Некоторые хронисты просто ставят его в один ряд с его предшественниками, осуждаемыми за те же преступления. Примером здесь может служить Геральд Камбрийский, который в «Об образовании государя» рассказывает о предсказании одного отшельника по имени Годрик, умершего в 1170 г. В одном видении святой человек увидел короля Генриха II и его четырех сыновей, павших ниц перед алтарем; но вот он с ужасом замечает, что они без стыда влезли на алтарь, потом на распятие, сели на него и посмели даже его испачкать. Затем он видит Генриха и его двух сыновей, Ричарда и Жана, дерущихся у подножия алтаря. Отшельник сам расшифровывает свое видение: оно предвещало падение короля и двух его сыновей, ставших, в свою очередь, королями, из-за божественного возмездия за притеснения церкви^4[599].

Геральд возвращается к теме смерти Ричарда. Он ее сравнивает со смертью короля Вильгельма Рыжего на столетие раньше, убитого «случайной» стрелой, направленной, если так можно выразиться, рукой Господа. Ричард тоже встретил мстящую руку Бога в форме арбалетной стрелы, оружия, которым он сам чрезмерно злоупотреблял, напоминает хронист. Однако истинная причина заключается, конечно, не том, что он часто использовал это оружие, а в том, что он грабил Церковь. Геральд выражает ее в стихотворных строках:

Христос, тот, кто сделал своей добычей твою чашу, сам стал добычей под Шалю,

Ты победил одним ударом того, кто похитил деньги Креста^5[600]. Хронист намекает на возмездие за чрезмерно жесткую финансовую политику короля Англии по отношению к Церкви, проводимую под предлогом крестового похода. Матвей Парижский также довольно грубо интерпретирует смерть короля и приводит по этому поводу много эпитафий. Как и Рауль де Коггесхолл, он особенно настаивает на прегрешениях Ричарда, и Господь в некоторой степени этой смертью не позволил совершить ему другие. Он также не забывает о хищениях Церкви:

«Эта эпитафия была написана о его смерти и его похоронах: „Земля Пуату и земля Шалю накрыли внутренности герцога. Он пожелал, чтобы его тело было спрятано под мрамором в Фонтевро. Нейстрия, именно тебе принадлежит непобедимое сердце короля: ведь эта знаменательная смерть не может принадлежать только одному месту”. Другой поэт сочинил элегантные стихи по случаю той мрачной и невосполнимой утраты: „Король Ричард, опора королевства, пал в Шалю: для одних он был ужасным, для других — добрым; для одних он был агнцем, для других — леопардом. Шалю означает погасший свет. Это название не было понято в прошедшие века: то, что оно предвещало, было неизвестным и закрытым для глаз непосвященных. Но когда свет угас, секрет был явлен свету, чтобы восполнить потухший свет". Еще одно сатирическое двустишие на этот счет: „О Христос, тот, кто сделал добычей твои чаши, стал добычей смерти в Шалю. Ты изгнал с этого света с помощью бронзы того, кто воровал бронзу твоего Креста”»^6[601].

Основываясь на подобной критике историки иногда обвиняли Ричарда в практике такого тяжелого финансового гнета, что он разрушил его империю. Это обвинение сильно преувеличено, как это уже показал Дж. Джилингем. На самом деле в 1199 году английские налогоплательщики вовсе не были «обескровлены». Налогообложение Ричарда было не более угнетающим, чем фискальная система Филиппа Августа в то время. Король Франции, вероятно, располагал более существенными ресурсами, чем его английский соперник^7[602]. Критике хронистов в этом вопросе не следует придавать большое значение, учитывая их предвзятость, связанную с их «классовой» или, точнее, сословной принадлежностью. В чем они упрекают короля в первую очередь, так это в том, что он не сохранил в целости все привилегии духовенства. По этой причине, говорят они, Бог наказал его как «плохого короля».

Однако все единодушны в оценке его воинственного поведения, осуждают ли они его или хвалят в том случае, когда он выступал против врагов Церкви и христианства во время крестового похода. Для них Ричард прежде всего был храбрым воителем, непобедимым солдатом с «львиным сердцем».

Откуда это прозвище Львиное Сердце? Его военное значение не оставляет никаких сомнений. Оно применялось ко многим персонажам, чья дикая ярость в пылу сражения проявлялась с наивысшей силой. Примером может служить Генрих Лев, герцог Саксонский, шурин Ричарда. В геральдике, чьи основы закладываются как раз во второй половине XII в., лев символизирует несомненную храбрость и благородство, присущие королю зверей^8[603]. Этот символ можно встретить в романе о Лисе, написанном в ту же эпоху, где король по имени Благородный является львом. Кретьен де Труа, современник Ричарда, популяризировал этот символ, сравнив короля с одним героем Артуровского двора в его романе «Ивэйн, или Рыцарь со львом». В эпитафии, приведенной выше по поводу смерти короля, хронист упоминает его «непобедимое сердце» и напоминает, что Ричард для своих друзей был нежным как агнец, но для своих врагов ужасным как лев (или как леопард). В данном случае оценка автора благожелательна. Он присоединяется к тем авторам песен о деяниях, которые восхваляют военные доблести, а не христианское добросердечие их героев^9[604].

Этот зверь был принят в качестве эмблемы семьи Плантагенетов и часто присутствовал на их одежде, как об этом свидетельствует один хронист по поводу посвящения в рыцари Жоффруа, предка Ричарда, в 1127 г.^10[605] Образ льва также употреблялся по отношению к Генриху II в связи с пророчеством, согласно которому «детеныши льва», его сыновья, будут ужасными и кровожадными, восстанут против своего отца и станут воевать с ним^11[606]. Описывая, как король Англии 5 августа 1192 г., несмотря на угрозу, пришел на помощь графу Лестеру, Амбруаз отмечает, что турки, едва заметив его приближение, разом набросились на него и на его знамя, на котором красовались львы:

И тогда толпы турок бросились, Прямиком ко знамени со львом^12[607].

Прозвище Львиное Сердце появляется в некрологической заметке, которая возможно принадлежит Бернару Итье^13[608]. Со времен крестового похода, если верить Амбруазу, король уже носил это прозвище. Он рассказывает о подвигах, совершенных в Акре «отважным королем с львиным сердцем»^14[609]. Он, естественно, отмечает храбрость своего героя, его непокорный, даже мстительный характер, который иногда противопоставляли малодушию его врагов, сравниваемых с ягнятами. Это противопоставление можно встретить во многих текстах, посвященных Ричарду и Филиппу Августу. Например, по поводу событий на Сицилии: Филипп Август перенес (некоторые говорят, что даже принял) «оскорбления» жителей Мессины, в то время как король Англии, рассматривая каждого человека как своего подданного, подчиненного его законам, не захотел оставить безнаказанными оскорбления этих «грифонов». И именно поэтому они называли Филиппа Ягненком, а Ричарда Львом^15[610].

Матвей Парижский передает другой эпизод, который имел место в 1192 г. Он описывает, как в Яффе король бросился в самую гущу турок и рубил их направо и налево, «как лев», перед которым разбегаются все звери^16[611]. Далее, однако, хронист испытывает желание приписать Ричарду два положительных противоположных качества, символизирующих льва и ягненка. Напомнив (что весьма парадоксально!), как после своей коронации король Англии отказался продавать должности прелатов и «опустошил их сокровищницы» для крестового похода и освобождения Святой земли, автор подчеркивает, что Ричард проявил терпение, когда был выдан дьяволом герцогу Австрийскому, который продал его императору, как вьючного коня. Он также простил предательство брата Жана, который столько злоумышлял против него. Таким образом, тот, кто проявил себя жестоким львом в сражениях с бунтовщиками, был и ягненком в своем добросердечии. Однако, добавляет Матвей Парижский, ягненок победил в нем льва, вот почему он смог, наконец, выйти из чистилища и получить корону жизни^17[612].