Прежде всего он авторитетно заявил, что впервые слышит иностранца, так хорошо владеющего немецким языком. Во-вторых, он сразу зачислил меня в патриоты России, в ряды лучших представителей своего народа. Он аргументировал эти утверждения тем, что из общения с военнослужащими многих стран он вынес убеждение, что все военнослужащие — лучшие представители своего народа.

После этой решительной и «убедительной» аргументации о моих достоинствах мне вспомнилась известная басня Крылова «Ворона и лисица» («Вертит хвостом, с вороны глаз не сводит… Голубушка, как хороша…»), я окончательно укрепился в решении «бросить тухлый сыр» этому «доброжелателю» русских военных, слить ему дезинформацию.

В ходе дальнейшей беседы я «пожаловался», что нас, переводчиков, в штаб даже не пускают. Рассказал о частых совещаниях в последнее время, проходящих при участии старших офицеров, о разговорах про возможную передачу всех функции военной комендатуры властям ГДР, о возможном выводе всех советских войск из Берлина и сокращении частей ГСВГ, так как «офицеры гадают», в какой внутренний военный округ в СССР они попадут и т. п.

В ходе моих «откровений» о разговорах старшего офицерского состава комендатуры, собеседник стал от нетерпения или радости даже ногами перебирать, часто переставляя их с места на место.

В завершение нашего разговора я демонстративно ознакомил «важного» посетителя с расписанием дней и часов приема у дежурного коменданта, висевшим в приемной и исполненным на английском и немецком языках. Мой собеседник даже не записал часы приема, чем немало удивил меня.

Вернувшись в отдел, я составил справку о состоявшейся беседе и передал ее руководству отдела, а сам ушел отдыхать после дежурства. Это было рутинное, обычное поручение, и о нем я вскоре позабыл.

Недели через две после упоминаемой беседы зам. начальника отдела М. М. Зимбулатов на совещании с сотрудниками отдела ознакомил нас с содержанием моей справки, и сравнил его со статьей из одной западноберлинской газеты. На страницах этого издания подробно смаковалось содержание нашей дезинформации, принятое на Западе за истинные намерения нашего военного командования.

Задача по продвижению дезинформации к противнику была выполнена. «Лисица» с радостью утащила и употребила в пищу подброшенный мною «сыр», даже не почувствовав в азарте его непригодность для еды и «отталкивающий» запах. Правы народные пословицы: «На вкус и цвет товарищей нет!», «О вкусах не спорят!»

Да я и не пытаюсь спорить, лишь вспоминаю о фактах из своей служебной биографии.

В 1953 году я частенько помогал в качестве переводчика службе дежурных комендантов на приеме посетителей в Берлинской комендатуре. Навыки этой работы, несомненно, помогли мне правильно определить личность визитера, понять цель его появления, а соответственно и выработать свою линию поведения.

Может ли так поступать разведчик, или еще раз к вопросу оценки достоверности получаемых из-за кордона материалов.

В середине 50-х годов, то есть в первые годы моей работы в разведотделе управления, начальник отделения однажды передал мне для ознакомления небольшой по объему материал по Западному Берлину и сказал, чтобы я дал свою оценку его содержанию в части достоверности изложенных в нем событий. Если я согласен с изложенной в документах версией, то он имел в виду поручить мне дальнейшую работу по данной ситуации.

Я взял тоненькую папочку, в ней было всего 16 листов. Из переданных мне документов усматривалось, что высокопоставленный чиновник американской военной администрации в Западном Берлине, возможно военнослужащий, но «ходит в штатском», настойчиво добивается согласия на брак у отца молодой девушки, коренного берлинца Клингера. Отец с дочерью проживали в рабочем районе Веддинг. Глава семьи Клингер, уже пожилой человек, высококвалифицированный специалист, всю жизнь посвятил одному предприятию. Он хорошо зарабатывал, владел большой четырехкомнатной квартирой, в которой жила и его дочь Дора, ей был 21 год. Жена Клингера умерла вскоре после войны.

Старик по своим мировоззренческим взглядам был убежденный националист, сторонник идей «великой Германии». Он не любил иностранцев, особенно представителей оккупационных войск в Берлине. Но, на его горе, дочь стала принимать ухаживания солидного американца, по словам дочери, к тому же уже женатого.

Несмотря на патриархальный уклад жизни в семье, дочь все более выходила из-под влияния отца, который и слышать не хотел о ее знакомстве с американцем. Своими огорчениями Клингер делился с родственниками и знакомыми, жившими в ГДР. Он даже призывал на помощь одного своего знакомого для оказания дополнительного влияния на Дору, чтобы склонить ее к разрыву отношений с американцем. Ухажера дочери Клингер не допускал даже на порог квартиры. Однако американец очень настойчиво добивался личного знакомства с отцом Доры, хотел убедить его в искренности своих чувств к ней.

Однажды между Клингером и американцем произошла такая сцена. Дора, несмотря на запрет отца, все-таки привела знакомого домой, чтобы представить их друг другу. Американец (назовем его Майкл) начал было объяснять старому Клингеру свое отношение к его дочери. Упрямый старик показал тому на дверь, не желая вступать в диалог с иностранцем. Тогда Майкл достал из своей деловой папки большой канцелярский конверт, опечатанный сургучными печатями, и передал его Клингеру со словами: «В подтверждение искренности моих намерений я передаю вам этот конверт. Передавая его вам, я вручаю в чужие руки свою судьбу, так как за его утрату я могу предстать перед американским судом за халатное обращение с секретной информацией. Здесь отчет моей службы, и в нем сведения на очередную группу наших агентов в ГДР. Вы только подумайте, что я вам даю в руки?!».

Старый Клингер в раздражении бросил конверт в американца, метил прямо в лицо Майклу. Но пакет спланировал вверх, ударился о стену и упал за большой старомодный шкаф с одеждой. (Позже Дора с Майклом с трудом вытащили этот конверт из-за шкафа.) Соискателю руки Доры ничего не оставалось, как молча покинуть квартиру. Ему в спину неслись слова: «Я не буду пачкать свои руки о твои шпионские бумаги!»

Вот, по существу, и все, пожалуй, что было написано о содержимом этой тонкой папочки, о семье Клингер и предположительно сотруднике американской разведки некоем Майкле.

Передо мной был поставлен вопрос: «Может ли, по моему мнению, так поступить настоящий разведчик? Достоверна ли эта информация?»

После напряженных раздумий я решил: «Нет, не может. Не должен!» Об этом и доложил начальнику. В ответ услышал: «Ты уже не первый так говоришь!» Он взял папку обратно к себе.

Так и лежала без движения эта папка на Майкла длительное время в сейфе у руководителя. Никаких активных мер, кроме чисто технических, по данной ситуации нами пока не предпринималось. Никто не верил в реальность изложенного.

Во время одного совещания опять вспомнили об имеющихся материалах на семью Клингера и американца Майкла. Для принятия окончательного решения один из присутствовавших оперработников предложил выяснить только один вопрос: «А что собой представляет юная Дора Клингер как женщина? Видел ли кто-нибудь ее? Может ли в нее действительно сильно, до безрассудства влюбиться зрелый мужчина, к тому же уже женатый, чтобы добиваться ее руки с риском для собственной карьеры?».

На этот вопрос в материалах не было ответа. Проверить данную версию поручили одному из наших агентов, жителю Западного Берлина. Через некоторое время мы получили ответ на свой вопрос. Ответ был по содержанию неожиданным для нас и даже шокирующим. Агент доложил, что юная Дора удивительно красива, обаятельна и ее внешность с трудом вписывается в обстановку простого рабочего квартала. Такая красавица достойна большего.

Сам агент, человек уже пожилой, бросил реплику: «На такой можно жениться, даже не спрашивая ее имени! Это будет украшение семьи!»