра.

Любимое место всех оставшихся в живых – пока и оно не исчезло, а его место не заняла темная, вязкая пустота, одновременно не похожая ни на что, и знакомая каждому где-то в глубине подсознания.

Тех, кто вошел на нижнюю палубу последними, больше никто не видел – и с каждой следующей маленькой вечностью Мик все больше завидовал им.

Какой бы не оказалась их судьба, для них уже все было окончено.