Прямо по курсу горели сквозь дождь огни сквера, где всё началось. Кудзё не выдержал и почти побежал.
Людей не было. Только на месте Натаси сидел под дождём тот самый человек в непромокаемом мышином пальто и сосал сигарету.
Кудзё сел рядом.
— Здравствуй, школьник,— произнёс человек,— что тебе надо?
Глаза у него были маслянистые. Может морфий, может мигрень. А может морфий от мигрени.
— Скажите, а вы осведомитель или следователь?
— Следователь. Вот, глянь,— трясущейся рукой он показал документы,— Так что тебе надо? Ты так и не сказал.
— Я знаю об одном преступлении. Но я не знаю, как сообщить. Мой друг в беде, а я не знаю, как помочь.
— Что случилось-то?
Уже в четвёртый раз надо был рассказывать, что здесь произошло — и опять что-то добавлять, а о чём-то умалчивать. Словно и не было того, что случилось с ним на самом деле — а только новые и новые варианты для каждого слушателя.
— Вот в этой фотостудии,— Кудзё написал на тетрадном листке адрес,— Снимают, наверное, порнографию. Пока наши войска героически приводят Китай к неизбежному процветанию. Причём школьниц фотографируют, понимаете?
— Школьник против порнографии,— хмыкнул следователь,— Первый раз вижу. Тебе что — девочки не нравятся?
— Слишком нравятся, господин следователь. Понимаете... они впутали в это одну... ну, подругу мою, вот. Но она не из таких, понимаете? Она просто любопытная. А они этим пользуются.
— Влюблён в ней, что-ли?
— Да. Немного.
— А как её найти?
— Не надо её трогать.
Тогда мы ничего не сможем сделать. Можно обыскать студию, конечно — но плёнки обычно не там хранят. Вот показание пострадавшей — это что-то значит.
— Я не могу! Если её арестуют — это вся школа узнает.
— Не говори глупостей. Никто её арестовывать не будет. Просто расскажет, что видела, что они её заставляли делать, устроим очную ставку. Заодно узнаем — может, они и её одноклассниц впутали.
— Она и так испугана, понимаете? Она же ещё в средней школе учится!
— Ну, тем лучше. Вот был бы выпускной класс — случай был бы посложнее. Там совсем не понятно, шестнадцать девочке, или там двадцать пять...Короче говоря, если хочешь, чтобы мы ей помогли — рассказывай, как искать. А если не хочешь, — ну, пусть на твою красавицу и дальше другие смотрят.
Карандаш хрустнул. Кудзё тупо посмотрел на половинки. Потом взял ту, что с грифелем и нацарапал название школы.
— Вы её легко найдёте. Она русская наполовину.
— Ох уж эти русские, везде лезут. Спасибо,— следователь растаял и потрепал по плечу,— Так поступают настоящие патриоты. Горжусь, правда!
* * *
На улице были тигры. Вот они — белые пятна боков и полосы. Люди идут и не замечают. Хорошо, что далеко и не может вцепиться.
— Люди, осторожно! Тигр!— кричит Кудзё. Он хочет во весь голос, но во рту сухо, а язык словно окаменел. И он продолжает шептать, чтобы хоть кто-то услышал и спасся.
Тигр — на бульваре, там, где театральная тумба. Надо обойти... Ещё вцепится, и на экзамен не попаду. Кудзё осторожно перебрался на другую сторону улицу. Но тигры были и здесь: словно вши в серой толпе. Вот один, вот ещё один. Наверное, есть и другие. Просто спрятались...
Кудзё нырнул в переулок и побежал в обход, мимо приземистых домишек, осевших настолько, что крыши были чуть ли не вровень с мостовой. Последний раз он ходил здесь два года назад и на первый взгляд ничего не изменилась.
Он уже почти дошёл до знакомого поворота к школе — но тут дорогу перегородила хибара. Два года назад её здесь точно не было, но это не мешало хибаре выглядеть рухлядью времён едва ли не Оды Набунаги.
Мешкать было нельзя — если тигры взяли шанс, то шансов спастись уже не будет. Кудзё перемахнул забор, пошёл садом, успел провалиться по колено в затянутый ряской прудик, кое-как выбрался на другую сторону и побежал дальше. Только в пруду он догадался, что если бы поехал на трамвае, то тигры были бы ему не страшны. Хотя нет, нельзя — на эти деньги он хотел купить ей жёлтых ирисов.
А вот и школьный двор. Рядом, возле магазинчика, полицейский фургон. Кого-то выходят и пакуют внутрь. Тигров вроде нет. Ну, хорошо.
На пороге школы, среди прочих, курил Сайто. Он явно хотел сказать что-то издевательское, но при виде Кудзё немедленно потушил сигарету.
— Ты простыл, что-ли?— спросил он,— Трясёшься, как в лихорадке.
— Всё хорошо. Просто тигры мерещатся.
— Это всё экзамен. Как твоя... ну та, которую чувствуешь?
— Тоже волнуется. Я так думаю. У нас ещё свидание сегодня.
— Кудзё-кун у нас молодец,— произнёс Сайто таким тоном, что наш герой почти его простил.
В классе страх почти отступил — словно самое ужасное было позади и осталось только самое невыносимое. Учитель протянул задание. Кудзё взял лист, заглянул и вдруг спросил:
— А зачем вы мне руки связали?
...Когда-то Сайто рассказывал про медиумов, устами которых говорят ушедших во мрак. Кудзё это показалось забавным. Говорить за умершего и выжить это всё равно, что побыть героем без риска погибнуть в бою.
Теперь он понял, отчего медиумы, как правило, такие сумасшедшие. Обычно человеку непросто даже с самим собой. А тут их стало совсем двое, причём Натася захватило горло, и лицо, а Кудзё остался заперт в живот и затылок. Даже голос заговорил с характерным акцентом:
— Что вы делаете? Зачем? Я ведь всё сказала. Ой! Ой, больно же! Чего отвечать, я не знаю, что отвечать... Ой-ой-ой! Хватит, пожалуйста. Уай! Рихард Зорге? Это Дзо-сана так зовут! Нет. Я не знала. Ой! Ай! Зачем бьёте, зачем бьёте? Хватит, не на-а-а-адо! Книга... да, книга. Там буквы на фотографии. Да, сзади, на стенах. Ну вот, по ним и шифруем. Нет, не сказал. Я думала, мы каких-нибудь врагов ловим. Ну... мало ли врагов у его императорского величества? Вот у русского тоже их не было, а как революция, так из каждой щёлки полезли. У-а-ай, за что? Хватит меня бить, хватит! Не надо-о-о-о! Что шифровала? Ну разное. Что одноклассницы говорят. Когда в гостях — что их родители. Дзо-сан подарил камеру, я иногда фотографировала. Знаете, у этих мужчин бумаги иногда по всему дому раскиданы. Что с ними потом? Не знаю. А-а-а! Я правда не знаю. Думала, заговор какой-нибудь. Ой, что же вы делаете, бить-то зачем? Причём здесь Советский Союз, я его не люблю, там антихристы. Ой-ой-ой!
Страшный чёрный смерч бушевал внутри и рвался сквозь горло.
А тем временем в кирпичном здании на другом конце города следователь кивнул стенографисту. Тот положил в папку последний лист и поставил штамп.
Тем временем офицер, который стоял за стулом, поднял связанную девочку за шиворот и положил на стол. Кровь из разбитой губы отпечаталась на столешнице. Потом офицер задрал ей юбку и начал стягивать трусы.
— ...Простите,— осведомился учитель,— это что — радиопостановка?
Кудзё рухнул спиной на парту и бился в конвульсиях, раскидывая карандаши и чернильницы.
— А-а-а! Что вы делаете? Нет, я больше ничего не знаю. Почему не развязываете? Pochemu? Ой-ой-ой...— голос захлёбывался, русских слов становилось всё больше,— Ne nado! Ne nado! Перестаньте, пожа-а-алуйста! Что? А-а-а, что вы делаете? Не надо! Меня ещё никто.... а-а-а... Больно! Больно! Пожалуйста, перестаньте! Bolno! Bolno! Bolno! Я ничего не знаю, хватит! А-а-а! Какой большой! Bolshoi! Bolno! Кровь откуда кровь, зачем кровь? Помогите, кто-нибудь... Кудзё-кун! Дзё-сан! Кэйко-тян! Kto-nibud! Кудзё-кун! Больно! Кровь! БОЛЬНОООО!
* * *
Деревья над палисадником тянут голые ветки к серому небу. Два фонаря в окантовке чёрного чугуна. У одного разбит плафон, но никто не обращает внимания.
Сайто — здесь же, на скамейке. На фуражке серебрятся капли дождя.
— Я экзамен не написал,— говорит Кудзё,— Сегодня уже не успею. Может, завтра?
— Причём здесь экзамен?
— Ну, семестровый...
— Кудзё-кун, ты здесь уже второй месяц! Экзамен давно прошёл!
По забору крадётся кошка, полосатая, как десять тигров.