Ригор сам признает всю полноту поражения, но приписывает его небесному наказанию: король Франции позволил евреям вернуться в Париж, противореча мнению всех и особенно своему недавнему эдикту. Согласно хронисту, этим он мог лишь вызвать недовольство и Божье наказание. Впрочем, за некоторое время до этого природа также давала мрачные предзнаменования: в Бри во время причащения вино действительно превратилось в кровь, а хлеб — в плоть. В Вермандуа мертвый рыцарь воскрес и предсказал будущее. В Париже молния убила человека, а буря стала причиной огромных потерь на виноградниках и на полях. Повсеместно камни размером с орех, а иногда с яйцо, падали с неба. Перед таким количеством очевидных знаков нужно было готовиться к значительным изменениям и переворотам. Ригор подтверждает: «Людская молва гласит, что родился Антихрист в Вавилоне и что скоро конец света»^64[547].

Как можно заметить, вера масс в неизбежность конца света не исчезла с того времени, когда Ричард семью годами ранее разговаривал с Иоахимом Флорским. Священником Фульк де Нейлом и его помощниками был идеально выбран момент, чтобы начать проповедовать новый крестовый поход — сочетние небесных знаков и различных чудес в атмосфере напоминают о подобных предзнаменованиях накануне первого крестового похода^65[548]. Чтобы не оставаться в проигрыше, король Франции собрал свои войска, начал наступление на Нормандию, занял и сжег Эврё. Ричард стал мстить и отправил Меркадье, который со своими наемниками разграбил Абвиль и обобрал торговцев, убив одних и взяв в плен других, чтобы получить выкуп. Оба короля хотели перемирия. Филиппу одновременно нужно было восстановить армию и пополнить казну. Он предложил Ричарду вернуть все свои завоевания, кроме Жизора. Но Ричард не желал говорить о мире: он согласился лишь на перемирие в ноябре 1198 года, и они договорились о следующей встрече, назначенной на январь следующего года. Воспользовавшись этим затишьем, короли укрепили свои замки. 25 декабря Ричард со своим двором встретил в Домфроне, а Филипп — в Верноне. Это было последнее Рождество короля Англии.

В конце декабря были предприняты новые активные попытки заключения мира новым папой Иннокентием III, желавшим помирить двух королей для успеха в проповеди крестового похода. Иннокентий III отправил к Ричарду своего легата Петра Капуанского, который тщетно попытался уговорить его сотрудничать с Филиппом Августом. Легат напрасно описывал ему весь вред, причиненный христианству этой ссорой, которая мешает верным отправиться на завоевание Иерусалима и спасти христиан за морем, Ричард стойко держался и высказал свою обиду: совсем недавно он был крестоносцем и даже под защитой церкви, однако его земли были атакованы королем Франции. Поэтому он не может согласиться на мир. Он согласился на перемирие на пять лет. Петр Капуанский обрадовался этому и, осмелев, попросил освободить Филиппа, воинственного епископа Бове. Терпение Ричарда лопнуло: он не выдержал и обрушился с резкой критикой на папу, который никогда даже пальцем не пошевелил, чтобы защитить его, и который нынче, не колеблясь, отправил своего легата, чтобы освободить вора, тирана, поджигателя и разбойника. Гийом Маршал, который присутствовал при встрече, так передает его яростную речь, которая резко обрывает встречу с легатом понтифика, обозванного предателем, лгуном, шулером:

«Понтифик держит меня за дурака:

Конечно, он сжал мне горло.

Когда мне он нужен был там, далеко,

Когда я нуждался в нем, когда на службе у Бога был; а теперь он спасает тирана, лгуна.

разрушителя;

а мою землю грабили день и ночь!

Уходите отсюда, и чтобы я вас больше никогда не видел!»[549]

Год 1198 плохо закончился для мира и для легата, и в некоторой степени для Ричарда.

Год 1199 будет еще хуже для короля Англии.

Гнев Ричарда на просьбу легата не был притворным. Король действительно был возмущен озабоченностью папы судьбой какого-то Филиппа де Дрё, его неумолимого и вероломного врага, в то время как когда-то суверенный понтифик и пальцем не пошевелил, чтобы освободить его из императорской тюрьмы. Петр Капуанский хорошо понимал его: он сбежал с королевского двора, боясь (если верить Гийому Маршалу), что если он останется на дольше, то потеряет свое мужское достоинство^1[550]. Королева Алиенора лично вмешалась за Филиппа де Дрё в Руане; и пока ее охранники сопровождали его в покои королевы для беседы, епископ совершил попытку побега, бросившись в церковь и требуя права на убежище в этих святых местах. Епископа оттуда вытащили силой охранники, и король Англии приказал перевезти его в Шинон для более тщательного присмотра^2[551]. У Петра Капуанского не осталось теперь ни малейшего шанса.

Быстро покинув лагерь Ричарда, легат направился во французский лагерь, где, посмеявшись, пришли к выводу, что этот король «не ягненок, а лев», и посоветовали ему вернуться и переговорить о пятилетием перемирии, которое Ричард уже готов был подписать, если бы не злополучное упоминание о Филиппе де Дрё. Испуганный до смерти легат начисто отказался; вместо него эту

деликатную дипломатическую миссию пришлось выполнить архиепископу Реймсскому. В это время Гийому Маршалу не без труда удалось успокоить короля, показав, сколько выгоды сам король может извлечь из этого перемирия, подтвердив статус-кво. Король Франции уже доведен до того, чтобы просить это перемирие или мир. Это свидетельствует о том, что он уже не может так больше. То, что согласно предложенному договору, Ричард должен отдать своему сопернику большинство изолированных замков посреди нормандских земель, ничего не значит; ведь они не смогут долго выстоять, будучи изолированными от соседних территорий. Чтобы их содержать, королю придется их снабдить людьми, армией, продовольствием, и все это будет стоить ему больше, чем война^3[552]. Убежденный Ричард согласился на перемирие 13 января. Он сразу же отдал приказы Гийому ле Кё: гарнизоны переданных Филиппу замков не должны ничего получить с прилегающих территорий. Принятое соглашение освободило силы Ричарда в Нормандии и позволило заняться другими делами.

Например, в Аквитании он решил свести счеты с бунтующими Лиможем и Ангулемом. Он заранее отправил туда своего верного Меркадье во главе его головорезов. По дороге им удалось избежать западни, приготовленной наемниками французского короля, что позволило Ричарду обвинить Филиппа Августа в нарушении условий перемирия. Собрав армию, он, в свою очередь, присоединился к Меркадье, который уже вовсю воевал в Аквитании.

Уже долгое время Бертран де Борн, вечный воин, призывал Ричарда отомстить пуатевинским и лимузэнским предателям, и разжечь войну в этом регионе. Во время пребывания короля в плену он написал много песен, клеймящих недостойное поведение императора; со времени возвращения Ричарда в Англию в 1194 году он написал другие, выдающие предавших его лимузэнских баронов (он их не называет по именам, но намеки понятны):

«Я бы хотел, чтобы король был колдуном, чтобы он совершил переправу и присоединился к нам, чтобы он знал, кто из лимузинских баронов его предал, а кто ему верен и знает болезнь, которая заставляет хромать Лимузэн, который принадлежал ему и будет принадлежать ему, когда он удалит опухоль, которая его разрушает»^4[553].

В 1199 году началась новая война. Ричарда можно было найти возле Лиможа, осаждающим в марте замок Шалю-Шаброль, принадлежащий Эмару де Лимож. Осада, осуществляемая людьми Меркадье, продолжалась до тех пор, пока гарнизон не был уничтожен: человек сорок, не больше. Саперы пытались заминировать стены, арбалетчики и лучники поливали защитников дождем из стрел, а Ричард по привычке принимал участие в этих операциях. Вечером 26 марта после ужина Ричард приблизился к крепостным стенам, чтобы посмотреть, как продвигаются подрывные работы, и, возможно, чтобы пустить несколько стрел в защитников стен. В этот вечер на стене находился только один стрелок осажденного гарнизона, защищенный ничтожным щитом (сковородой для жарки!); и он решился пустить из бойницы несколько стрел. Ричард, большой любитель храбрости, подошел, чтобы оценить, полюбоваться и поаплодировать смелости или бессознательности этого одинокого стрелка. Тот поднял свой арбалет и прицелился в него. Ричард был без доспехов, так как сражения не велись. Его защищал лишь шлем и щит, который по привычке впереди него держал сержант. Стрела с арбалета попала ему в левое плечо. С вызовом, смелостью, гордостью или высокомерием Ричард приветствовал и поздравил стрелка, делая вид, что пренебрегает таким ранением. Он их столько получил на Святой земле! Он возвратился в лагерь, приказав людям продолжать осаду.