Он прошёл сквозь отчаянно дрожащие линии и увидел иероглифы ― целое поле иероглифов, что ползли сверху вниз.

Кимитакэ стряхнул с ног тяжёлые ботинки, зажмурил глаза, набрал побольше воздуха, хотя знал, что это бесполезно ― и нырнул прямо в это поле, словно в пруд, подёрнутый ряской ― и долго летел мимо иероглифов, которые сплетались в чернильные реки. Их значение было столь велико, что он видел их даже с закрытыми глазами. Иной раз эти потоки пытались его захлестнуть ― но он ловко выбирался на поверхность, и волна сама помогала ему лететь всё глубже и глубже ― пока школьник не нырнул, наконец, прямиком в чернильное чёрное сердце…

Кимитакэ ощутил, что снова стоит на ногах, и с усилием открыл глаза.

Он очутился в небольшом полутёмном зале, слишком высоком и просторном, чтобы быть частной комнатой. На трёх стенах ― по три высоких полукруглых окна, закрытых шторами и потому похожими на белые холсты. Похоже, это и был тот самый нижний холл Рокумейкана, где пытались танцевать европейские танцы ― и попутно плести азиатские интриги.

Посреди комнаты за небольшим резным столиком, сидел человек.

И Кимитакэ узнал этого человека. Он почти не изменился за годы. Впрочим, в его возраста люди меняются небыстро. Только одет он был теперь не в серый европейский костюм со знаменитым зелёным галстуком, а в чёрную монашескую рясу, которая почти сливалась с царившем в зале полумраком.

― Привет тебе, мой любезный ученик,― сказал учитель каллиграфии.

― Здравствуйте, господин учителя. Вы ожидали именно меня, или просто кого-то, кто сможет вас отыскать?

― Ты помнишь, что такое Фудзакэ-ёми?

― Да. Это старый приём, использовался ещё в «Манъёсю». Например, Отомо-но Якамоти пишет слово 81. Нужно догадаться, что 81 ― это 9 помноженное на 9. Число 9 читается как «кю», а значит 81 надо читать как «кюкю». То есть “кукушка”.

― Великолепно!

― Я не думал, что произведу на кого-то особое впечатление. Всё-таки я происхожу из крестьян и пробился только за счёт скромного своего ремесла. А вас в школе все из дворянства и очень дорожат семейными корнями.

― Отец тоже ими дорожит. Даже оплатил генеалогическое исследование и теперь у нас хранится официальный свиток о нашем происхождении. В нём написано, что доказательств, что у наши предки хоть немного были самураями, или хотя бы состояли в родству с известным кланом из Фукуоки ― не обнаружено. Так что увы ― я происхожу из таких же крестьян, как и вы.

― Ты верно мыслишь. Как говорил один французский бунтарь, двадцать поколений крестьян ― это великолепная генеалогия… Первое, на что я увидел, когда я оказался, в вашей школе ― потомки сиятельных князей, что только что пришли первый класс, тычут пальцами в учителей и рассказывают друг другу, кто из них был в подданстве у основателя их рода… В этот момент я и понял, что недолго тут продержусь. Но с другой стороны, раз недолго продержусь ― то и терять мне особенно нечего. Только денег заработаю, ну и получу доступ к некоторым библиотекам вроде императорской.

― Похоже, вы нашли там немало полезного.

― Я нашёл достаточно, чтобы не осталось достойных противников. А те, кто мог бы, кто в императорской канцелярии или просто способные, вроде тебя, они ― на фронтах.

― На кого из наших противников вы работаете?― спросил Кимитакэ.

― С чего ты взял, что я на кого-то работаю?

― А иначе зачем вам всё это.

― Из любви к искусству. К тому же, мне просто надоело терпеть всех этих князей и генералов с адмиралами.

― Я думаю, вам и император сильно мешает.

― С этим не сталкивался. Но я следую своей природе. В природе одни животные охотятся, а на других ― охотиться. Бывает так, что два охотника поссорятся из-за добычи, как это случилось недавно. Такие перестрелки бывают кровавыми ― но добыче от этого не легче. Чем отличается паразит от хищника? Только размерами. Отбрось предрассудки и ты увидишь, что тигр съедает человека сразу, а вошь ― не сразу, и другой разницы нет.

― Получается, вы один из вредителей.

― Можешь называть и я. И это безопасней. Сейчас все выживают. Я хочу выживать с комфортом.

Кимитакэ сел напротив, взял лист, кисточку, попробовал её. Потом начал кое-что набрасывать.

― Но зачем тогда оставлять загадки, которые приведут к вам?― спросил он.― Разве не лучше оставаться одному посреди честно нарисованной роскоши.

― Я скучаю без учеников. И я хочу быть уверен, что я прав. Что человек, достаточно умный, чтобы отыскать моё убежище, согласится со мной и будет счастлив.

― А вы не боитесь, что этот ученик начнёт с вами спорить, а не сотрудничать.

― Поверь моему педагогическому опыту, Кими-кун, ни один учитель такого не боится. Потому что они не спорят, а экзаменуют собеседника. Первый вопрос, дополнительный, наводящий ― а дальше только пересдача. Чтобы пройти экзамен, нужно не победить врага ― а написать ответы, которые более-менее подходят к образцовому результату. Как на конкурсах красоты, которые сейчас проходят в Германии ― чтобы не смущать жюри чертами лица, которые могут быть по-своему привлекательны от расового смешения, было решено отказаться от оценки лиц и вообще от соперничества между участницами. Вместо этого проверяют, насколько само врождённое телесное развитие близко к идеалу. В листе фанеры вырезали силуэт фигуры с идеальными пропорциями ― и победительницей становится та, кому этот силуэт лучше всех подойдёт. Так и в образовании, Если ученик сопротивляется и задаёт неудобные вопросы ― его сначала пытаются обтесать, а потом выбрасывают. Потому что стандартам не соответствует.

― А что, если я не хочу соответствовать вашим стандартом? А хочу ― сражаться?― спросил Кимитакэ и швырнул исписанный листок за спину. А потом, тем же движением, начертил в воздухе смертоносную печать.

Воздух был тут плотный, удушливый. Нужный значок нарисовался прямо в пространстве, не нуждаясь даже в бумаге. А потом превратился в чернильную стрелу и полетел прямо в учителя каллиграфии.

Тот заученным движением отбил стрелу кисточкой. Но Кимитакэ отлично догадывался, что с первого раза ничего не получится ― и уже катился прочь, ощущая голыми боками холодные доски пола. Занял позицию возле стены ― а от столика уже летело целое облако чернильных стрел, выписанных куда более искусно.

Но и Кимитакэ был непрост ― и с ним была его кисточка. И он отбивал стрелы с таким же мастерством, что и его бывший наставник, выжидая момент, когда противник устанет и наступит пауза, пригодная для кинжальной контратаки. Ведь атаковать куда утомительней, чем защищаться: там символы куда сложнее.

Чернильные стрелы лопались и разлетались на обжигающие чёрные капли. Но раскрашенная кожа пока ещё могла гасить их жар. Пекло только босые пятки.

А сбоку от стола, куда улетела страничка, медленно нарастал чёрный пузырь. И, похоже, он выпал из поля зрения старого каллиграфа. Хотя пузырь уже перерос страницу, и теперь был размером с один из тех сундучков, который берут с собой новобрачная.

Но правая рука уставала предательски быстро…

― Ты сам выбрал сражение,― произнёс старый учитель,― Посмотрим, как долго продержишься.

Кимитакэ уже отбивался, перекинув кисть в левую руку. И левая, непривычная, уставала куда быстрее…

Чернильная стрела удачней ― но тут чёрная капля лопнула и на её месте оказался Юкио.

Юкио был с ног до головы перепачкан чернильными штрихами, как будто его щекотали кистью. В одной руке он держал тот самый зажжёный фонарь, а в другой ― короткий меч. Интересно, где он его раздобыл?

Хватило одного удара. Послышался треск, как будто рвали очень тонкую бумагу, удивлённая голова старого Каллиграфа отделилась от туловища ― а потом стены брызнули пахучими чернилами и фальшивый Рокумейкан сложился, как карточный домик.

Это был тот самый пронзительный утренний час, когда солнце уже высоко, но между домами протянулись прохладные тени, а город ещё не проснулся и на улицах ― ни души.