― …Но если речь идёт о взятках ― справляйтесь сами. Всей вашей Стальной Хризантемой. Я проблем не хочу.

― Стальная Хризантема не “ваша”, она теперь и твоя,― назидательно произнёс Юкио,― И нет, никаких взяток мы никому предлагать не собираемся. Всё будем дельно культурно.

Кимитакэ помолчал, а потом решился спросить:

― Что ты имеешь в виду? Что значит “культурно”? Деньги в картину засунешь?

― Почему тебя так волнуют проблемы нашей армии? Ты же деятель культуры! Ты должен понимать, как это делается!

― Не понимаю. И если говорить начистоту, культура ― это кое-что большее, чем картины и театры,― заметил Кимитакэ,― Культура ― это всё, что приводит жизнь в порядок. И армия ― это тоже часть культуры. Она учит человека жить с идеей государства ― и даже тем, кто успевает в учёбе плохо, эту идею вколачивают. Вернётся такой человек из армии ― и всю деревню к высокой культуре приобщит. Например, всем объяснит, что когда трамвай мимо императорского дворца проезжает, патриотически настроенный пассажир должен не сидеть пнём или стоять столбом, а приготовиться, напрячься и, как только кондуктор скомандует ― тут же поклон! А ну-ка, напряглись…

Вся троица синхронно поклонилась, а потом выпрямилась в прежнее положение, словно бамбуковые стебли.

― Никакого подкупа,― заверил Юкио,― Я просто собираюсь выставить напоказ то, что и так очевидно.

Они договорились встретиться завтра. Ёко предупредила, что у неё урок музыки, так что ребятам предстоит справиться без неё.

Переговоры с матерью прошли удивительно гладко. Она сразу достала, скольно надо, из шкатулки и только потом осведомилась:

― К девицам собрались?

― Вроде бы нет,― ответил Кимитакэ,― Если честно, Юкио-кун так и не сказал, куда мы поедем.

― С Юкио-куном можешь идти хоть на край света. Поверь моему опыту ― такой нигде не пропадёт.

“Юкио-кун привычный, он не пропадёт. А вот не пропаду ли непривычный я?”― успел подумать Кимитакэ, пока укладывал купюры.

Приятель поджидал его там же, где раньше ― на трамвайной остановке. Снова с зонтиком, но теперь ещё и с портфелем. И почему-то было совершенно невозможно вспомнить, куда делся его причудливый фонарь в форме Золотого Храма ― могло быть и так, что он так и стоит в опустевшей комнате деда.

Ребята ехали ― и опять неизвестно куда. Краснобокий трамвай, похожий на сундук с тонкими стенками, трахтел куда-то на северо-запад ― Кимитакэ успел заметить по ходу движения серую крышу Большой храма и несколько корпусов Токийского университета.

― Куда мы едем?― спросил Кимитакэ.

― Cкажи, а вас учили, как быть, если приходится закупаться продуктами на чёрном рынке?― Юкио, казалось, его и не слышал,― Или в Гакусуине считают, что это всё равно дело для слуг.

― Я об этом никогда не задумывался,― вынужденно ответил Кимитакэ,― Хотя понимал, что такое будет. Я когда в Гакусуин поступал, на экзамене по географии был вопрос: «Если мир подвергнет нашу страну экономической блокаде, в чем мы будем нуждаться больше всего? Что следует предпринять, чтобы преодолеть трудности?»

― А ответ помнишь?

― Как сейчас. “Более всего мы будем нуждаться в продовольствии, хлопке и шерсти. Что до еды, то вместо риса и пшеницы следует употреблять другие виды продовольствия и беречь еду. Следует выращивать возможно больше хлопка в нашей стране, а недостающую часть хлопка и шерсть возмещать шелком.” Будем, стало быть, в шелках ходить, как римские императоры.

― Нам нужна одна приправа,― ответил Юкио,― Хорошая, всемирно известная приправа: соевый соус. Но тот, что по карточкам дают, он же никуда не годится, это проста чёрная и терпкая водичка. Нам нужен другой соус, густой, как терияки и такой же пахучий. Соус, какой не могут себе позволить даже наши героические подводники…

А вот и последняя станция ― прямо перед воротами провонявшего копотью вокзала Икэбукуро.

Здесь городская застройка закончилась. Но не закончился сам город.

Сразу за вокзалом стояли ещё какие-то домики, только улица между ними была уже грунтовой. Сбоку от домиков был покосившийся храмик с облупленными воротами, а за храмиком сверкала поверхность небольшого пруда.

Юкио решительно, словно завоеватель, пересёк станцию, спрыгнул на ту сторону и зашагал к домикам. Кимитакэ следовал за ним. Он пока не знал, что задумал его приятель ― но уже заранее чуял кожей, что пыли здесь много и школьную форму придётся потом чистить.

Вблизи этих домиков оказалось неожиданно много ― целый маленький город с подветренной стороны железной дороги. И это определённо было не то место, чтобы отдыхать душой, прогуливаясь на выходных. Возле домов застыли гнилые лужи, и крепко разило кислятиной. И ― ни души на улицах, только где-то за домами кто-то переругивался на китайском.

К счастью, блуждать им пришлось недолго. Они обогнули тот самый пруд, миновали ещё одну линию из уже более пристойных домов, выкрашенных серой краской, с огромными фронтальными окнами, заклееными бумагой. Здесь на дорожках между домами лежали камни, обтёсаные до плоских квадратов.

А потом они оказались на пустыре, перед белыми оштукатуренными складами, обросшими деревянными пристройками-киосками, что напоминали скорее ящики-переростки. Сбоку тянулся ещё один торговый ряд, из деревянных домиков, ненамного больше киосков. Над киосками присобачены вывески с каллиграфически мучительными знаками, а между ними ходили люди ― по виду, обычные горожане. Они приценивались и что-то покупали в этих подозрительных киосках, причём говорили вполголоса. Оттуда, где стояли ребята, можно было расслышать только шорох и шум.

Ни полицейских, ни даже просто регулировщиков видно не было. Зато Кимитакэ заметил несколько крепко сбитых и лихо подстриженных парней, одетых в одинаковые дешёвые пальто, которые отчего-то были не в армии. Они ничего не покупали и не осматривали, просто торчали каждый на своём месте и делали вид, что просто тратят время, которого у них слишком много. Но от этих ребят так и разило потной опасностью.

Однако были здесь и признаки государства: между столбами повисла чёрная лапша телеграфных и электрических проводов, а столб прямо напротив ворот был увенчан рупором. Бесконечно далёкий голос из рупора занимался патриотическим просвещением:

― Сохранить мир на Востоке — это традиционный государственный принцип императорской Японии. Она это неоднократно доказывала, рискуя собственной судьбой. Япония вела японо-китайскую, японо-русскую и японо-германскую войны только для того, чтобы прежде всего сохранить мир на Дальнем Востоке.

Настоящее же положение на Дальнем Востоке и положение во всем мире диктуют Японии необходимость выступления. Думаю, что в этом смысле имеет большое значение манчжурский инцидент. Япония уже сделала по указанию бога первый шаг вперед. Там, куда императорская армия направлена, где действует реальная сила ее, сохраняются мир и спокойствие. Императорская армия даром не употребляет оружия. Мир и справедливость заставляют ее приняться за меч, ибо это является необходимым средством реализации ее идеалов.

Глубокой ошибкой было бы думать, что с приобретением концессий на железные дороги и горную промышленность цели манчжуро-монгольской политики Японии целиком достигнуты. До сих пор Япония, сосредоточивая свое внимание на этих правах и интересах, возбуждала подозрение других государств и находилась в изолированном положении. Воспользовавшись нынешним инцидентом, мы должны на деле показать, что заявления и действия Японии исходят исключительно из начал гуманности и стремления к миру.

Далее, в восточной части Сибири живет несколько сот тысяч корейцев, и положение их еще более ужасно. Мы должны глубоко почувствовать необходимость позаботиться о них, как мы это делаем в отношении корейцев, живущих в Манчжурии, и принять необходимые меры в ближайшем будущем для помощи им. Наши традиции и национальные чувства не позволяют нам молча, сложа руки, наблюдать их ужасное положение.

Нужно здесь выразить отчетливо и откровенно ту мысль, что какой бы враг ни противостоял распространению императорской идеи, он должен быть уничтожен.