Следующим этапом моего обучения, а точнее вхождения в работу третьего отдела по новой для меня области служебной деятельности была работа под непосредственным руководством тогдашнего начальника третьего отдела полковника Устинова.

Я бы это, с позиции сегодняшнего дня, назвал вполне обосновано, академическими курсами, а не рядовой практикой оперативной работы.

Опыт и знания, полученные мной под его непосредственным руководством, известны в чекистской практике под названием «оперативные игры с использованием перевербованных агентов-радистов». Это, пожалуй, одна из вершин контрразведывательных устремлений, взобравшись на которую, хорошо видно, что хочет знать разведка противника, видны ее силы и технические средства. На практике на агентов-радистов возлагается передача срочной наиболее важной информации в разведцентр. Это, как правило, агентура на перспективу, а не на потребности одного дня, их разведка хорошо обучает, экипирует, проверяет и готовит для работы «в особых условиях», то есть в военное время. В ряде случаев их готовят для участия в работе резидентур. По личным качествам такой агент должен соответствовать физически определенным требованиям, чтобы сохранить свое место в жизни, особенно в обстановке военного времени. Я уже не говорю об адском объеме работы для подготовки дезинформации, необходимой для передачи разведке противника, необходимости постоянной перепроверки такого агента, изучения новой радиотехники, условий работы на ней и многого другого. Кроме участия в решении новых задач эта работа потребовала от меня знакомства с основами радиодела в разведке и значительного пополнения словарного запаса немецкого языка в данной специфической области знаний. Не случайно мой начальник отделения Мухачев, когда узнал, что меня опять «увели на сторону» из рамок работы отделения, в этот раз сказал: «Ничего, работай, учись. Тебе это только на пользу. А потом полученный опыт и знания будешь сам передавать уже нам в отделении».

Обычно Мухачев очень ревниво относился к таким отвлечениям меня из рамок отделения на сторону, даже бросал мне иногда реплики: «Ты сам напрашиваешься на такие отвлечения!» Ну что мог я поделать, если все это происходило помимо моей воли и желания. Хотя при этом был и мой вклад в успешное решение ряда серьезных задач, стоящих перед отделом в целом.

Опять, только затронул болезненную для себя тему, всплыла в памяти ситуация первого года работы в отделе. На этот раз в кабинет к Мухачеву пришел начальник «антисоветского» отделения П. П. Симулин. Мухачев пригласил меня. Вижу в руках у Симулина пачку документов.

На верхнем листе синим карандашом жирно наложена резолюция (так писал на документах только начальник Управления генерал Г. К. Цинев) и указана моя фамилия. Мой начальник отделения расписался под этой резолюцией и сказал: «Закрывай сейф. Срочно в распоряжение Симулина! — И добавил в сердцах: — Дали мне работника, я его в отделении редко вижу!»

И все срочно. Быстро сели в машину, где нас уже поджидал, тоже новичок в отделе, как и я, капитан Береговой. Я было начал выпускать «пар»:

— Что же вам еще надо? У вас в отделении есть теперь хороший переводчик (его предшественник явно «не соответствовал» и был заменен), это неплохой специалист, зачем выдернули меня? Вы же слышали, что говорит мой начальник отделения! И я не переводчик! У меня свои оперативные задачи!

Симулин дал мне «разрядиться», а затем сказал, что резолюцию я видел, так что это не только его личная воля.

При этом он сунул мне в руки документ:

— Читай. Это совершенно другой уровень решения поставленной задачи.

Во время нашей перепалки Береговой не проронил ни слова. Мы мчались из Потсдама в Коттбус. Дорога не ближняя. Я занялся изучением документа… Задание! Да такой степени сложности!

Задачка, изложенная на пяти страницах мелкого машинописного текста. Сложнейшая оперативная ситуация.

Пути решения указаны в нескольких вариантах. В том числе и «отступной». Это на случай задержания нашего агента чужой вражеской контрразведкой. Кроме того, он должен также четко проинструктировать о линии поведения одного нашего соратника на Западе, который будет участвовать в крупном мероприятии американской разведки в Гамбурге. Там затевалось создание новой антисоветской организации, объединяющей под свою крышу все существовавшие до этого эмигрантские антисоветские организации в Западной Германии.

Прочитал, схему понял. А словарный запас? Читаю снова — хватает, справлюсь, мысленно уже перевел. Чувствую, что много придется комментировать нашему посланцу. Все написано слишком оперативно плотно, спрессовано по смыслу.

Вдруг возникает вопрос:

— Ребята, вы молодцы, все грамотно и понятно написано! Но скажите честно, сколько времени вы творили эту бумагу, причем коллективно?!

Береговой спокойно отвечает:

— Неделю работали, дней 5–7 в целом.

— Да поймите же и вы, наконец! Вы трудились спокойно неделю над содержанием этого документа. Мне даете на ознакомление с ним и осмысление его один час.

В остальное время я должен перевести его на немецкий, еще не осознав всех деталей до конца: что важно, а что и не очень. Потом нужно все это довести до нашего соратника за 3–4 часа такой важной встречи. Ведь я отвечаю за усвоение, правильную передачу всех деталей задуманного вами. Вложить в сознание нашему соратнику ваши идеи, причем не за неделю, как вы работали, а за 3–4 часа явки. Разве нельзя было заранее посвятить меня в суть дела и дать обдумать спокойно все варианты перевода?

Мои собеседники согласились, что да, действительно, это можно было бы сделать, но как-то не подумали об этом. Встречу мы провели. Инструктаж и разбор вариантов продолжался не 4, а 6 часов. Но наш соратник остался доволен полученными наставлениями. Все нюансы ясны, все уточнено и разобрано. Он сказал, чтобы я почаще приезжал на такие инструктажи. С этим мы отправили его в дальний и опасный путь.

Вскоре я позабыл об этом очередном отвлечении от своих прямых служебных обязанностей: много было других важных для меня дел.

По истечении какого-то отрезка времени я случайно столкнулся в коридоре с П. П. Симулиным. Идет навстречу, улыбается. Я знал, что он уже собирается по замене в Союз, готовит дела к передаче. Симулин, взяв меня за руку, неожиданно заявил: «Я твой должник, ты нас тогда здорово выручил! — напомнил поездку в Коттбус. — Пойдем ко мне, я тебя кое с чем ознакомлю». Этим «кое-чем» оказался объемный отчет нашего «спецкорреспондента» со слета разномастной эмигрантской антисоветчины, проводившегося под крышей и опекой американских спецслужб в Гамбурге. Вот это был документ! Кто там собрался, как их зазывали, готовили к слету. Что от этого сборища ожидали американцы. Какие планировалось решать задачи от имени этой компании и т. д. и т. п.

Все это есть в архивах, в них можно при желании заглянуть, имея на это, естественно, соответствующее разрешение.

Не могу удержаться, чтобы не передать одну картинку с этого съезда, свидетельствующую об атмосфере, в которой проходило это сборище.

Кроме рабочих заседаний, изучения политических платформ для возможного объединения, была, естественно, и культурная программа, в том числе обеды и ужины с обильным и дармовым угощением. Во время такого мероприятия за одним столом оказались представители разных поколений русских эмигрантов: белая эмиграция периода гражданской войны; власовцы и другие времен Второй мировой войны; НТС и особенно ЦОПЭ (центральное объединение послевоенных эмигрантов), которые явно претендовали на лидерство, и небольшая группа «гражданских», бежавших за границу уже в условиях мирного времени, после ликвидации в СССР последствий военной разрухи.

За этим столом, в результате «выяснения отношений» между разными поколениями русской эмиграции за рубежом, возникали постоянные потасовки. Поводом для первой драки послужила перепалка между генералами из белой эмиграции и власовцами и их сторонниками. Началось с того, что кто-то из власовцев во время ужина бросил соседу, но так, чтобы слышали бывшие генералы белой армии, фразу: «А помнишь, как мы, разутые и раздетые, дали этим выкормышам Антанты? Как мы лупили их!»