Хабек настаивал на организации тайников для связи с ним в соседних с ФРГ странах — в Швейцарии и Франции.

Он выносил с территории американского штаба использованные карты воинских учений и другую документацию, которая сдавалась для сжигания в кочегарке, и закладывал их в тайники в этих странах. Он не особо боялся, что при пересечении границы эти документы будут обнаружены при нем.

Настоял на нескольких вариантах радиосвязи без выяснения причин, по которым он браковал предыдущие варианты, и получил их.

Хабек часто обращался к оперработнику с просьбой дать ему теоретическую разведывательную подготовку.

Иногда он приезжал на несколько дней в ГДР через другие страны — Австрию, Чехословакию, хотя кочегарам такие отлучки в течение года не полагались, не считая отпуска.

Нравилось ему отмечать советские государственные праздники: день Великой Октябрьской социалистической революции и День Советской армии. В эти дни он, как правило, приезжал из ФРГ на внеплановые встречи по собственной инициативе, якобы «из уважения к Советской армии», и отмечал эти праздники вместе с сотрудниками ГРУ.

Таким «странностям» в поведении Хабека в ГРУ не давалось соответствующей оценки. Никаких мер для его проверки в связи с необычностью таких поступков не предпринималось. Даже при поверхностном изучении материалов его дела складывалось впечатление, что он совершенно не боялся приезжать в ГДР, не давая при этом естественных объяснений, вызывающе игнорировал требования конспирации при поддержании связи. При этом он рисковал личной свободой и благополучием своей семьи, будто личная безопасность для него ничего не значила.

Сотрудник ГРУ соглашался с нашими доводами, заверял, что о его поведении докладывал своему руководству, но никаких указаний по этому поводу не получал: «Москва оценивала положительно материалы, получаемые через Хабека!» Все всех устраивало.

Было принято решение вызвать агента из ФРГ на внеплановую встречу. Его попросили взять отпуск на десять дней и в телеграмме намекнули, что это связано с его пожеланиями об учебе.

Мы рассчитывали, что контрразведка американцев использует этот шанс. И не ошиблись: Хабек прибыл без промедления. Он был поселен один на конспиративной квартире под контролем соответствующих технических средств и обеспечен охраной.

На встрече оперработник ГРУ представил Хабеку нашего сотрудника А. Г. Савина как своего коллегу, который теперь будет с ним работать. Согласно подготовленной легенде, ему сообщили, что прежний сотрудник ГРУ возвращается по замене на родину. Новый сотрудник должен с ним познакомиться, так как видит его в первый раз. При этом, естественно, были допустимы любые вопросы, уточнения, обмен мнениями по поводу многолетнего негласного сотрудничества с ГРУ. Были заданы в письменном виде и «неудобные» для Хабека вопросы. Предложили написать отчет, в порядке обмена опытом, о пятилетием сотрудничестве с ГРУ. Его попросили указать недостатки и дать предложения по совершенствованию работы.

Уже на вторые сутки «работы над отчетом» нервы двурушника стали сдавать. Он пытался отказаться от полного ответа на поставленные вопросы, уклонялся от объяснения «странностей» своего поведения и пытался убедить нас, что мы напрасно теряем время по пустякам.

Ему твердо дали понять, что без письменного отчета по всей форме нельзя будет приступить к учебе. Мы полагали, что именно ради учебы американцы отправили его на сей раз на явку. Если он не пройдет обучение, это будет означать невыполнение их задания. Наше требование ставило его в безвыходное положение.

Завершая отчет, Хабек почувствовал, что, отвечая на наши письменные вопросы, он запутался в противоречиях.

Во второй половине дня он вызвал оперработника, как он выразился, — «для душевной беседы», а не для написания «бюрократических бумаг».

Визуальный контроль зафиксировал, что поведение Хабека говорит о психологическом надломе. Воспользовавшись его состоянием, Савин предложил ему не мучить себя, оттягивая время, а написать всю правду. Тут же ему была разъяснена соответствующая статья уголовного кодекса РСФСР о явке с повинной, и что чистосердечное признание заменит написание отчета, который он так и не смог закончить.

Хабек принял это предложение и уточнил, на какие вопросы он должен дать ответ. Таким образом, он фактически дал согласие на сотрудничество со следствием.

Основные вопросы были следующие: когда и при каких обстоятельствах он был завербован американской разведкой; какие задания выполнял; кто руководил его деятельностью; какие указания от американцев он получил, отправляясь на эту встречу с нами.

К концу второго дня пребывания в Берлине Хабек написал признательные показания о сотрудничестве с американцами.

На следующий день, по договоренности с МГБ ГДР, прибыл следователь немецкой службы госбезопасности для оформления ареста и ведения следствия по его делу.

Вечером я зашел к генералу Рогову и проинформировал его, что Хабек полностью признался в сотрудничестве с американской контрразведкой и показал, что на протяжении пяти лет он работал против ГРУ под руководством американцев. Рогов не стал знакомиться с его письменными признаниями, но попросил ознакомить его с первым протоколом допроса немецкого следователя, который будет вести дело Хабека.

На третий день, как и было обещано, я зашел с немецким протоколом допроса к Рогову. Я сказал, что для дальнейшего ведения следствия мы намерены вечером официально передать Хабека в МГБ ГДР и на этом прекратить оперативную игру с американцами с его использованием.

Тут генерал энергично возразил:

— Нет, сейчас нельзя!

Я поинтересовался, в чем причина. Наша цель достигнута: двурушник изобличен и обезврежен. Рогов возбужденно объяснил, что сначала он должен предпринять ряд мер. С этим агентом работали еще семь сотрудников ГРУ, находящихся в разных странах под дипломатическим и торговым прикрытием: в ФРГ, Франции и Швейцарии.

Они обрабатывали тайники, куда Хабек закладывал свои материалы. Разведчиков нужно было вывести из-под возможного ответного удара контрразведки противника и срочно отозвать в СССР. Для этого нужно время, чтобы они могли подготовить убедительные оправдания их срочного отъезда из стран пребывания, не вызвав при этом подозрения в их окружении. Для подготовки отъездов требовалось два-три дня. Только когда они будут на территории СССР, можно будет передавать Хабека в следственную тюрьму МГБ ГДР.

Эти обстоятельства не были нами учтены, и мы не могли их предусмотреть в своих планах по делу Хабека. Пришлось еще несколько дней содержать его под охраной.

Когда наши военные разведчики были уже дома, мы, с согласия генерала Рогова, передали Хабека немцам.

Следствие велось скрупулезно. Налицо была хорошо продуманная классическая подстава агента контрразведки противника в действующую сеть нашей военной разведки.

За всеми «странностями» его поведения скрывались конкретные задания американской контрразведки: изучение способов и средств связи, применяемых в ГРУ, выявление наших разведчиков под дипломатическим прикрытием, сбор материалов на разведчиков, руководивших его работой, выявление явочных квартир, номеров телефонов ГРУ в Берлине.

Следствие по делу также показало, насколько низок уровень оперативного обслуживания филиала ГРУ в Берлине со стороны нашей военной контрразведки. По штатной расстановке за его контрразведывательное обеспечение отвечал особый отдел берлинского гарнизона.

Им ничего не было известно о наличии в филиале ГРУ целого букета сигналов неблагополучия в работе с этим человеком. Особый отдел вообще не уделял внимания работе по выявлению и проверке сигналов такого рода в работе с негласным аппаратом. Таковы были неутешительные выводы для военных контрразведчиков.

Территориально здание филиала ГРУ в Берлине и особый отдел берлинского гарнизона располагались рядом. Часто бывало, идя утром на работу, мы сталкивались на улице с генералом Роговым. Иногда он с улыбкой интересовался, нет ли у нас чего-нибудь нового. Мы вежливо отвечали, что пока новостей нет, но если что-то появится, мы обязательно поставим его в известность.