Ввиду моего перевода по службе я передал два тома дела Майера на 720 страницах заместителю начальника аппарата КГБ в городе Березники. Дальнейшие события по нему происходили уже без моего участия. Сейчас мне сложно судить о мотивах последовавших нелепых и поспешных шагов в работе по этому делу. Вопросы об их обоснованности остаются уже для исследователей истории управления КГБ в Перми. Вместо проведения скрупулезной документации преступной карательной деятельности Майера, как это рекомендовал военный прокурор, с участием следственного аппарата управления КГБ, привлечения сил и средств центрального аппарата КГБ, было принято непродуманное решение о профилактике объекта, что и предопределило последовавший провал его разработки.

Начальник аппарата КГБ в г. Березники и руководитель второго отдела управления в конце апреля 1962 года провели первичную, зондажную беседу с Майером в здании аппарата КГБ с целью склонения его к осуждению своей карательной деятельности в годы войны. Насколько непродуманны были эти действия, можно судить хотя бы по тому, что официальный вызов объекта разработки в служебное помещение КГБ не был оперативно подстрахован. На что рассчитывали эти руководители? Чтобы убежденный враг принял обличие раскаявшегося грешника, осудил свои преступления перед нашим народом? Они просто забыли, что такие преступления, которые совершил Майер, даже по международным законам не имеют срока давности. Планируя такую беседу, они не учли, что нам было достоверно известно о стойких враждебных взглядах Майера по отношению к советской власти и всему русскому, что Майер был убежденным сторонником нацистской расовой теории. Он считал себя гражданином Германии, а не России, так как в годы войны принял гражданство фашистской Германии. Он гордился своей принадлежностью к «высшей расе». Пойти на любой компромисс с представителями власти значило для него нечто большее, чем вынужденный и временный отказ от своих убеждений.

Мои бывшие руководители, видимо, не смогли понять элементарной вещи: то, что советскими законами трактовалось как преступление против русского народа, — в сознании Майера это было его заслугой перед фатерландом. И пусть даже вынужденное, но публичное раскаяние в своих деяниях во время войны как преступлениях перед человечеством навсегда закрыло бы ему путь для выезда на постоянное жительство в Германию. Об этом он втайне мечтал и делился этой мыслью со своими близкими. Разве мог он наступить на горло своей заветной мечте?! Все эти данные о Майере были отражены в его деле.

Поэтому результат этой авантюры был предсказуем. Сразу же после состоявшейся беседы Майер беспрепятственно направился на железнодорожный вокзал, сел в первый проходящий поезд и бесконтрольно уехал из города. После безуспешных попыток найти Майера в Березниках или в пределах Пермской области, он был объявлен во всесоюзный розыск.

В ходе поисковых мероприятий, которые продолжались с мая по сентябрь 1962 года, Майер был обнаружен в Усть-Каменогорске Восточно-Казахстанской области, где он работал техником-строителем в райпотребсоюзе.

Майер был арестован 21 сентября того же года.

9 августа 1963 года по делу Майера в г. Усть-Каменогорске состоялся военный трибунал Туркестанского военного округа в составе: председательствующего — подполковника юстиции Никитинского, народных заседателей — майора Добрянского и майора Столярова, при секретаре — капитане Мозговом с участием представителя государственного обвинения в лице помощника военного прокурора Туркестанского военного округа подполковника юстиции Дьякова, адвоката Сидоренко и переводчика Кеслера.

В закрытом судебном заседании, состоявшемся в помещении Восточно-Казахстанского областного суда, трибунал рассмотрел дело по обвинению бывшего военнослужащего 275-го стрелкового полка Майера Кондрата Кондратьевича, рождения 13 августа 1919 года, уроженца села Старо-Мирское Армавирского района Краснодарского края, немца, беспартийного, со средним образованием, женатого, ранее не судимого, до ареста работавшего техником-строителем Самарского райпотребсоюза Восточно-Казахстанской области, служившего в Советской армии с января 1940 года по июль 1941 года, в преступлении, предусмотренном ст. 50 части 1 УК Казахской ССР.

Рассмотрев в судебном заседании собранные по делу доказательства, военный трибунал округа установил:

Майер, находясь на фронте Великой Отечественной войны, в июле 1941 года попал в плен к немецким войскам. Будучи в лагере военнопленных, в сентябре 1941 года, изменив Родине, добровольно согласился служить фашистской Германии и выехал для обучения в учебный лагерь СС в местечко Травники, готовивший карателей для лагерей и тюрем на территории Польши. До января 1942 года Майер обучался в этом лагере, являясь командиром отделения, проводил занятия с подчиненными.

По окончании учебы принял обязательство (присягу) на верность службы фашистской Германии и получил звание обервахмана.

В марте 1942 года Майер вместе с подчиненными вах-манами участвовал в двух облавах на еврейское население близ местечка Травники: в первом случае находился в оцеплении села, из которого немцы выгоняли еврейское население в лагерь, а во втором — изымал мебель из домов евреев, угнанных немцами.

В апреле 1942 года Майер был направлен для несения службы в полицию безопасности СД г. Варшавы, где вначале занимал должность командира отделения вахманов, несших службу по охране тюрьмы «Павяк», в которой содержались польские патриоты и советские граждане.

В период службы в полиции безопасности СД г. Варшавы Майер принимал участие в конвоировании заключенных к месту расстрелов и их избиении.

Осенью 1942 года Майер в канцелярии тюрьмы участвовал в избиении двух заключенных за попытку совершения побега и летом 1943 года — одного задержанного.

Весной 1943 года Майер совместно с вахманами Диким и Коваленко конвоировал к месту казни в 30 км от Варшавы польского патриота, при этом Коваленко набросил петлю на шею обреченного, а один из немцев выбил из-под его ног табурет.

С июля 1943 года Майер являлся старшим группы вахманов и одновременно переводчиком.

В июне — июле 1943 года Майер и подчиненные ему вахманы находились по указанию немцев в оцеплении развалин домов около тюрьмы «Павяк», где было расстреляно немцами до 50 человек заключенных евреев. Осенью 1943 года Майер вместе с вахманами конвоировал к месту расстрела 5–7 заключенных, нес охрану места расстрела и закапывал яму с трупами расстрелянных.

В середине 1943 года по распоряжению немцев Майер и поднятые им по тревоге вахманы конвоировали из тюрьмы «Павяк» в лес около Варшавы 150–180 заключенных-заложников к месту расстрела, где Майер отдельных заключенных подводил лично к ямам, а солдаты немецкой полиции расстреливали их.

Осенью 1943 года Майер вместе с другими вахманами конвоировал к месту казни на территорию аэродрома 3–4 польских патриотов и нес охрану места казни, осуществленной немцами.

В марте 1944 года Майер поднял по тревоге вахманов, которые по указанию двух немецких офицеров конвоировали к месту расстрела группу заключенных в количестве 10-15 человек.

В мае — июне 1944 года Майер вместе с немцами и вахманами участвовал в конвоировании на расстрел 280–300 заложников из тюрьмы за попытку организовать восстание в тюрьме.

Летом 1944 года немцами при участии Майера и вахма-нов в пригороде Варшавы — Праге было повешено около шести заключенных.

В июле 1943 года Майер принял германское гражданство и получил чин унтершарфюрера, а затем шарфюрера.

Осенью 1944 года при приближении наступающих советских войск бежал в г. Сухачев, а затем в Познань, где в феврале 1945 года был захвачен в плен частями Советской армии.

Виновность Майера в изложенном выше преступлении доказана следующими фактическими данными, установленными в суде.

В суде Майер признал себя виновным в том, что он в июле 1941 года, оказавшись в плену у немцев, дал согласие служить фашистской Германии, в учебном лагере СС, находившемся в местечке Травники, где занимал должность командира отделения. В марте 1942 года вместе с вахма-нами и немецкими оккупантами дважды участвовал в облавах на еврейское население в Травниках и прилегающих к ним населенных пунктах.