Психиатрическая клиника, звонок Брайса. Теперь все это имеет смысл.

— Я не могла видеть ничего, кроме темноты. В жизни больше не было смысла, я потеряла все. Но, Лекс… Мне нужно, чтобы ты непредвзято отнесся к тому, что я собираюсь тебе рассказать, пожалуйста, пойми, что у меня не было другого выбора.

Моя голова слегка откидывается назад, озадаченный тем, о чем она спрашивает. Все еще оправившись от всей этой информации и пытаясь справиться с горем и угрызениями совести, борющимися за мое внимание, я молча жду, когда она расскажет все, что хочет, с открытым сердцем.

— Они хотели поместить меня в психиатрическую клинику. Ну, на один день они так и сделали, но я умоляла их позвонить твоему отцу. Я знала, что если кто-то и поймет, через какое горе я прошла, что привело к этому срыву, то это будет он.

— Мой отец знал? — я почти задыхаюсь, глаза расширяются, когда в них начинает просачиваться гнев.

— Он спас меня, Лекс. Он объяснил мою историю действующим врачам и пообещал оставить меня под своей опекой. Когда я увидела его, он попросил меня сделать что-то, пообещать ему что-то. Что если он собирается поручиться за меня, освободить меня из этого места, то взамен я должен жить своей жизнью. Учиться, ходить в колледж и прожить долгую счастливую жизнь, чтобы все, кто меня любит, гордились мной. Мне нужно было стать Шарлоттой Мейсон, найти, кто она такая, и начать жизнь.

— Итак, я пообещала ему это сделать. Три дня спустя я похоронила свою бабушку и нашего сына. Мой отец был в командировке и из-за плохой погоды не смог вернуться вовремя. Это был второй худший день в моей жизни. Я пообещал им обоим, что буду гордиться ими, что где бы они ни были, они всегда будут улыбаться мне. Это было единственное, что заставляло меня идти вперед. Только так я могла жить дальше.

— Шарлотта…, — я теряюсь в словах, боясь сказать что-то не то.

— В тот день, вместо того чтобы пойти на собрание, я сразу отправилась в тату-салон. Я знала, чего хочу.

Феникс.

— Татуировка, феникс. Она символизирует возрождение, потому что мне пришлось начать новую жизнь, Лекс, без тебя, бабушки и ребенка. Пока я была одна, мне нужно было напоминание каждый день, что я все еще стою здесь и у меня есть жизнь, которую нужно прожить. Мне дали второй шанс, — она улыбается сквозь слезы, — Игла… отвечая на вопрос, который ты мне задал, это было ничто, не сравнить с тем, через что я прошла.

— Мне жаль, что ты не сказала мне, — умудряюсь сказать я, чувствуя вину за то, что снова надавил на нее, — Я бы хотел быть там с тобой.

— Никто не знал, кроме Энни. Даже Никки и Эрик не знают правды. Я держала это в себе, но теперь ты знаешь, Лекс, почему, когда я увидела тебя, я испугалась. Быть покинутой тобой, вернуться в то место, куда я обещала твоему отцу никогда не возвращаться. После того, что случилось в Хэмптоне, я сбежала, пытаясь сама контролировать ситуацию. Я ни за что не послушала бы ни тебя, ни кого-либо другого. В тот вечер, когда я была в ресторане с Джулианом, я знала, что он не тот, с кем я хочу провести остаток жизни, и мне было больно, потому что в то время я хотела этого. Это сделало бы жизнь проще. Это всегда был ты, Лекс… но потом ты сказал, что все кончено, и беременность все перевернула. Я лгала тебе, потому что думала, что если сделаю тебе достаточно больно, ты оставишь меня в покое. Я была так напугана… что это было дежавю… этот ребенок… и я знала, что не переживу, если потеряю его, поэтому я сделала то, что знала, что должна сделать. Я снова обратилась к доктору Эдвардсу. Он был единственным, кто знал, и он снова научил меня, что, что бы ни случилось, я в состоянии управлять своей судьбой. Я должна упорно бороться за то, чего я хочу. Я хочу этого ребенка, нашего ребенка, и я хочу тебя, Лекс.

Когда я сижу и смотрю на это крошечное надгробие, на маленькую надпись, подтверждающую, что мой сын покоится там спящим, я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к нему, мои руки дрожат, когда я провожу пальцами по словам. Я закрываю глаза, пытаясь запомнить каждую букву, то, как она ощущается под моими пальцами, желая отчаянно соединиться с этим ребенком, который был нашим.

Я повторяю свои действия, желая чего-то, какого-то знака, и вдруг, в холодной, суровой ночи посреди этого кладбища, меня охватывает прилив тепла. Я сосредотачиваюсь на нем. Это неоспоримо, то, как оно заставляет мои мурашки исчезнуть, то, как я внезапно чувствую себя умиротворенным, как будто на мне лежит рука. Я открываю глаза и вижу, что Шарлотта лежит на земле, а вокруг моей руки ничего нет. По-другому это не объяснить, и я не понимаю, что слеза вырвалась наружу, пока соленая жидкость не попадает на мои губы. Я никогда не плакал. Я не помню, чтобы плакал с самого детства, но эта эмоция переполняет меня так, что я даже представить себе не могу.

Шарлотта придвигается ближе ко мне и целует уголок моего рта, чтобы смыть одинокую слезу.

— Ты тоже это почувствовал?

Я киваю, боясь и в то же время смиряясь с тем, что бы это ни было.

— Это он, он делал это раньше, знаешь, сказал мне, что с ним все в порядке. О нем заботятся. Это единственная причина, по которой я смогла прожить свою жизнь. Довериться Богу, что этот маленький мальчик продолжает жить, и что хотя его нет с нами, он все еще любим и находится в счастливом месте.

Я притягиваю ее к себе, прижимая к своей груди, пока мы продолжаем сидеть на холодной земле. Мои руки перемещаются к ее животу, где я ласкаю нашего ребенка… нашего второго ребенка. И хотя всего несколько минут назад я оплакивал этого ребенка, о существовании которого даже не подозревал, я крепко прижимаю Шарлотту к себе, как будто, обнимая ее, я защищаю этого нерожденного ребенка, молясь, чтобы ему был дан шанс, которого не было у его старшего брата.

— Лекс… Мне страшно…, — тихо плачет она.

Я убираю ее волосы в сторону, нежно целую ее шею.

— Не бойся. Мне жаль, Шарлотта, больше, чем ты можешь себе представить, за все, через что ты прошла одна. Я даже не могу поставить себя на твое место, но теперь я понимаю. Эти шрамы, которые были на твоем сердце, твоей душе, я обещаю тебе, что буду любить тебя, и никакая мера времени не изменит этого. Я обещаю, что проведу остаток своей жизни, залечивая эти шрамы, пока они не заживут, и что бы ни случилось… что бы ни подкинула нам жизнь, мы пройдем через это вместе. Только ты и я навсегда.

Она прижимается к моей шее, и в этой темноте я никогда не чувствовал себя в такой безопасности. Я никогда не хотел ничего большего в своей жизни. Мы создали эту семью. Это мы, это наша семья, мы все четверо.

Расслабив плечи, я закрываю глаза со спокойной улыбкой. Я нахожу в себе силы, и с этими силами я обещаю защищать свою семью до тех пор, пока я буду жить. Мир может рухнуть вокруг нас, но пока у меня есть Шарлотта, все остальное не имеет значения.

Мир не имеет значения.

С этого дня мы навсегда останемся единым целым.

— Давай я отвезу тебя домой, — шепчу я, боясь, что она простудится.

— Я дома, Лекс… с тобой… где бы ты ни был. Ты дом.

Она поворачивается ко мне лицом и мягко целует меня в губы, как будто весь мир свалился с ее плеч.

— Ну, тогда, как насчет того, чтобы отвезти тебя в место, где есть четыре стены, крыша, горячий душ, теплая постель и что-нибудь вкусное поесть?

— Пока ты там, — она улыбается, ее глаза смотрят на меня с любовью, — Веди.

Я тяну ее вверх, пока мы счищаем грязь и снег с одежды. Попрощавшись еще раз, мы поворачиваемся спиной, держась за руки, идем по дорожке к входу и садимся в машину.

Мы едем обратно в гостиницу, где остановились многие постояльцы. Провожая Шарлотту до ее двери, она умоляет меня не уезжать. Я целую ее в губы, обещая, что вернусь через пять минут, когда соберу вещи в своей комнате. Я оставляю ее позади и вхожу в свою комнату, с удивлением обнаруживая, что мой чемодан и комната полностью собраны, а сверху лежит записка.

Все твои вещи собраны. Я не думала, что ты окажешься сегодня один. Спасибо тебе за все. Теперь иди и живи счастливо.